И, вероятно, он устроился бы на работу у них в поселке, а скорее всего в Москве, а с осени поступил бы в вечернюю школу, в десятый класс, а еще с осени в институт. Может быть, в геологоразведочный.

Все бы так, вероятно, и было, если бы не один непредвиденный случай.

Отец получил участок — девять соток — под огород. Купили семенной картошки, мать ее разбирала, рассыпав по комнате, картошка была мелкая, но как хорошо было бы ее сварить. Сергей так и видел, так и вдыхал тяжелый сытный пар кастрюлей. Он проглотил слюну, взял лопату,— старушка соседка одолжила,— и пошел на участок. Удивительно, но он никогда не копал огороды. Собственно, удивительного в этом ничего не было — кто из москвичей до войны имел огород? Это начиная со второго, с третьего военного года потянулись столичные жители по воскресеньям за город — полны электрички! — не гулять, а с лопатами, граблями, тяпками. Сергей никогда не работал на огороде, но земли им было копано-перекопано много. Каких только индивидуальных ячеек не рыл он — и для положения «лежа», и для положения «с колена» и «стоя», то есть в полный профиль, каких только окопов не копал — и для станкового, пулемета, и для ПТР, и для миномета, каких только траншей л укрытий не было им сработано. А сколько котлованов под блиндажи и землянки было приготовлено, нельзя сосчитать.

И хотя все это было давно и Сергей уже успел отвыкнуть от солдатского труда и от военной жизни, кожа на его ладонях была еще груба, и мускулы его еще помнили все те бесчисленные кубы выброшенной им земли.

Девять соток — это довольно много. Сергей начал копать снизу, от ручейка. За ручьем трещал трактор, распахивал поле — там было фабричное подсобное хозяйство. Потом туда подъехал, остановился грузовик, войдя передними колесами в ручей. Вылез шофер, стал мыть радиатор

Это был здоровый парень,— Сергей знал его немного,— друг поселкового начальника милиции и сам бригадмпл, или осодмил, или, как там называется, деятель. В армии он никогда не был, но ходил в офицерском обмундировании.

Сергей копал монотонно, ритмично, надавливал подошвой на лопату, выворачивал травянистый пласт, рассекал его ребром лопаты, опять надавливал подошвой, два раза проходил так от края до края, перекуривал.

Стало поламывать спину, горели ладони — перчатки, дурак, надеть не догадался. А копать еще было и копать!.. Сергей воткнул вертикально лопату, медленно закурил, перепрыгнул ручей, пошел навстречу трактору. Тракторист заглушил мотор. Это был курносый мальчишка лет семнадцати.

— Слушай, друг, можешь мне вон тот участочек вспахать — от ручья до вон той канавы?

— Нет!

— Да брось ты. Что ты, не можешь, что ли?

— Через ручей лезть неохота.

— Можно вон по дороге объехать.

Тракторист задумался.

— Сколько там? Соток двенадцать?

— Ты смеешься? Семь соток.

— Сколько?

— Семь с половиной, говорю.

Тракторист опять задумался.

— Четыре рубля!

— Ты смеешься? На десять минут дела! Четыре рубля! У меня всего две бумаги...

Тракторист тоже разозлился:

— Нет так нет! Чего тогда лезешь, работать мешаешь! — И включил мотор, аж задрожал воздух.

Сергей плюнул, выругался и пошел, широко шагая, независимо размахивая руками, выдернул лопату, стал копать сперва быстро, ожесточенно, потом все медленней, равномерней и копал до самого обеда. Спрятал лопату в канавке, пошел домой. Старуха соседка стояла на крылечке:

— Наработался, милый? Надо, надо картошку сажать. Картошка — спасительница России.

Матери не было. С трудом пройдя среди рассыпанной по полу картошки на кухню, он похлебал жидкого супу, не разогревая, не в силах ждать, пока он согреется, да и холодный все же погуще, покурил и заставил себя подняться.

Он шел, задумавшись, глядя под ноги, и увидел, что произошло, только подойдя к огороду вплотную.

Вся нижняя часть его участка, уже вскопанная им, была теперь твердо укатана автомобильными шинами. Видно, грузовик на газу выскочил из ручья, и шофер, вывертывая руль, чтобы развернуться, несколько раз, почти на одном месте, раскачивал машину — взад-вперед, взад-вперед. Развернуться можно было рядом, где еще не было вскопано, может быть, это было чуть-чуть неудобней. Сергей представил себе, как задние парные скаты, тяжелые, тупо трамбуют вспаханную землю, и бросился к канавке, схватил лопату, не для того чтобы копать дальше, он схватил лопату и размахивал ею, его трясло, на глазах выступили слезы. Он уже не помнил, когда он плакал последний раз, но это тоже был не плач, это были слезы ярости и обиды. Какой нужно быть сволочью, чтобы сделать это!

По-прежнему трещал трактор, но уже почти у ручья.

Сергей не знал, сколько прошло времени и долго ли он мечется здесь, по этим автомобильным колеям, когда он увидел машину. Она остановилась там же, и шофер вылез как ни в чем не бывало и помахал трактористу, он привез какие-то бумажные мешки, наверно, с химическими удобрениями (Сергей вспомнил это уже потом). Шофер выскочил, хлопнув дверцей и, как все шоферы, присев на корточки, стал смотреть под машину. Сергей отбросил лопату и пошел к нему, перепрыгнул через ручей и подошел, тот почувствовал это, поднялся и посмотрел спокойно.

— Ты это сделал? — спросил Сергей задыхаясь.

— Чего я сделал, чего я сделал?

— Вскопай! Ну! Вспаши!

Тот засмеялся.

— Да иди ты...

Сергей бросился на нею и ударил головой в лицо, одновременно рванув за плечи навстречу удару. Шофер тяжело сел, но тут же поднялся, из носу у него шла кровь, он был страшен. Он кинулся к Сергею, тот едва отклонился, шофер пролетел мимо (как говорил их лейтенант, «провалился»), и Сергей еще успел достать его по затылку. И опять они повернулись лицом к лицу, и опять Сергей ушел от удара и ударил сам, а в следующий раз уже не ушел и сладко загудело в голове от встречного удара. Но Сергей опять поднырнул под руку и увидел рядом шею и треугольный кадык и мог бы ударить ребром ладони или костяшками пальцев (нас так учили!) и еще десять минут назад, наверное, ударил бы, а скорее всего и тогда бы не ударил. Он все же ударил коротко, резко, но не туда, а в солнечное сплетение, и когда тот согнулся, с силой коленом в подбородок (извините, нас так учили).

Шофер свалился на бок и так и лежал, согнувшись. Сергей несколько секунд смотрел на него, потом повернулся и увидел бледного мальчишку-тракториста. Тогда его осенило:

— Деньги у него есть, наверно! Сейчас дам тебе, и ты мне вспашешь. Только это место.— И нагнулся над шофером.

Но тракторист заволновался, зашептал:

— Не надо! А то грабеж тебе пришьют. Вот увидишь. Я тебе так сделаю.— И еще более опасливо: — Ты его не убил?

— Нет. Поди облей его.

Тракторист зачерпнул ведром воды, осторожно окатил лежащего. Тот зашевелился, застонал.

Тракторист взлетел на сиденье, включил мотор, поманил Сергея и соскочил снова.

— Ну?

— Это я завел, чтобы не слышно было. Отрываться нужно быстро, а то они тебе устроят, пятерку схватишь.

— Ничего не будет.

— Точно тебе говорю. Уезжать нужно сразу. А это я тебе сделаю.

— Сделаешь?

— Сказал — сделаю.

Шофер встал на четвереньки, пошел так к воде и опять свалился на бок, потом сел. Сергей подошел:

— Понял, гад?

Тот тупо смотрел на него, кажется, вправду ничего не понимая. И Сергей вдруг решился, махнул трактористу и зашагал к дому — быстрей и быстрей. Он прошел во вторую комнату, схватил чемоданчик, старый, еще довоенный чемоданишко, побросал в него несколько рубашек, сунул костюм — несколько раз принимался складывать пиджак, не получалось, втиснул, как попало.

— Что случилось, сынок?

— Ничего. Уезжаю к своим ребятам (эта фраза вырвалась неожиданно, сама собой, хотя, едва произнеся ее,

он уже был уверен, что давно обдумал этот поступок).

— Почему же такая спешка? И что с твоим лицом, Сережа?

Он глянул в зеркало: скула под левым глазом покраснела и распухла, но ничего страшного не было.