Одолеваемый сном Плиний тоже поежился от холода, засунул руки в карманы вельветовых брюк и отправился к себе домой.

На следующее утро они вместе с доном Лотарио по своему обыкновению позавтракали в кондитерской Росио. Мануэль ничего не стал рассказывать ветеринару о своих ночных похождениях: днем они утратили свою остроту. Друзья говорили о разных пустяках, но, когда, перед тем, как уходить, дон Лотарио вскользь коснулся смерти дона Антонио, Мануэль пробурчал нечто невразумительное.

Дон Лотарио отправился в ветеринарную лечебницу, а Мануэль — к себе в контору. Час спустя явился Мансилья и сообщил о своем намерении сегодня же утром вызвать на допрос Гомеса Гарсиа. Плиний одобрил его решение, но почему-то не разгуливал, как обычно, по кабинету, а стоял у окна, наблюдая из-за жалюзи за тем, что происходит на площади. Так он простоял до одиннадцати часов, пока не увидел Доминго Паскуаля, который шел в казино «Сан-Фернандо». Ничего не сказав Мансилье, занятому чтением старого номера газеты, Мануэль решительным шагом вышел из кабинета и направился на улицу Сервера. На сей раз он не остановился у разбитой лампочки и «люков» винного заводика и даже не взглянул в сторону дома учительницы. Он приблизился к дому Доминго Паскуаля и дважды сильно постучал в дверь, которую ему тут же открыла сестра Доминго — вдова.

— Добрый день!

— Добрый день, Мануэль.

— Я могу поговорить с тобой несколько минут?

— Со мной? Конечно. Заходите.

Тереса Паскуаль, хотя и была намного старше Доминго, но в свои шестьдесят лет отличалась отменным слухом и, казалось, слышала все даже тогда, когда к ней не обращались.

— Входите, входите.

Она предложила ему сесть на один из стульев в патио и, привычно насторожив уши, спросила:

— Так чем могу служить вам?

— Тереса, расскажи мне, пожалуйста, все, что ты видела в ту ночь, когда дон Антонио проходил здесь в последний раз.

— Я видела? Я ничего не видела, Мануэль. В одиннадцать часов я уже ложусь спать.

— А я так понял, что ты ложишься очень поздно, потому что долго не можешь уснуть.

— Не знаю, кто такое мог сказать вам. Я, слава богу, всю свою жизнь засыпаю как убитая, едва прикоснусь к подушке.

— Ты уверена, что в ту ночь уснула сразу?

— Конечно, уверена. Могу поклясться, если хотите.

Она замолчала, хотя по-прежнему слушала во все уши.

— И в ту ночь ты тоже легла в одиннадцать?

— Нет, в ту ночь я легла еще раньше. Ровно в десять я была в постели... А почему вы меня спрашиваете об этом?

— Я многих расспрашиваю тут, в вашем квартале. Вдруг мне что-нибудь удастся выяснить. Ты не знаешь, брат твой ничего такого не видел или не слышал?

— Он ничего мне не говорил, но я нисколько не удивлюсь, если видел и слышал. Он всегда ложится спать далеко за полночь.

— А потом, наверное, отсыпается во время сиесты[21]. Если, конечно, рано встает.

— Да, днем он спит почти до пяти, потому что в пять идет в погребок поесть кроликов.

В два часа дня в казино «Сан-Фернандо» инспектор Мансилья рассказывал дону Лотарио и Плинию о своей встрече с Гомесом Гарсией. Гомес повторил ему, но уже более миролюбиво то, что уже сказал Мануэлю. Что его дочери стало хуже и ему пришлось снова вызывать дона Антонио, который уже был у них накануне днем. Но осмотр ничего не дал, и на другой день он отвез дочь в Мадрид.

— Когда я, как и вы, поинтересовался, из-за чего возникла у него ссора с доном Антонио, он, глазом не моргнув, ответил, что никакой ссоры не было. В Мадриде он жил в гостинице «Модерно». Но окончательно Гомес выдал себя, когда я спросил его, почему он после возвращения из Мадрида не явился в полицию и не заявил о том, что дон Антонио был у него после четырех ночи. Сначала он замолчал, а потом сказал, что, когда вернулся из Мадрида, ничего не знал об этом.

— Мне он сказал то же самое.

— Может, так оно и было?

— А вы какого мнения, Мансилья?

— Я твердо убежден, что он возил дочку в Мадрид делать аборт.

— Вы так думаете?

— Вы сами в этом убедитесь спустя несколько месяцев.

— ...Значит, вы считаете, Мансилья, что дона Антонио убил он?

— Нисколько этому не удивлюсь.

— Дон Лотарио, а вы что скажете? Вы ведь хорошо знали дона Антонио. Вряд ли он был настолько наивен, чтобы не понимать, какая ловушка ему уготована, если он пойдет к Гомесу Гарсии, с которым накануне поругался.

— Вы уж простите меня, Мансилья, но я вполне согласен с Мануэлем. Доктор все отлично понимал.

— Понимать-то понимал, а все же попался в ловушку.

Плиний и дон Лотарио задумчиво переглянулись.

— Таково мое скромное мнение... Если у вас есть более веские доводы, я готов их выслушать.

— Пожалуйста, не заводитесь, Мансилья. Мы ведь разговариваем как друзья.

— Разумеется. Но вот что примечательно: дон Антонио почему-то отказывается ехать домой на машине, хотя время уже позднее, и идет пешком.

— Как раз это меня меньше всего удивляет, Мансилья, — ответил ему дон Лотарио, — он не любил ни у кого одалживаться.

Без четверти пять Плиний, отговорившись тем, что его ждут служебные дела, оставил Мансилью и дона Лотарио в том же самом казино, куда они вновь пришли выпить по чашечке кофе, и отправился в самый конец улицы Майор, где, насколько ему было известно, находился погребок, в котором лакомился кроликами Доминго Паскуаль.

Прохожих в этот час было мало, и Мануэль стал прогуливаться на перекрестке, который по его расчетам должен был миновать Доминго Паскуаль.

Осень уже вступила в свои права, и Плиний почувствовал, как его пробирает дрожь. Солнце хоть и было ярким, но совсем не грело.

Разгуливая взад-вперед, Плиний все время думал о том, что привело его сюда: «Без сомнения, Доминго Паскуаль знает гораздо больше того, что говорит».

Ровно в пять часов Доминго Паскуаль появился на противоположной стороне улицы. Он шел, глядя себе под ноги, низко надвинув на лоб берет, и не шаркал ногами. Со стороны можно было подумать, что идет слишком грузный пожилой человек. Все в нем было неестественно. Плинию всегда казалось, что он похож на ненормального, которого выпустили ненадолго из больницы прогуляться по городу.

Погруженный в свои мысли, Доминго Паскуаль не заметил Плиния. Минуту поколебавшись, Мануэль решил незаметно следовать за ним до погребка и поговорить там. Но, не дойдя метров шестидесяти до улицы Медиодиа, где находился погребок, Доминго Паскуаль присоединился к небольшой компании, стоявшей у двери жилого дома.

Тогда Плиний уже без всяких колебаний пересек улицу и тоже присоединился к этой компании.

— Как дела, Доминго? — дружелюбно спросил он.

— Идут помаленьку.

— А я все жду, когда ты мне еще что-нибудь расскажешь.

Доминго слегка пожал плечами, словно не знал, что ему ответить.

— Послушай, — вдруг сурово произнес Мануэль, — я вспомнил, что мне надо кое о чем тебя расспросить.

— Меня?

— Да.

— Когда?

— Сегодня же.

— Где?

— Где хочешь... Если не возражаешь, мы могли бы немного прогуляться вдвоем, — предложил ему Плиний, смягчая суровое выражение своего лица.

— Хорошо...

— Мне помнится, ты иногда гуляешь по Пасео де ла Эстасион.

— Да...

— Давай встретимся там ровно в семь возле богадельни для престарелых. Договорились?

— Да.

— Не забудешь?

— Нет.

И Мануэль устремился вниз по улице Майор, заложив руки за спину.

Он вернулся в аюнтамиенто, а ровно в семь был уже на улице Пасео де ла Эстасион возле богадельни. В ожидании Доминго он закурил очередную сигарету, но в этот момент с улицы Конкордиа выехала машина, кто-то посигналил ему и, резко притормозив, остановил машину перед комиссаром.

Это была Сара, учительница, которая, вероятно, возвращалась из школы. Не успел Плиний сделать и шага к ней навстречу, как она, оставив мотор включенным, быстро выскочила из машины.