Литмир - Электронная Библиотека

Михаил Кагарлицкий

Спор мудрецов

Некогда, давным-давно, примерно две тысячи лет тому назад, жили в Иерусалиме два выдающихся мудреца — Гиллель и Шаммай. Или Шаммай и Гиллель — дабы не обижать никого из их многочисленных учеников и последователей.

Шаммай происходил из богатого иерусалимского рода, был строг и консервативен в своих суждениях и не давал спуску тем, кто так или иначе пытался обходить еврейские законы и традиции, дабы упростить свою жизнь.

Гиллель родился в Вавилоне в бедной семье из рода царя Давида. Он славился необычайной тягой к знаниям, и пришел в Иерусалим, дабы постичь «мудрость мира». Денег у юноши не было и ему часто приходилось заниматься тяжелым физическим трудом (колоть дрова, перетаскивать камни), чтобы хоть как-то заработать на хлеб и продолжить обучение. Став великим учителем, Гиллель более либерально относился к людям, он хотел, чтобы все евреи могли соблюдать законы, проявлял гибкость и снисхождение в запутанных ситуациях, пытаясь найти компромисс.

В те времена Шаммай и Гиллель вместе возглавляли Синедрион. Один из них носил титул «наси» — «глава» или «князь», а другой «ав-бет-дин» — «председатель» или «отец» суда. Их споры и диспуты были чрезвычайно острыми и интересными, а принятые в результате решения отличались мудростью и становились знаменитыми не только в Эрец-Исраэль, но и в других странах.

Скажем, на еврейских свадьбах есть давний обычай петь песни и читать стихи для невесты, восхваляя ее красоту и непорочность. Но однажды один из участников церемонии пришел к Шаммаю и спросил:

— Я знаю невесту и много раз видел ее. Конечно, можно сказать, что она красавица, но взглянуть второй раз на это лицо не захочет даже слепой! Как мне быть, учитель?

Подумав, Шаммай ответил:

— Мы должны говорить людям правду и тогда они будут говорить правду нам. Посему не утруждай себя излишним красноречием и опиши невесту так, как она выглядит на самом деле. Ничего зазорного в этом нет.

Выслушав мудреца, тот же человек обратился к Гиллелю. В ответ на его вопрос Гиллель сказал:

— Зачем портить людям жизнь? Ты считаешь ее некрасивой, но кому-то другому она может показаться прекрасной. Разве он не будет прав в своем суждении? Как и ты — прав в своем… А потому надо поступить иначе. Ты не должен врать на свадьбе, но не стоит говорить того, что считаешь неправдой. Если ты не способен воспеть ее красоту, скажи, что она мила и добра. Полагаю, у тебя нет причин сомневаться в этом?!

Мужчина ушел, восхищенный ответом, а ученики Шаммая еще долго возмущались таким противопоставлением мнению своего учителя и сетовали на «неправедность Гиллеля».

Обстановка была очень напряженной — все ожидали, что же произойдет при следующей публичной встрече двух мудрецов.

В назначенный час помещение было заполнено людьми. Тут были и ученики обоих мудрецов, и знатные люди Иерусалима, и горожане-зеваки, жаждущие услышать умные фразы и сравнения, которые потом можно будет пересказывать знакомым и близким, и гости столицы, мечтающие увидеть «вживую» знаменитых хранителей еврейских традиций. Говорили, что подобные диспуты тайком, переодевшись в чужое платье, посещал и сам царь Ирод, поставленный Великим Римом править иудеями, также не упускавший ни одной возможности приобщиться к истине.

Наконец появились мудрецы и, не спеша, заняли своим места. Гул стих. И сразу все увидели каменщика Ицхака, выступившего вперед. Он не принадлежал ни к одной из школ, но усердно учил Тору и славился глубокими знаниями. Его вопросы часто становились темой для интересного обсуждения, в котором проявлялась мудрость руководителей Синедриона.

— Хочу спросить вас, уважаемые, вот о чем, — сказал Ицхак, — все мы знаем о деяниях царя Соломона… А ответьте мне — можно считать его настоящим мудрецом?

Люди зашумели — настолько простым и глупым показался им этот вопрос. И разве стоит тратить на него время столь уважаемых людей?! Может быть, Ицхаку камень на голову упал, если он позволяет себе такое?!!

Шаммай улыбнулся, словно извиняясь перед собравшимися.

— Сын мой, — начал он, — разве не царь Соломон заключил благодатный союз с царем Финикии Хирамом, позволивший Израилю не только расширить порт Эцион-Гевер, открывающий морской путь в Индию, но и создать собственный флот, не говоря уже о тех ремеслах и знаниях, полученных нами у них?!

Разве не царь Соломон возвел Храм, ставший величайшим строением не только в Иерусалиме, но и во всем Израиле, истинную обитель Всевышнего, к которому тянется душа каждого еврея?!

Разве не царь Соломон покрыл государство Израиль прекрасными дорогами, по которым каждый еврей мог прийти в Иерусалим к Храму?!

Разве не царь Соломон создал великолепную армию, располагающую отряды стремительных колесниц, способные сокрушить самого опасного врага?!

Разве не царь Соломон правил страной сорок лет, сохраняя мир и спокойствие, и подавляя любое стремление к раздору и нетерпимости?!

Разве не ему принадлежат песни и слова, красота и смысл которых способны тронуть сердце всякого, кто их услышит?!

Разве не царь Соломон прославил Израиль по всему миру, превратив его в крупное, сильное и богатое государство, и разве не его кончину оплакивали тысячи людей, понимая, какого человека они потеряли?!..

Если, после всего услышанного, ты не получил ответ на свой вопрос, то мне сказать тебе больше нечего.

Ицхак поблагодарил Шаммая и взглянул на Гиллеля. Чем ответит одному мудрецу другой? Или он не станет вступать в дискуссию, суть которой, вроде бы, ясна всем присутствующим?

Гиллель тяжело вздохнул.

— Царь Соломон — великий политик, блистательный дипломат, умелый купец и талантливый сказитель. Царь Соломон — выдающийся правитель, о котором может мечтать любой народ, живущий на земле. О царе Соломоне, да будет благословенна память о нем, можно и нужно сказать много добрых слов… Но я не осмелюсь назвать его настоящим мудрецом. Настоящий мудрец никогда не станет лишать жизни другого человека, как и не станет отдавать приказ своим слугам убивать людей… Разве не в этом заключается истинная мудрость?!

И он посмотрел на Шаммая. Тот молчал. Либо ему нечем было ответить своему «визави», либо он был с ним полностью согласен. А скорее всего он понимал, что тяжела шапка правителя, которому мудрость велит творить добро и щадить даже отъявленных убийц, а здравый смысл заставляет вершить правосудие со всей жесткостью и неотвратимостью…

Эх… В те далекие времена в Иерусалиме еще можно было найти настоящих мудрецов…

1
{"b":"255766","o":1}