Город разбежался преимущественно на юг и на запад. Разбежался совсем недавно. Архитекторы сделали все от них зависящее, чтобы не отстать от века.

Что сказать о новых кварталах у Карантинной бухты, у Омеги и Стрелецкой, о поселке имени героя обороны Севастополя полковника Горпищенко, о новостройках на Куликовом поле и у Камышевой бухты?

Трудно вжиться в этот, такой неожиданный здесь, новый город. Трудно не для глаз – они-то жадно, почти с юношеской любознательностью смотрят на все и сверкают от радости, – сложно для сердца, для ума, для чувств.

Севастополь относится к числу тех немногих городов, где «под руками» изумительные и по своей неповторимости и по врожденной красоте ландшафты. Наши предки как бы «приглашали» природу в город, делали ее соучастником красоты, а мы относимся к природе в черте города лишь как к строительной площадке.

Иногда возникает тревожный вопрос: а возможно ли дальнейшее развитие архитектуры как искусства? И нужно ли оно, поскольку появились два таких сильных соперника у эстетики, как функционализм и утилитаризм.

А может быть, архитектура как искусство исчерпала себя? Ведь были же когда-то пирамиды, грандиозные акведуки, мосты, форумы, соборы… Теперь никто не строит их и не плачет по утраченному. Это было и прошло. А сохраняется потому, что питает самое доходное в современной экономике «производство» – туризм.

И все же, несмотря на убийственную логику и чудовищную практику по изгнанию искусства из архитектуры, есть в архитектуре свои «кимберлитовые трубки»!

Когда я пишу об этом, передо мной возникают ленинградские проспекты и площади: я вижу улицу зодчего Росси, Сенатскую площадь, Исаакий, Адмиралтейство, Биржу и Ростральные колонны, я вижу мосты, Неву, Летний сад…

Алмазом Севастополя всегда была площадь у Графской пристани.

Если посмотреть на эту площадь с птичьего полета, то мы увидим, что она занимает мыс, омываемый с одной стороны водами Северной бухты, с другой – Южной.

Красивее нет места в городе! Это, очевидно, понимали те, кто застраивал площадь.

И действительно, раньше все выглядело здесь соразмерно: и бывшая гостиница Кисха, в которой останавливался проездом в Гаспру в 1901 году Лев Толстой, и классический портик Графской пристани, и Дом офицерского собрания, и скромный, но очень теплый памятник адмиралу Нахимову посреди площади.

В двадцатых годах памятник Нахимову был снесен, а на северной оконечности мыса, в том месте, откуда в 1855 году начинался наплавной мост через бухту, была сооружена водная станция «Динамо» в модернистском стиле.

Это был первый удар безвкусицы… Первый и – увы! – не последний.

Между прочим, война пощадила этот плод безвкусицы; в мае 1944 года, когда наши войска быстрым и неистовым штурмом вышибли из Севастополя фашистскую армию Альмендингера, то все, кто шел с войсками, кинулись к Графской пристани.

И что же мы увидели?

Вокруг площади лежали груды камня, фонарные столбы, вывороченные рельсы, спутанные провода (до войны через площадь бегали маленькие, старомодные, но уютные, двухвагонные трамвайные поезда), на площади хрупало битое стекло, валялись обгорелые бочки из-под бензина и много другого хлама, который война заносит в города, как половодье.

Целыми на площади стояли лишь два здания: бывшая гостиница Киста и водная станция. Портик Графской был сильно поврежден артиллерийским огнем и бомбардировками, парадная лестница разбита.

С тех пор прошло четверть века. Что же сталось с площадью?

Только тот, кто видел площадь в день освобождения Севастополя в мае сорок четвертого года, и может понять, сколько сил было положено здесь, чтобы сделать ее такой, какой она предстает перед глазами теперь.

Строители и жители Севастополя проделали работу, которую, пожалуй, и не исчислить цифрами статистиков – здесь потребны числа звездочетов.

Бывшая III Интернационала, ныне Нахимовская площадь – широка, зелена. На том месте, где до войны стоял Дом флота имени Шмидта (бывшее Морское собрание), – сквер, пышный и уютный. В глубине его мощная, в современных, грубоватых формах мемориальная стена. Правая ее сторона занята (поверху) барельефной фигурой матроса с автоматом в руках, а понизу, на гранитных досках, по всей длине стены высечены названия кораблей, воинских частей и городских организаций, участвовавших в обороне Севастополя в 1941–1942 годах, имена Героев Советского Союза, награжденных за Севастополь.

Отлично реставрированы лестница и портик Графской пристани. Это – морская парадная. В Севастополе не найдется человека, у которого не вспыхнул бы огонек в глазах при упоминании о Графской пристани.

Здесь в 1853 году Черноморский флот и горожане встречали адмирала Павла Степановича Нахимова после разгрома турецкого флота у Синопа.

В ноябре 1905 года от Графской отбыл на крейсер «Очаков» лейтенант Петр Шмидт, принявший командование над восставшими кораблями флота. Жизнь этого изумительного человека оказалась на редкость короткой – царизм расправился с ним раньше, чем он успел поднять на флагмане свой флаг революционного командующего.

Посреди площади сооружен новый памятник Нахимову. К немалому удивлению старых моряков и севастопольцев, фигура адмирала поставлена спиной к Графской пристани.

Я не знаю, чем вызван этот поворот памятника на сто восемьдесят градусов, но прежнее его положение на площади не требовало никаких объяснений. Там, за Графской, стояла на бочках эскадра, и, естественно, адмирал должен был стоять лицом к флоту, а не так, как теперь, – спиной!

Надпись на постаменте нового памятника предельно строга:

«Слава русскому флоту» – с одной, и «Адмиралу Павлу Степановичу Нахимову» – с другой стороны гранита.

А вот как читались надписи на постаменте старого памятника: «Смертельно ранен на Корниловском бастионе 28 июня, скончался 30 июня». А на других сторонах: «18 ноября 1853 года русская эскадра под начальством вице-адмирала Нахимова истребила под Синопом Турецкий флот Османа Паши», по низу постамента: «Уведомляю гг. командиров и офицеров, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело…» – это отрывок из приказа Нахимова, объявленного перед Синопским боем. И наконец стихи:

Выше этих слов стоял скромный, неброский с виду, трудолюбивый и бесстрашный моряк, страдавший близорукостью, в адмиральском сюртуке, сидевшем на нем, как говорили матросы тех времен, «без форцу».

«Двенадцать раз луна менялась, луна всходила в небесах, а все осада продолжалась…»

Александр Пушкин писал: «…Разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов».

Пушкинское изречение всегда приходит на память, когда читаешь слова, высеченные ваятелем на граните. Совершенно очевидно, что не всем дано искусство свободно соединять слова, не всем подчиняются они. Что ж, слова не солдаты, они не могут стоять в ранжире и совершенно не терпят над собой насилия. Они могут соединяться во фразе лишь по взаимному согласию. Или, иначе говоря, лишь те слова действенны, которые входят в строку, как патроны в казенник.

К сожалению, то ли по недосмотру, то ли по нетребовательности, немало слов из-за суетного употребления стерлось, потеряло первоначальную свежесть, лишилось глубины и блеска.

Некоторые современные социологи с не ограниченной смыслом храбростью заявляют, что искусством в современном обществе могут заниматься все, было бы побольше свободного времени.

«Афсус! Увы!» – говорят на Востоке. Нельзя отождествлять свободное время с талантом!

В пустынях Арабского Востока бегают быстрые ящерицы, которых местные люди называют «саканкур».