– Меня зовут Деций Цецилий Метелл-Младший, я член римской дипломатической миссии, – процедил я насколько возможно более высокомерным тоном. – Твоя машина привлекла мое внимание и вызвала интерес, вот я и приказал подойти поближе, чтобы получше ее рассмотреть.

– И что с того? – рявкнул он. – Вали-ка отсюда.

Скверное начало.

– Послушай, – запротестовал я, – как мне представляется, ты плохо представляешь себе, насколько близки отношения между царским дворцом и римским посольством!

– Тащи сюда этого старикашку-флейтиста, тогда и поговорим, – заявил этот солдафон. – А пока что проваливай от казарм и впредь держись от них подальше.

– Ты еще обо мне услышишь, – пообещал я. Такие слова всегда выкрикивают в ответ на угрозы. – Доставьте меня во дворец! – величественно приказал я носильщикам.

Мы тронулись в путь, и я стал мечтать о том, как накажу этого грубияна. Он, конечно, был в своем праве, прогнав со своей территории какого-то штатского, но это его, по моему мнению, вовсе не извиняет. В конце-то концов, я римский посланник, а Египет – почти что римская собственность. Но грубости этого офицера тут же были забыты и выветрились у меня из головы, когда я, достигнув посольства, узнал последние новости.

Кретика я нашел во внутреннем дворике, и он тут же поманил меня к себе.

– Ага, Деций, очень хорошо, что ты вернулся. К нам прибыли посланцы из Рима. Я собирался сам их встретить, но коли ты уже здесь, то можешь это сделать вместо меня.

– Ты сам собирался их встретить? – усомнился я. – И кто там такой важный?

– Раб только что доставил вот это из Царской гавани. – Он протянул мне небольшой свиток. – Кажется, в Александрию прибыли две дамы из высокопоставленных семей в надежде насладиться здешним благоприятным климатом.

– Климатом? – переспросил я, удивленно поднимая бровь.

– Это письмо от Лукулла. Он сообщает, что погода в Риме стоит скверная и вообще в городе неспокойно – политические дрязги, столкновения, драки, кровь на улицах. Вот он и направляет сюда к нам этих дам, которых он опекает – Фаусту Корнелию и ее подругу, тоже не менее знатную даму, и просит меня оказать им всевозможное содействие и помощь.

– Фауста! – воскликнул я. – Дочь Суллы?!

Брат нетерпеливо надулся и недовольно уставился на меня.

– А какая еще высокорожденная дама носит это имя?

– Это я просто от удивления, – уверил я Кретика. – Я встречался с этой дамой, знаком с нею. Она ведь помолвлена с моим другом, Титом Милоном.

– Тем лучше. Возьми с собой нескольких рабов, у путешественниц полно багажа. И позаботься об их размещении. Я поговорю с дворцовыми евнухами насчет устройства приема в их честь.

Римляне обычно не поднимают такой шумихи по случаю прибытия дам, и неважно, какое положение они занимают в Риме. Но при египетском дворе, где доминируют евнухи и дочери царя, порядки иные.

– А кто эта вторая дама? – В этот момент меня ужалила страшная мысль. – Случайно не Клодия? Они довольно близки с Фаустой.

Мой собеседник улыбнулся.

– Нет, но ты не будешь разочарован, когда с нею встретишься. А теперь ступай. Они все еще торчат на причале.

Я громко выкрикнул команду, и тут же рядом, словно ниоткуда, появилась целая толпа рабов. Я приказал принести несколько носилок, и они тут же появились, словно я был посланцем богов, не меньше. Да, это и впрямь чрезвычайно удобное для проживания местечко. Я забрался в носилки, и мы отправились в Царскую гавань. Это было небольшое отгороженное водное пространство в Большой гавани, где у причала стояли царские корабли и барки. Его огораживал каменный волнорез, а вход туда прикрывал островок, где был выстроен похожий на драгоценный камень Островной дворец, защищавший гавань от особо сильных штормов.

Я тут же заметил причаленный рядом с царскими барками маленький римский торговый корабль. Он выглядел крайне убого, но от дам, стоявших возле фальшборта, исходило просто непомерное высокомерие и надменность, словно жар и свет от июльского солнца. И неудивительно, это были не просто римлянки, но патрицианки* с головы до пят, впитывающие эту особую уверенность в себе и чувство превосходства прямо с молоком матери.

Рабы опустили носилки, и я в мгновение ока оказался на земле, а носильщики склонились перед дамами, спускающимися по сходням. Светлые, как у германцев, волосы Фаусты Корнелии трудно не узнать. Она обладала этим прекрасным золотистым ореолом, как у всех Корнелиев, таким роскошным, с каким мог поспорить только ее брат-близнец, Фауст. Вторая была меньше ростом, и ее волосы были заметно темнее, но она ничуть не уступала своей подруге. А на мой придирчивый взгляд, несоизмеримо прекраснее!

– Юлия! – воскликнул я, пораженный.

Это и впрямь была Юлия-младшая, самая юная из дочерей Люция Цезаря. Незадолго до этого мы с нею были официально помолвлены – в честь этого была организована торжественная встреча наших семей. То, что мы с нею сами желали этой помолвки, не имело никакого значения ни для кого из наших многочисленных родственников, но рассматривалось всеми как довольно удачное обстоятельство. В тот период семейство Метеллов лихорадочно налаживало отношения с различными противостоящими друг другу блоками и альянсами, борющимися за власть и влияние. Кретик выдал свою дочь за молодого Марка Красса. Гай Юлий Цезарь уже считался восходящей звездой комиций, народных собраний, так что стало желательным установить более тесные связи с этой старинной, хотя и не слишком заметной семьей. Цезарь уже обещал свою дочь в жены Помпею, а у его брата Люция тоже имелась незамужняя младшая дочь, вот мы и были помолвлены.

– Добро пожаловать в Александрию! – воскликнул я. Потом коротко пожал ручку Фаусты, после чего Юлия подставила мне щечку для поцелуя. Я был только рад.

– А ты набрал вес, Деций, – заметила она.

– Какая же ты ехидная! – ответил я. – Эти египтяне считают, что нарушат волю своих богов, если позволят римлянину сделать хоть один лишний шаг, и кто я такой, чтобы смеяться над их понятием о благочестии и ревностном служении богам? – Я обернулся к подруге моей невесты. – Фауста, твоя красота украсит этот город подобно царской короне. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?

– Нас качало и болтало с того самого момента, как мы покинули Остию, – ответила она. – И выворачивало наизнанку.

– Уверяю вас, что здесь для вас готовы такие покои, которые с лихвой возместят вам все страхи и неудобства морского путешествия.

Рабы уже занимались выгрузкой их багажа с корабля. Когда весь он оказался на берегу, корабль приподнялся в воде на добрый фут. С дамами, разумеется, прибыли их личные служанки, а также несколько других рабов. Они наверняка потеряются в многочисленных толпах дворцовых и посольских слуг.

– Александрия и впрямь такой замечательный город, как все утверждают? – спросила Юлия, возбужденная, несмотря на довольно утомленный вид и осунувшееся лицо.

– Ты даже не можешь себе представить, какой он волшебный и замечательный! – уверенно заявил я. – И мне доставит огромнейшее удовольствие вам его показать.

Фауста криво улыбнулась.

– И даже те дешевые притоны и забегаловки, в которых ты, несомненно, развлекаешься?

– В этом нет никакой необходимости, – ответил я. – Нет развлечений ниже и примитивнее, чем те, которым предаются во дворце Птолемея.

При этих словах даже не слишком-то благонравная Фауста пришла в некоторое замешательство.

– Ну а я хочу видеть более красивые вещи, – сообщила Юлия, размещаясь в своих носилках и невольно предоставляя мне возможность полюбоваться белейшим бедром из всех, которые я видел. – Я хочу посмотреть Мусейон и побеседовать с учеными, послушать лекции всех знаменитых и умных людей.

У Юлии была эта довольно утомительная тяга к культуре и образованию, которая частенько поражала римских матрон.

– Я буду только счастлив познакомить тебя с ними, – тут же обещал я и поспешно добавил: – У меня уже сложились с ними близкие отношения.