Мне было понятно его состояние и приходящее осознание сопричастности готовящемуся убийству человека. Техники, в общем-то, были подвержены нравственным переживаниям ничуть не меньше, а даже и больше, чем сами исполнители. Метальщик чаще всего отдавал себе отчет, что идет на смерть, и из-под тяжести принятия собственной гибели редко может вылезти сострадание к чужой жизни. Смерть метальщика — это его победа, его подвиг. Смерть техника — это его ошибка и потеря для общего дела. Мы принимали на себя риск ничуть не меньший, чем наши товарищи, и равную с ними ответственность за причастность к убийству, но, в отличие от них, не могли найти утешение в идеях об «искуплении». Здесь помогали лишь чувства долга, вера в правильность нашего дела, а также опыт и сопутствующий ему цинизм. Последнего у меня через край.

Совершенно не обремененный никакими моральными терзаниями по поводу готовящегося покушения на тюремного начальника, я заснул почти сразу, как коснулся головой подушки. Спал, правда, как всегда, некрепко и неспокойно и проснулся еще до первых признаков рассвета от какого-то движения и скрипа половицы рядом с постелью.

— Сава? Что, уже время? — пробормотал я, разглядев в лунном свете белую рубашку своего помощника, стоящего в дверях моей спальни.

— Нет, нет. Пока еще рано, — он развернулся и сделал несколько шагов по направлению к кровати, присел на край. — Я… просто так.

И, как бы решившись, вытянулся рядом со мной на широкой супружеской постели. Я протянул руку, погладил его по спине.

— Ты чего, Сав? Дрожишь весь…

Он не ответил. Видно, совсем испереживался за эти часы. Дальше мы уже не спали. Лежали оба в одежде — как всегда, на случай, если ночью нагрянут жандармы, — и ничего не говорили. Я просунул ладонь под ткань Савиной рубашки, успокаивающе гладил его по влажной от холодной испарины спине.

Рядом на тумбочке тикали, отсчитывая оставшиеся до утра минуты, дорогие часы с латунными и эмалевыми вставками — единственная хозяйская вещь, за которой я тщательно ухаживал. До передачи снарядов присланному анархистами человеку оставалось меньше двух часов и меньше пяти до самого покушения.

  Часть 3

Весь следующий день прошел в волнительном ожидании. Идти в город, чтобы послушать новости, было бы рискованно, приходилось ждать, когда следующим утром принесут газету. Я обычно брал три газеты — нейтральную по своему политическому окрасу ежедневную новостную «Ведомости» и две буржуазно-монархические газетенки для конспирации и затопки кухонной печи. В день после предполагаемого покушения новость о нем должна была уже быть на первых страницах всех солидных московских изданий.

Получив газеты, я сразу отбросил ненужные и крикнул Саве, который возился на кухне с завтраком, чтобы шел в гостиную. На первых страницах всякая ерунда: празднование тезоименитства дяди государя, первая радиотелеграмма из Америки, какой-то пьяный декадент-хулиган пробежался нагишом по улице, английский офицер в Пешаваре убит по приказу какого-то местного эмира… И наконец я наткнулся на короткую заметку, начал бегло читать, сбиваясь:

— «…Прошлого дня было предотвращено покушение на жизнь чиновника главного тюремного управления, начальника московской пересыльной тюрьмы… в девятом часу утра… трое злоумышленников были арестованы… Один из террористов открыл огонь из револьвера и легко ранил городового, второй же бросил бомбу в служащих охранного отделения и в стоящих тут же мирных граждан… однако снаряд, к великой удаче, не сдетонировал и никто не пострадал»… Снаряд не сдетонировал, — повторил я и со злости крепко ударил кулаком по столешнице.

Сава аккуратно вытащил газету из-под моей руки, сам прочитал новость, поднял на меня испуганно-растерянные глаза, молча вопрошая: «И что теперь?» Я потер ушибленные костяшки пальцев, немного успокоился.

— Неудача, — процедил я сквозь зубы очевидный факт. Признаюсь, в те минуты мне не так жалко было молодых ребят-анархистов и не так злило, что осталась жить эта чинушная сволочь, как потрясло и раздосадовало то, что не взорвался изготовленный мною снаряд. Это было, конечно, не в первый раз, и вообще такая неприятность случалась даже у опытных техников, но все же я не смог воспринять эту новость равнодушно.

— Что теперь с ними будет? — робко подал голос Сава.

— Не знаю, — ответил я. — Тех, что сопротивление оказали, должно быть, повесят. На счет третьего — не знаю.

Я снова глянул заметку. Там говорилось только о трех террористах, я же точно знал, что в группе анархистов было четверо членов, не считая связных. Один, стало быть, пока на свободе. Это был единственный хороший проблеск в этой ужасной истории.

— За ними, верно, следили заранее, — произнес я, обдумав кое-что и сделав очень неприятные выводы. — А значит, вероятно, и связного их установили... Вот что, Лисенок, упакуй-ка остатки динамита и собери вещи. Сейчас же поедем на конспиративную квартиру, а там отправим телеграмму Б.Н. и подождем, какие он даст указания.

Савелий кинулся выполнять распоряжения, а я подошел к окну и, откинув штору, глянул на пыльную дорогу за забором, будто ожидая уже увидеть там жандармскую карету.

***

От Б.Н. пришло шифрованное указание оставить Лисенка наблюдать за дачей, а самому с динамитом и инструментами ехать в Петербург. Из этой телеграммы я сделал вывод, что в Питере, скорее всего, меня ждет какое-то дело. Расставаться с Савелием ужасно не хотелось, но, во-первых, я вполне мог доверить ему наблюдение за мастерской, так как уже заметил у него заинтересованность в конспиративной работе, а во-вторых, осмысленные приказы руководителя нашей боевой дружины я привык выполнять.

В столице Б.Н. познакомил меня с двумя молодыми максималистами из числа бывших студентов, массово уволенных из мест учебы за участие в сходках и профсоюзах. Младшему из двух было на вид не больше пятнадцати, однако он уверял, что ему уже исполнилось восемнадцать. Его товарищ был всего на несколько лет старше, но не по возрасту мрачный, и в его глазах читалась какая-то особая ожесточенность. Им требовалось, чтобы я изготовил бомбу для покушения на помощника министра народного просвещения.

— У меня динамита только на один снаряд, — сказал я.

— Нам хватит, — ответил тот, что был постарше.

И я взялся за дело, хотя и с большим скептицизмом к их затее. О результатах покушения узнал через несколько дней, вместе со всей страной. Снаряд мой сдетонировал. Метальщик — младший паренек — от взрыва погиб на месте. Его товарищ прикончил раненого помощника министра выстрелом из револьвера.