Шум пневматической решетки, на которой из отливки блока вытряхивается формовочная земля, тоже не нравится Семину — слишком оглушительная штука. На конвейерах более мелкого литья пневматические решетки заменили механическими, и там сразу стало тише и спокойнее. А вот на выбивке блока этого сделать еще не удалось. Надо поторопить механика…

Размышляя об этом и многих других еще не решенных делах, Семин выходит на линию стержневых станков. Там работа уже закончилась, наступил обеденный перерыв. Стерженщицы толпятся около умывальника, переговариваются, над чем-то смеются…

В стержневом отделении тесно: при постройке цех не рассчитывали на такое количество продукции, которое он выдает теперь. Станки стоят вплотную друг к другу. Теснота в стержневом отделении — тоже одна из стоящих на очереди проблем.

Собрание стерженщиц будет проводиться в примыкающей к цеху пристройке, где размещена ремонтная служба. Начальник отделения Устюжанин распорядился принести сюда полдюжины досок. Их разложили по подставкам в большой круг, и теперь на этих импровизированных скамейках размещаются работницы.

Устюжанин становится в середину круга и начинает докладывать, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Обеденный перерыв всего полчаса, времени немного, а рассказать надо о результатах работы целого месяца и начальник отделения старается говорить сжато, убеждать фактами, а не рассуждениями. Он заметно волнуется: хотя и коротки рабочие собрания, но очень часто они бывают весьма бурными и обычно без критики не обходится.

А что такое резкая и прямая рабочая критика, Устюжанин испытывал не раз. Критикуют не стесняясь, называют вещи своими именами, отмечают все промахи и начальника отделения, и мастеров, и технологов, и ремонтников. Здесь — производство, не до церемоний, правду говорят в лицо, отношения просты и ясны.

— Вы знаете, что мы брали обязательство выполнить месячный план на 104 процента, — говорит Устюжанин. — Фактически мы выполнили его на 105,2 процента. Выходит, с обязательством справились. Но могли бы дать и больше. В бригаде Кокорина, например, есть такая стерженщица, как товарищ Силаева, которая не справилась с месячным планом, а другая стерженщица, товарищ Трубицына, только-только дотянулась до ста процентов. Это говорит о том, что мы сделали еще не все, и если бы Силаева и Трубицына поработали лучше, то и показатели у нас были бы выше…

Все оглядываются, отыскивая глазами тех, кого назвал Устюжанин. Силаева сидит вдали у стены и прячет смущенное лицо. А Трубицына сидит прямо против Устюжанина, вся навиду, и спрятаться ей некуда. Это высокая, стройная девушка, с выразительными черными глазами. Ее лицо медленно заливает краска.

Устюжанин продолжает рассказ о том, как выполнялись остальные обязательства: по производительности труда, снижению себестоимости, техническому обучению.

— Вот так мы поработали в прошлом месяце, товарищи, — заканчивает он. — Давайте, обсудим наши дела. У кого есть вопросы?

Приглашение не остается без внимания — сидящая рядом с Трубицыной стерженщица Овсянникова встает и звонким голосом спрашивает Устюжанина:

— Когда смесь хорошая будет, товарищ начальник?

Смесь — специальным образом приготовленная песчаная масса, из которой работницы делают стержни, — должно быть, и в самом деле причиняет работницам много хлопот, потому что все они разом поднимают головы и ждут ответа с явным нетерпением.

— Смесь идет согласно технологии, — отвечает Устюжанин. — Мы это дело проверяли.

— Плохо проверяли! Мучаемся на работе — смесь к рукам липнет, — раздается чей-то решительный голос.

— Липнет? Холода еще стоят, товарищи. Песок мерзлый вот поэтому и липнет, — оправдывается Устюжанин.

— Сейчас липнет от того, что песок мерзлый, летом будет липнуть от того, что горячий станет. Знаем мы это, товарищ начальник, знаем, — насмешливо замечает Овсянникова.

— Хорошо, товарищи, еще раз проверим, — сдается Устюжанин.

— Да ладом проверьте, не как-нибудь, — строго наказывает Овсянникова.

— Еще какие замечания? — спрашивает Устюжанин.

Замечаний много: нехватает плит, на которые выставляются отформованные стержни; поверхность у конвейера неровная и когда на него сдвигают плиту со стержнем, в последнем от толчков образуются трещины; изменили диаметр каркасной проволоки в стержне коробки скоростей, экспериментальных работ не провели, и это чревато опасностями. Замечания делаются быстро, и в таком же быстром, стремительном темпе решаются все возникающие вопросы. Стерженщицы умеют ценить время и на работе, и на собраниях — все замечания коротки и деловиты.

Семин стоит в стороне, облокотившись на плиту большого разметочного стола, и внимательно прислушивается к замечаниям рабочих. Он не делает записей, но и рабочие, и присутствующие здесь мастера отлично знают: Петр Васильевич ничего не забудет и через несколько часов на совещании у себя в кабинете крепко спросит, что сделано по предложениям рабочих.

Поэтому тотчас после окончания собрания мастера быстро расходятся по местам — надо устранять все то, о чем говорили рабочие на своем собрании.

Петр Васильевич отправляется к формовщикам. Там обеденный перерыв начинается получасом позже, и собрание, должно быть, в самом разгаре.

Оно идет, однако, никакого «разгара» не чувствуется. Скамеек не приготовили, и рабочие собрались в промежутке между двумя формовочными станками. Кому удалось захватить место на станке, тот сидит там «на птичьем положении», рискуя вот-вот свалиться. Остальные рабочие обступили полного высокого человека с крупным добродушным лицом, на котором поблескивают небольшие хитроватые глаза. Это — начальник формовочного отделения Якунин.

Так же, как и Устюжанин, он докладывает рабочим об итогах месячного труда. Но его плохо слышно, потому что трудно, почти невозможно добиться абсолютной тишины в формовочном отделении. Над головами собравшихся могуче гудит воздух в вентиляционных трубах; он же шипит и свистит на стыках воздухопроводных магистралей; по главному проезду кто-то с грохотом везет чугунные отливки в железном ящике; ремонтный слесарь звонко постукивает молотком в дальнем конце цеха. Все эти звуки мешают слышать, и до рабочих доносятся только обрывки доклада Якунина, отдельные фразы, из которых можно понять, что отделение с трудом выполнило план, а с социалистическим обязательством не справилось.

Однако на все это Якунин не обращает внимания — он говорит, говорит самозабвенно, не жалея времени, ровным и спокойным голосом. Он пытается сострить, рассказывая, как какой-то формовщик, вместо того, чтобы пользоваться соответствующим инструментом, протыкает отверстие в форме своим пальцем. Но шутка не вызывает смеха. — рабочие хмуро переглядываются, звучит чей-то громкий голос:

— А чем прикажете, если инструмента нет?

Настроение складывается не в пользу Якунина — это можно видеть по скучным лицам рабочих, тщетно пытающихся разобраться в многословной и бессодержательной речи. Это понимает и Семин. Искоса поглядывая на разговорившегося оратора злыми глазами, он нервно закуривает папиросу. У Якунина, очевидно, свой расчет: проговорить весь обеденный перерыв, чтобы поменьше времени осталось для обсуждения доклада.

«Хитришь», — думает Семин. Для него ясно, что Якунин безответственно отнесся к поручению и не подготовил собрание. Мелькает мысль: прервать Якунина, распустить рабочих и назначить собрание на другой день. Но Семин сдерживает себя: не в его правилах поступать поспешно, а такое вмешательство окончательно подорвало бы авторитет начальника отделения, и без того невысокий.

— Может, вопросы какие будут или замечания? — спрашивает Якунин и тут же с напускным сожалением добавляет: — Заговорился я немного, времени у нас мало осталось.

Несколько мгновений рабочие молчат: времени и в самом деле мало. На той стороне литейного зала уже работают стерженщицы, звонко стрекочут вибраторы, в конце цеха начали работать плавильщики — загудела воздуходувка. Стало совсем шумно.