— Не всегда, Мануэль, надо следовать букве закона. Представь себе на минутку, что сейчас на площади грузовик сбивает прохожего и я, заметь, ветеринар, а не врач, спасаю ему жизнь, хотя юридически не имею на то профессионального права. Будут мне благодарны или нет?

— Конечно, будут.

— То же самое происходит и в данном случае. Раз в Томельосо нет бригады уголовного розыска, а в юрисдикцию жандармерии территориально входит только сельская местность, ты можешь взять на себя миссию врача, будучи ветеринаром.

— Но пока что, по-моему, никому не угрожает смертельная опасность.

— Опять финтишь, Мануэль. Ты сам отлично понимаешь, что я прав. Полицейских в Алькасаре раз-два и обчелся, а район слишком велик. К тому же они совершенно не знают нашего городка, а тем более его обитателей... А ты, между прочим, почетный комиссар.

— От этого почета мне ни жарко, ни холодно.

— Вон идет алькальд, — сообщил Малеса, глянув в окно.

Чем-то озабоченный алькальд едва ответил на приветствия караульных.

— Наверное, он уже знает о намерениях врачей. Что ты собираешься предпринять, Мануэль? — спросил дон Лотарио.

— Ничего. Палец о палец не ударю.

— Пойду разнюхаю, куда ветер дует, — сказал Малеса, выходя из кабинета.

Плиний и дон Лотарио молча сидели друг против друга. Наконец комиссар, закурив очередную сигарету, нарушил молчание:

— Откровенно говоря, мне не слишком понятно, чем, собственно, вызвано столь скоропалительное желание врачей выступить в мою защиту. Ведь еще не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как стало известно об исчезновении доктора.

— Недовольство зрело уже давно, Мануэль. Сейчас оно лишь прорвалось наружу. Жители городка возмущены ограничением твоих прав после всей этой истории с губернаторшей.

— Интересно, кто ее настроил против меня?

— Я сам часто спрашиваю себя об этом. Поди знай! Скорее всего жена генерального директора Управления безопасности, а может быть, жена министра или же кто-то из завистников, кому не дает покоя твоя полицейская слава.

— Не преувеличивайте моих заслуг, дон Лотарио.

— Я не преувеличиваю. А губернатору нашей провинции нет никакого дела до того, что здесь происходит. Он всего лишь раз был в нашем городке и никого тут не знает, кроме алькальда да нескольких подхалимов. Все идет сверху.

— А может, и от него самого, ведь он делает вид, что большой знаток законов.

— Вот-вот... Именно поэтому ты... вернее, мы с тобой, прославившиеся на всю Ламанчу, для него как бельмо на глазу.

Глядя в окно из-за жалюзи, Плиний видел площадь, пешеходов, легковые автомобили, грузовики, мотокары, громыхающие по мостовой. Возле бара «Альгамбра» стояло четверо врачей, а не все, как только что утверждалось, в компании нескольких своих приятелей. Доктор Федерико, сын дона Луиса и доньи Луисы, был единственным, кто о чем-то говорил, энергично размахивая руками и время от времени показывая в сторону здания аюнтамиенто. Остальные, среди них инженер Перес и каталонец Антонио Фабрегас, рассеянно слушали его.

— Да, совсем забыл сказать тебе, Мануэль. Нотариус сейчас в Сокуэльямосе и вернется в Томельосо не раньше завтрашнего дня.

— Вот и хорошо. Мне сегодня лучше не показываться на улице.

Плиний по привычке прошелся по кабинету, глядя себе под ноги. Затем снова остановился у жалюзи окна и посмотрел в сторону бара. Врачи, распрощавшись со своими приятелями, ушли, оставив их на углу улицы Лос Паулонес. Доктор Федерико направился к себе домой, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы брюк.

«Бунт врачей закончился одними разговорами», — подумал про себя Мануэль, но ничего не сказал об этом дону Лотарио.

Вернулся Малеса. Вид у него был довольно постный.

— Что слышно, капрал?

— Ничего. Я приветствовал алькальда по уставу, но он даже не спросил, здесь ли вы, начальник.

Приблизительно около полудня к зданию аюнтамиенто подкатила машина уголовного розыска из Алькасара. Плиний, наблюдавший из окна за тем, что происходит на улице, сразу заметил эту машину. Как и следовало ожидать, из нее вышел инспектор уголовного розыска Мансилья и направился к двери аюнтамиенто.

Он явился в кабинет Плиния с присущей ему скучающей физиономией и насмешливо спросил:

— Что нового, великий комиссар?

— Вы прямо из Алькасара?

— Нет, я здесь уже больше часа. Я разговаривал с привратником Бласом и приходящей домработницей дона Антонио.

— Ну и как?

— Никак. Может, вы что-нибудь проясните мне, Мануэль? Я ведь совсем не знаю ни доктора, ни тех людей, которые его окружают.

— Разумеется, инспектор, я сделаю для вас, что будет в моих силах... Кстати, дон Лотарио один из друзей доктора.

— Что представляет собой дон Антонио?

— Обыкновенный холостяк.

— Из числа имущих?

— Он живет только на профессиональные доходы.

— В политике или других сомнительных делах замешан?

— Нет... Насколько мне известно, нет. Он не интересовался политикой и ни в каких сомнительных делах замешан не был. Почти все свое время он отдавал больным и нескольким своим друзьям.

— Доктор ушел из дому с визитами к больным в среду, в шесть часов вечера, и до сих пор не вернулся. Не исключено, что кто-то из его пациентов свел с ним свои счеты... По-моему, вам, Мануэль, следует вместе с доном Лотарио заняться, как и всегда, расследованием этого дела. А я приеду, когда вы меня позовете, чтобы соблюсти формальности.

— Могу вас заверить, инспектор, что буду доводить до вашего сведения все, что только узнаю. Но заниматься расследованием в том смысле, в каком это понимаете вы, упаси меня бог! Я не враг себе, своему другу, а тем более алькальду, чтобы совать нос не в свои дела... Вам, как инспектору уголовного розыска, положено заниматься расследованием, вот и расследуйте... А в мои скромные обязанности начальника муниципальной гвардии Томельосо входит следить за порядком на улицах, на рынке, сопровождать всякие шествия и выполнять разные поручения членов муниципального совета... Остальное, насколько я понимаю, теперь не моего ума дело...

— Зря вы так говорите, Мануэль, — возразил ему Мансилья. — Вы тысячу раз оказывали нам неоценимые услуги... Без вашей помощи многие преступления, совершенные в провинции и даже в самом Мадриде, так и остались бы нераскрытыми.

Их беседу прервало внезапное появление в кабинете альгуасила[8].

— Мануэль, вас просит зайти алькальд.

— Интересно, зачем ты ему понадобился? Может быть, все уже уладилось?

— Что ж? Пойду узнаю, — сказал Плиний, приглаживая рукой волосы, застегивая мундир на верхнюю пуговицу и взяв фуражку. — Я сейчас вернусь.

Сеньор алькальд величественно восседал за огромным письменным столом.

— Мне передали, что из Алькасара прибыли инспектора уголовного розыска, — сказал он.

— Только один Мансилья, тот, что приезжает всегда. Он у меня в кабинете, внизу.

— ...Дела теперь обстоят так, Мануэль, что вам лучше не вмешиваться в ход расследования, а рассказать ему все, что вы знаете... или же заниматься расследованием так, чтобы никто об этом не пронюхал. К сожалению, в провинции еще не перевелись придурки, которым вы стоите поперек дороги: они точат на вас зуб, следят за каждым вашим шагом и строчат доносы губернатору.

— Чем, собственно, я досадил этим, как вы выражаетесь, придуркам?

— Тем, что вы существуете, Мануэль. Разве этого мало? Многие глупцы готовы признать свою глупость, но при этом хотят, чтобы было отказано в таланте и уме тем кто их действительно имеет... Впрочем, я вызвал вас совсем по другому поводу, еще более глупому, если, конечно, глупость беспредельна.

— По какому же? Говорите.

— Дело в том... Успокойтесь, на сей раз это касается муниципалитета и входит в ваши непосредственные обязанности. Ко мне явились несколько... точнее, шестеро человек и с возмущением рассказали о том, что вот уже несколько ночей подряд на кладбище ведется антифранкистская пропаганда.