– А разве теории выдумывают? Я всегда думал, что они – итог большой работы и глубоких исследований!

Девушка хмыкнула и спрятала усмешку за бокалом, референт, стараясь подражать профессору, скорчил высокоумную гримасу великого ученого, судя по позе, больного различными неприятными болезнями. Объект подражания, в отличие от молодого помощника, наоборот, усмехнулся и добродушно объяснил:

– В принципе, Джейми, вы правы. В этой проблеме, а это именно проблема, есть только один маленький нюанс. Большинство теорий, построенных на неких исследованиях, совершенно не подтверждаются другими. Поэтому сначала выдумывается теория, а потом под нее выбираются необходимые исследования.

– А если потом новые исследования показывают ошибочность теории? – недоуменно спрашиваю.

– Тогда вырабатывается новая теория, на основе старой, или совсем что‑то другое. Хотя большей частью к уже существующим выводам добавляют небольшую приписку – учитывают только такие условия, – ответил профессор и с интересом уставился на меня.

– Выходит, мы не всегда понимаем, что и как работает? – сказать, что меня эта новость удивила – ничего не сказать.

– Простой пример, Джейми: сколько двигателей на вашем кипере?

– Три.

– Какие?

– Планетарные маневровый и тяговый, и межпланетный, – недоуменно отвечаю. Это знают даже дети!

– Принцип их работы? – продолжает допрос Террайн.

– Планетарные на плазменной тяге, работают за счет выброса перегретой воздушной смеси через сопла; межпланетный работает на гравитационной тяге.

– Принцип? – хитро косит глазом на меня профессор.

– Ну там в космосе есть какие‑то гравилучи, за них цепляется двигатель и двигает кипер, – неуверенно стал я мямлить. Ну откуда мне знать принцип работы этого двигателя, если я не физик?!

Профессор Террайн довольно откинулся на спинку стула, пару раз глубоко затянулся и сказал:

– Я могу вам рассказать десять теорий описания принципа работы межпланетного двигателя. Какой из них верный – не знает никто. И это официальные версии. А всего теорий на эту тему – тысячи. И знаете что самое смешное? – профессор подался вперед, будто хотел через стол дотянуться до меня и вцепиться в горло, – из этого десятка половину предложил создатель этого двигателя!

Всю эту интересную беседу Орлов косился куда‑то в сторону двери в Лабиринт, но сейчас, заметив мое замешательство, он повернулся ко мне и обнадежил:

– Ты только не проси рассказать тебе теории о межсистемнике. Весь месяц болтовня займет.

Я растерялся. Нет, не из‑за резкого перехода на "ты". Впервые за годы, казалось бы, осознанной жизни в голове возник вопрос: как же мы живем, если совершенно ничего не понимаем в происходящем??

Совершенно не нужно понимать все происходящее. Наверное, те, кто все знает и во всем разбирается, в худшем случае – клиенты ближайшей клиники психических расстройств, а в лучшем – ИИ. Вот только в каждом сидит такая маленькая (но очень важная) надежда, что если произойдет что‑то, выходящее за рамки понимания, придет большой и умный дядя и все объяснит. Или это оставшаяся из детства привычка?

Все происходящее за последнее время в моей голове не вязалось в единое целое. Загадочная Черная Звезда, непонятный анаптаний, странные речи ученых ... А может они шутят и посмеиваются над наивным пилотом?

Я так задумался, что не заметил, как допил пиво и очнулся только в тот момент, когда референт стал выдергивать из моей руки пустой бокал. Получив вожделенную полную тару, я сделал несколько больших глотков. Вспомнил еще одну любимую присказку дяди: "Умирать, так с музыкой!". В детстве много раз пытался выведать, что же она означает, но он всегда отделывался фразой "подрастешь, сам поймешь". И мне вдруг показалось, что я стал понимать ее значение...

– Скажите, профессор, – вывожу из задумчивости Террайна, который так смотрел на пивной бокал, будто думал: допить или нет, – выходит теорий масса, и толковые объяснения многим фактам можно придумывать до бесконечности. Исходя из этого, можно предположить, что добыча анаптания возможна!

– Джейми, в реальности ситуация несколько сложнее, – вздохнул Террайн, – есть такие понятия как официально признанные теории и неофициально работающие.

– Объяснение есть – но в него не верят?

– Его официально не поддерживают научные министерства и институты.

– Почему?

– Политика, – философски заметил Орлов, поднялся, и, шумно рыгнув, потопал в модуль.

– А...

– Не забивайте себе голову ерундой, – перебила меня Ниа, – спать будете плохо, – девушка стала прибирать со стола, референт кинулся ей на помощь.

Профессор Террайн так иронически на меня смотрел, что мне захотелось продолжить разговор, но я сдержался. Действительно, тяжелый и длинный был день, а я тут философию развожу. Спать пора.

Каморка, выделенная в мое личное пользование, порадовала своими размерами, личной ванной комнаткой и большой кроватью. Хорошие условия, питание очень даже ничего, а пиво так вообще сказочное... Поучиться в институте и устроится на работу в НИИ? Курить сигары, толкать умные речи, заниматься исследованиями? Я представил, как лет через двадцать, отрастив длинные волосы и пегую бородку, веду научные изыскания, точнее комментирую данные, полученные толпой помощников, и мне стало тоскливо: не мое это, не мое...

После утреннего завтрака, запитого двумя чашечками вкусного горячего напитка, Террайн нас собрал, усадил за стол и стал читать лекцию о непонятной вещи: технике безопасности. Из часового монолога я усвоил только две вещи: при выходе с территории исследовательской станции надевать на себя пояс с необходимыми спасательными предметами и ограничивать посещение Лабиринта буквально первым коридором после входа. Закончив лекцию, Террайн достал из кармана своего комбеза мятый листик и ручку, и заставил всех расписаться и поставить дату под подписью. Вот же каменный век!

Попугай, слопавший за завтраком еды не меньше меня, попытался выразить свое мнение к теме лекции меткой бомбардировкой, но в этот раз его постигла неудача. Референт, заметивший заходящий на атаку силуэт, ловко сдернул бумагу из сектора обстрела.

Проследив за маневром наглой птицы, только сейчас я понял, что меня беспокоило уже второй день. Мягко светился весь потолок пещеры! Не так, как в модуле и на корабле – полосы света.

– Янав, что это за светильники такие интересные? – ткнул локтем сидящего рядом референта.

– Естественное освещение Лабиринта. Мы, кстати, сейчас находимся в том коридоре, из которого лучше не выходить, – ответил референт, расписался и передал мне листик для росписи. Кому это надо?

Проверив бумажку и сосчитав количество подписей и слушателей, Террайн довольно кивнул и всех отпустил. Референт потянул в складскую часть модуля и выдал пояс, оказавшийся обычным крепким ремешком, с прицепленными к нему фонариком, мотком тонкой веревки и небольшим ножичком. Потом навьючил пару коробок и, похлопав напутственно по плечу, отправил груз к Лабиринту. Перед бронированной дверью меня встретил Орлов, разгрузил, развернул и повторил действия референта в точности, но в противоположном направлении. Я опомнился после пятого рейса. Заметив гримасу на моем лице, Янав, со словами о последнем заходе, дал мне в руки большую коробку, повесил на плечо сумку и прицепил на спину рюкзак. Нет, точно не пойду в ученые. Это ж как погоняют, пока станешь профессором!

Наконец мучения закончились, и профессор снова собрал нас всех и построил перед горой коробок и сумок. Под лекцию о важности науки и исследований в жизни каждого гражданина, у меня мелькнула мысль: а зачем собственно мы вчера все это барахло затаскивали на склад, а сегодня выгрузили обратно? Да и что это с Террайном? Весь полет молчал, а тут за утро уже вторую лекцию устраивает. Окинув взглядом соратников по несчастью, я понял: традиция. Орлову явно все равно, что рассказывает профессор, он даже пояс с побрякушками не нацепил, Ниа, смотрясь в миниатюрное зеркальце, готовилась, видимо, к важной фотосессии, Янав внимал словам с таким безразличием, будто слышал их в тысячный раз. Самым умным оказался попугай (кто бы сомневался), который совершенно спокойно спал на столе, разлегшись на очень важном документе с нашими подписями. Профессора хватило минут на двадцать, потом, пробормотав что‑то вроде "как мне все это надоело", он подошел к двери, и дернул рубильник, торчащий из стены рядом. Тихо загудело, сегменты брони дрогнули, и проход в загадочный Лабиринт стал открываться.