– Кстати, сударь, все же неудобно – разрешите узнать ваше имя!

– А что, узнать без моей помощи вы не в состоянии? – съязвил Курицын. – Однако прошу прощения, мену зовут Про… Я хотел сказать – Павел Двушкин, внештатный корреспондент, как вы верно догадались, «Бульварного экспресса»!

Павлом Двушкиным звался – и в этом отношении Прохор не слукавил – реальный внештатный корреспондент того издания, на которое работал и он сам. Только этот Двушкин был креатурой уж слишком заносчивой, самолюбивой и подловатой, посему назваться его именем Курицыну доставляло истинное наслаждение. Если у кого и будут потом неприятности, так у Двушкина – и поделом. Сам же Прохор планировал остаться в тени и, продолжая метафорический ряд, выйти сухим из воды. Потому что знакомство с г‑ном Бергамотовым было, конечно, приятным и делало большую честь им обоим, но вот углублять свои отношения с петербургской полицией Прохор отнюдь не планировал. И ждал одного – подходящего момента, чтобы ретироваться.

– Ага, стало быть, господин Двушкин! – заметил с улыбкой Орест Бергамотов. – Что ж, рад нашему знакомству!

Прохор пробормотал, что это взаимно, а потом быстро спросил:

– А Профессор… Что о нем известно?

Сыщик неопределенно повел плечами и ответил:

– Крайне, крайне мало. Он и ранее был инициатором и истинным бенефициантом многих преступлений, имевших место на бескрайних просторах нашей с вами родной империи, однако на сей раз, и в этом мое мнение разительно отличается от мнения господина товарища начальника сыскной полиции, Профессор задумал нечто грандиозное!

– Интересно, что? – откликнулся Прохор как можно более безразличным тоном, желая, однако, поскорее ознакомиться с версией господина сыщика.

Но тот лишь снова пожал плечами, и Прохор понял, что делиться своими соображениями Бергамотов не спешит. А раз так, то и он сам не обязан ничего ему докладывать – во всяком случае, сверх того, что объяснило бы его пленение бандитами Васьки Пороха.

– Понимаю ваш пыл, Двушкин, однако советую не полагаться более на чудесное спасение нашими силами, ибо такое везение выпадает только раз в жизни, – продолжил Бергамотов. – Однако чувствую, что вы не намерены отступать от расследования, в которое угодили явно случайно. Посему предлагаю вам вести это дело вместе!

Прохор слегка поморщился. Ну да, знаем мы такие предложения от господ сыщиков, салонных чистоплюев! Ясно как день, что Бергамотову, по причине его немощи, нужны глаза и дополнительная пара быстрых ног. Он, Прохор, будет поставлять ему с риском для жизни добытую информацию, а сыщик станет делать вид, что сам раскрыл преступление, и загребать жар чужими руками. А вместе с ним и славу, и, вероятно, деньги!

– Соглашаться! – подал голос безмолвный до той поры индеец со странным именем Небо. Говорил он по-русски вполне понятно, только со странным гортанным придыханием. Открыв глаза и выплюнув эту короткую и емкую фразу, он снова прикрыл их. А лежавший у ног сыщика пес Зигфрид тявкнул, словно в подтверждение.

– Ну… Не думаю, что мое начальство согласится… Да и вообще… – пробормотал Прохор, размышляя, как бы так отказаться, чтобы больше не приставали. А краем глаза заметил одного из важных полицейских чинов, который направлялся в их сторону. В нем, на свою беду, Курицын узнал полковника Брюхатова, с которым ему несколько раз приходилось сталкиваться, причем при весьма и весьма неприятных обстоятельствах. Мало того что полковник имел на Прохора зуб и как-то публично грозился услать его в места не столь отдаленные, но он мог к тому же испортить все дело, назвав его по имени – Прохором Курицыным, а не Павлом Двушкиным. И опять же, приписать ему членство в банде Васьки Пороха и услать в места не столь отдаленные…

В этот момент снова раздался взрыв – в одном из полуразрушенных складских помещений что-то запоздало сдетонировало. Пользуясь возникшей неразберихой, Прохор осторожно отошел в сторону, а затем дал деру. Больше всего он боялся, что за ним устремится зверского вида пес, но этого, слава богу, не случилось.

– Ушел! – констатировал Мэхпи, от взора которого, конечно же, не ускользнуло бегство Прохора. Зигфрид тявкнул, вскочил, явно собираясь пуститься вслед незадачливому журналисту, но Орест Бергамотов положил ему руку на загривок и произнес:

– Да, ушел. И все равно бы сейчас ничего важного не рассказал. Молодой человек воспринимает нас как врагов и, что еще ужаснее, конкурентов. Но не сомневаюсь, что мы с ним вскоре столкнемся. Больше того, уверен, что он сам к нам обратится!

– Имя! – добавил индеец, склонный к односложным фразам, и Бергамотов подтвердил энергичным кивком головы:

– Да, ты прав, Мэхпи, имя, конечно, он нам сообщил не свое, а чужое. Потому как господина Двушкина я имею счастье, вернее несчастье, знать, хотя бы и шапочно. А ведь можно изменить внешность, но нельзя изменить голос. И это был голос совершенно другого человека. Но, думаю, мы вскоре узнаем, каково истинное имя нашего нового знакомца.

К ним быстрым шагом приблизился полковник Брюхатов – высокий, плотный человек с роскошными бакенбардами и обманчиво добрым лицом.

– Никто, слава богу, не пострадал! – сообщил он. – Но все равно осторожнее надо быть. Однако славно притон Васьки Прохора разгромили.

– Но самого его упустили! – сухо заметил Бергамотов – как и у Прохора, у него отношения с полковником были весьма непростые.

Тот же, хитро взглянув на сыщика, произнес:

– Ну, упустить упустили, но двух его людишек, хоть и немного помятых, прихватили. Ничего, выложат как миленькие, где их главный скрывается!

– Не думаю, – еще суше произнес Бергамотов, а полковник потер руки.

– Не думаете, Бергамотов, что скажут? Скажут, куда денутся! Конечно, у них, как в сицилийской каморре, обет молчания и кодекс воровской чести, но и не таким молчунам языки развязывали – причем, заметьте, исключительно дозволенными средствами!

Орест Самсонович скривился – ему было известно, что именно подразумевал полковник под «дозволенными средствами». Брюхатов явно желал выслужиться и сделать стремительную карьеру, поэтому средствами не брезговал. И что хуже всего, не был ни дураком, ни моралистом. А сочетание изворотливого ума и полного отсутствия этических принципов делало его человеком страшным. Но Бергамотов знал, что полковнику он нужен, как, впрочем, и полковник ему, – и этот странный симбиоз, несмотря на обоюдное неприятие, длился уже третий год, с момента возращения Ореста Самсоновича в столицу.

– Не думаю! – повторил сыщик. – Верю, что заставите. Вы любого разговорить сумеете, даже камень. Только не сомневаюсь и в том, что захваченные вами легаты Васьки Пороха элементарно не в курсе, куда направился их босс. А применяя ваши так называемые дозволенные средства, вы сами же подтолкнете их к лжесвидетельству, схватитесь за ложную нить, которая заведет вас в тупик, и в итоге потеряете драгоценное время. А Профессор получит возможность осуществить то, что задумал!

По мере его монолога лицо полковника Брюхатова сделалось сначала красным, потом пурпурным, затем, наконец, фиолетовым.

– Хватит, Бергамотов, стращать меня вашим Профессором! Все это бредни, меньше мистера Конан Дойля читать надо! Нет и быть не может у нас в столице никакого суперпреступника, гения криминального мира! Все это ваша попытка привлечь к себе внимание газетенок. Не даром же ошивался около вас этот скользкий тип, Прохор Курицын. Куда он, кстати, делся?

– Видимо, скрылся! – учтиво заметил сыщик, и полковник фыркнул. Тут к нему подошел один из подчиненных и протянул листок, изучив который Брюхатов воскликнул:

– Ага, отлично! Вот это я понимаю, настоящая оперативная полицейская работа! Не то что в нелепых рассказах господина Державина-Клеопатрова.

И, ничего не говоря Оресту Бергамотову, быстрым шагом двинулся к одной из полицейских пролеток.

– Зигфрид! – тихо произнес сыщик, и пес встрепенулся. Когда пролетка с находящимся в ней полковником тронулась в путь, Зигфрид затрусил за ней.