— А может, ее кто-то изъял? — Кортель вдруг почувствовал, что задал лишний вопрос.

Ладынь улыбнулся.

— Бильский был жутким педантом, пан инспектор. Его записки тщательно пронумерованы, впрочем, вы сами увидите. Они, оказывается, преспокойненько лежали в моем столе.

— Кому вы оставляли ключ от стола?

— Секретарю, конечно... Зельской.

— И она и Рыдзевский знали о существовании записок Бильского?

— Да... Я ведь сказал.

Кортель осторожно открыл папку. Надо будет переслать на экспертизу. Ладынь уверен, что забирал бумаги домой, а обнаружил их на работе... Прежде он был уверен... Теперь готов допустить, что он ошибся... Если кто-то выкрал бумаги из домашнего кабинета инженера и отнес их потом в рабочий кабинет, то он рассчитывал, видимо, на рассеянность руководителя института. Вероятно, документы просматривались в перчатках. И к этому причастными могут быть только два лица: Рыдзевский и Зельская... А может, есть и третье: тот, кто мог быть на вилле перед грабителями... Да, но нет ни одного доказательства, что документы были украдены... Может, Ладынь действительно ошибся и оставил их на работе? Тогда зачем он рассказал всю эту историю с Рыдзевский? Он мог бы оставить при себе свои подозрения. Значит, ему для чего-то нужно было рассказать. Кортель почувствовал вдруг ничем не объяснимую неприязнь к Ладыню. Рыдзевский казался ему более симпатичным, чем шеф института.

— Скажите, не было ли в записках Бильского чего-то такого, что могло быть интересным другим лицам?

— Ничего не было, — убежденно заявил Ладынь.

— Никаких мыслей, ценных предложений, выгодных иностранным фирмам?

— Шутите, пан инспектор. Тут даже не о чем говорить.

А может, Ладынь сам придумал исчезновение документов? Но зачем? Чтобы иметь возможность уничтожить их потом, после просмотра, если бы это было необходимо по какой-то причине?.. Кортель посчитал эту мысль маловероятной.

— Проявлял ли Рыдзевский какой-либо интерес к запискам Бильского?

— Даже не спрашивал...

В кабинете становилось все жарче. Когда Кортель открыл дверь, из коридора пахнула волна свежего воздуха.

— Я полагаю, что мы еще встретимся, — сказал он на прощание Ладыню и жестом пригласил войти ожидавшую его женщину.

Она была не слишком хороша собой: продолговатое лицо с мужскими чертами, грубая линия губ, накрашенных яркой помадой. Женщина села на стул и тут же достала сигареты.

— Я очень долго ждала, — сказала она. — Я жена Антони Пущака, водителя такси. Не знала, что здесь так долго ждут...

Кортель вспомнил ту девушку, Казимиру Вашко, и подумал, что жена Пущака не имела бы рядом с нею никаких шансов... если бы не деньги отца...

— Я вас слушаю.

Пани Пущак погасила сигарету.

— Извините меня, но дело касается анонимки, — начала она довольно спокойно и внезапно разразилась потоком слов: что она, конечно, любит своего мужа, но жить с ним не будет, если он ее обманывает или если у него руки запятнаны кровью. А деньги... Она не хотела верить отцу, что Антони женится на ней только ради денег, но теперь она все сама видит... Сегодня утром он забрал их общую сберкнижку, хотя они решили, что каждой копейкой будут распоряжаться вместе.

— Я знаю, что я некрасива, — сказала она вдруг спокойней, — а неинтересные девушки не могут слишком много требовать от жизни...

— Может быть, вы начнете все по порядку?

А порядка-то, по словам пани Пущак, никакого нет. Еще перед свадьбой она догадывалась, что Антони ходит с другой девушкой, даже видела его как-то с ней в кафе, но надеялась, что это пройдет. Мать учила ее терпению. «С мужчинами насильно нельзя, моя дорогая». А таксиста вообще не проследишь: у него нет четкого графика работы, всегда может сказать, что ездил далеко. В последнее время он был очень беспокойным, нервным... Вчера он кончил работу в одиннадцать, а когда лег спать, она проверила его карманы.

— Это надо делать, пан инспектор, — заявила она. — И то, что я нашла... — Пани Пущак открыла сумочку и протянула Кортелю серый конверт без адреса.

— Что это?

— Взгляните, пожалуйста, что в нем... может, я и не пришла бы к вам, если бы он не забрал сберкнижку. Он хочет заплатить.

Кортель вытащил из конверта листок бумаги, на котором были наклеены буквы, вырезанные из газет. Прочитал:

— Пан инспектор, он не убивал, — неожиданно зашептала она. — Это вранье. — В ее глазах стояли слезы. — Зачем он хочет платить? Я думала: не пойду... думала... поговорю с ним, но я боюсь... Человек никогда не знает, с кем в действительности имеет дело.

— Вы правы, — сказал Кортель и посмотрел на часы.

Было решено не вызывать Пущака в комендатуру, поскольку шантажист или шантажисты, вероятнее всего, следят за водителем.

Но кто автор анонимки? Свидетель событий на Каневской, о котором до сих пор ничего не знают? Скрывающийся Окольский? Неужели Пущак на самом деле собирался платить? Если это так, тогда он врал на первом допросе.

Опермашины без труда установили местопребывание такси за номером 243. Пущак был на стоянке перед Гданьским вокзалом. Туда выехал Людек и в качестве пассажира попросил отвезти его на тихую и спокойную улицу Прухника. По дороге он установил, что за такси Пущака наблюдения не ведется. На улице Прухника уже стоял Кортель. Инспектор сел рядом с водителем. Пущак сразу не узнал его и, лишь когда остановились на углу Столечной, внимательно посмотрел на нового пассажира.

— Пан капитан?! — удивился он.

— Поезжайте в сторону Белян, — приказал Кортель. — По дороге побеседуем.

Пущак сразу сознался в получении анонимки.

— Ей-богу, пан капитан, — шептал он, — сегодня хотел бежать в милицию, искал в карманах эту записку и не нашел. Да все равно жизни не будет, моя Янка не дает мне покоя...

— Не выдумывайте, Пущак, вы взяли из дома сберкнижку...

— Да, — ответил он.

Они поехали в сторону белянского леса и остановились на участке в конце дороги. По Висле плыл пароход, набитый пассажирами.

— Покажите эту книжечку.

Водитель сидел неподвижно, держась руками за баранку.

— Нечего смотреть, пан капитан, сегодня утром я снял пятнадцать тысяч.

— Почему вы хотели заплатить?

Пущак внезапно взорвался:

— А что мне оставалось делать?! Вас я не боялся, но ее, мою жену... Если бы он написал ей, вы сами понимаете...

— Она и так знала...

— Ничего не знала... Она просто ревнива как черт. Постоянно меня подозревает, что я ей изменяю. Если бы я знал, выбросил...

— Надо было так и сделать, — сухо сказал Кортель. — Может, Казимира Вашко и жила бы еще.

Пущак взглянул на инспектора с испугом.

— Пан капитан, я не виноват! Я ничего не сделал...

— В тот день, когда вы пошли на виллу Ладыня, что сказали жене?

— Что сегодня работаю в ночь.

— Она поверила вам?

— Она мне никогда не верит.

— Где вы поставили автомобиль?

— На площади Инвалидов. Я не хотел подъезжать к чужому дому.

— Не хотели, чтобы вас заметили, — сказал Кортель.

— Я ничего не сделал... Это все через Янку... Она уже несколько раз ездила по городу и искала мое такси. Проверяла, не пошел ли я к девке...

«Она могла и в тот день следить за Пущаком, — подумал Кортель. — А потом... Нет, скорее раньше...»

— Как вы получили анонимку?

— Я нашел ее вчера утром, когда открыл дверцу машины. Она лежала на моем сиденье. Я держу автомобиль около дома.

— Значит, кто-то ночью залез в автомобиль?

— Наверное, кто-то открыл ветровое стекло, — сказал Пущак. — Но я ничего не заметил. Никакого повреждения. Профессиональная работа... — Он умолк, а затем, не глядя на Кортеля, спросил: — Что же мне делать, пан капитан?