— В Исладнии холодно».

Для классика тут «атрибуция ситуационная». Но холода́ человека не всасывают. Скорее человеку думается, будто холод Исландии приятен. Возможно, думается неправильно. Вместо помещения толкования на ничейную землю между ситуативным и личностым, ещё лучше последовать обывателям. Сознательному поведению выискивать объяснение в мотивах.

Только выдвигаются народные толкования, можно говорить о классификации⁶. Которая более подходяща, нежели лично-неличное, диспозиционно-ситуативное деления.

Мораль: если прогресс атрибуциеведения возможен, измерения да теория должны вписываться во многообразие народных охарактеризовываний. Не наоборот.

Психологические процессы толкователя поведения

Концептуально народное толкование поведения сложно (рис. 3): взвешивается степень умышленности; когда поступок умышлен, объяснить его мотивами, влияниями на мотивы, возможностями; когда мотивами, списать это на чужие хотение либо думанье, выбрать, озвучить объектово состояние либо нет⁷.

На психологическом уровне прежде всего вопрос обусловливающих атрибуцию процессов. Исследования многочисленны, достаточны. Второе: как избирают объяснение такое, но не другое. Знание поведения недосаточно. Никакая теория не способна предвидеть отчётливо содержание толкования. Зато возможно выявление формы — конкретного психического процесса. Возможно, но до последнего времени не сделано. Отчасти вследствие популярности «ковариационной модели». Впрочем, и процессы знамы не все: в атрибуцию включаются когнитивные структуры психики, проекция, контрастный анализ и прочее, ждущее своих исследований⁸.

Что же теперь исследовано? Как минимум:

суждения насчёт атрибутов объектова поведения,

прагматизм атрибуцирующего,

информационные ресурсы.

Суждения насчёт атрибутов объектова поведения.

До формулирования толкования, субъект атрибуции делает определённые суждения. Прежде всего, касаемо степени преднамеренности. (Мнимое) Отсутствие намерения — повод объяснению влияниями, (мнимый) умысел объясняется через (влияния на) мотивы либо возможности.

Кроме того, взвешивается трудность. Если деяние кажется субъекту трудным, истолкование зачастую возможностями. Иначе — мотивами, влияниями на мотивы.

Третье суждение — поступок единичен или привычен (для человека во времени, для выборки людей). Если привычен, это предпосылками мотивации трактуется чаще. В основном из-за того, что многие случаи поведения могут иметь и причины разные. Которые пояснимы разве что совокупным истоком («К чему за неделю скупляться настолько часто?» — «Потому что детей у меня трое»).

Прагматизм атрибуцирующего.

Прагматизм истолкователя порождается соцаттитюдами. Толкование строится способным уменьшить у собеседника конфуз, упрочить статус. Установка толкователя категоризуется по выгодности: этикет и риторика.

Этикету следует истолкователь, чтоб удовлетворить интересы собеседника. Очевиднее всего тенденция при подстраивании толкователя к озвученному вопросу. Вопросу касательно мотивов объекта («Зачем?») либо влияний на таковые («Зачем?» второй раз), либо возможностей («Как умудрился?»). Тоньше дополнение думаньем относительно заведомо знаемого хотения, дополнение влияниями на мотивацию мотивации знаемой.

Всё ж этикет, обслуживая «максиму значимости», не всё. Есть и риторика, поддерживать общение не призванная. Скорее манипулировать обществом. Риторика многоуровнева. Объектовыми мотивами толкователи пользуются тем интенсивнее, чем острее желание казаться разумными. Высказывания касательно психического состояния — попытка дистанцироваться («Зачем ему проверять квартиру?» — «Думает, я въезжаю тоже». Сказать: «Я въезжаю тоже» значит, якобы Вы согласны).

Информационные ресурсы.

Знаний об объекте, поведении не всегда достаточно. Возможно, контекст информации не даёт истолкователю достичь его цели. Поэтому предположения толкователю приходится подгонять. Например, это проявляется, когда выбирают истолкование хотением или толкование думаньем. Субъекты толкования чаще, чем объекты, сколнны толковать именно хотением. Так очевиднее по контексту, фольклору. Думанья же более специфичны, часто понятны лишь объекту. Но зная хорошо последнего, присутствуя при поведении, тенденции толкования становятся равны.

Куда сложнее, когда неопределённость: объяснение мотивом или влияниями. Вкратце своё поведение более знакомо, чаще всего (80% случаев) истолковывается мотивационно. Чужая же душа потёмки, поэтому чужое поведение толкуется мотивационно реже (в среднем 65% случаев). Положение не меняется даже присутствием истолкователя при поведении, знакомством с объектом. Видимо, дело не в информации. Толкование своему поведению часто предшествует, а чужому — нет.

Выходит, определитель истолкования на рис. 3 видится системой уравнений (табл. 2), полученных экспериментально. Правда точность ожидается после прочих исследований.

Вычленение психических элементов истолкования плодотворно в исследовании впечатления, разницы между толкованиями групповыми да личными, разницы толкования поведения своего да чужого. Приложимо также в учениях о сношении, общении, к этно-, патопсихологии. Что пояснимо примером асимметрии толкования своего поведения да толкования поведения чужого.

Пример: асимметрия толкования своего да чужого поведений

Теории несовпадения толкования своего да чужого поведения немногочисленны. Якобы «налична тенденция приписывания своего поведения ситуации, чужого — личностным аттитюдам». Любопытно, метааналитически проработаны 173 исследования на проверку сказанного. Средняя разница между толкованиями Δd = 0. Получается, классическое разделение толкования на личностное либо ситуативное, разницу затушёвывает.

Но сущностно толкование да самотолкование различаются? Нет. Следовательно, теория нужна другая. Теория толкования народного. Точнее, при намеренности поведения, три гипотезы Малле⁹.

Прежде всего, в отличие от чужого своё поведение чаще толкуется мотивационно, реже — влияниями на мотивацию. Поскольку своё поведение чужого понятнее. Поскольку толкователю нужно себя выбелять (это лучше достижимо толкованиями мотивационными, нежели влияниями на мотивацию).

Второе, в отличие от чужого своё поведение чаще толкуется думаньем, а не хотеньем. Поскольку меньше приходится гадать именно касательно мировоззрения.

Третье, в отличие от чужого своё поведение реже толкуется думаньем и словами касательно душевного состояния. Поскольку выражается содержание думанья, но не подтверждается верность этому думанью (говорится: «Цветы политы» вместо: «Думаю, что цветы политы»). Своё думанье часто неназвано:

«— Зачем отключил опрыскиватель?

— Цветы политы».

Когда поведение чужое, думанье подчёркивается:

«— Зачем отключать ему тот опрыскиватель?

— Думает, якобы цветы политы».

Девять исследований это подтвердили. Новые данные по несовпадению d∈[0,40;0,69], для классической асимметрии — d∈[−0,08;0,10]. Следовательно самотолкование таки рознится. Что видно лишь отказом от атрибуциеведения классического. От обстоятельство-личностной антитезы. Только теория народной атрибуции вещи проясняет.

Выводы

Глубина Гайдеровых идей обеспечила теориям атрибуции место в ядре соцпсихологии. Атрибуциеведение плодоносило в областях обществоведения, саморегуляции, сношений и здравоохранения. Но после полувека традиционное, вульгаризованное толкование поведения свойствами психики больше не приемлимо. Механизмы восприятия, толкования, суждения поведения подводят исследователя к использованию теории толкования народного. Теория позволяет осветить упущенное классиками (мотивы, причины мотивов, отличие толкования своего да чужого поведений). Видно, что списывание поведения на человека либо ситуацию ничего не поясняет. Скорее нужно деление на большее число категорий (толкование по степени намеренности поведения, по трудности поведения, прочие), которые действительно могут объяснять. Без этого теории толкования поведения не будет.