Однажды соседская девочка Ганна, ровесница Ники, принесла им с бабушкой от своей матери свежайший, только из печки, пирог и не менее «горячие» слухи. В селе за горой померла сосватанная невеста, и теперь у всей округи трясутся поджилки, ведь хуже нет, когда приходится укладывать в землю юную деву в подвенечном платье… вот уж лихо так лихо. Ника не стала выслушивать историю несчастной девушки, которая не то любила всем сердцем прекрасного юношу, убитого злодеями в прошлом году, не то ненавидела, опять же всем сердцем, состоятельного жениха, выбранного для нее родителями, не то делала все это одновременно, сама толком не понимая, где причина, где следствие, – и ушла к себе в мансарду почитать перед сном Проспера Мериме. Нетрудно догадаться, чем кончилось дело. Незадолго до рассвета ее разбудил странный шум за окном. Упорное зловещее царапанье, как будто по стене взбирался неуклюжий когтистый зверь – карабкался вверх, срывался, падал и после короткой паузы возобновлял свои попытки. Окно… Спросонок Нику прошиб холодный пот. Окно открыто! Она задрожала. Кто бы там ни был, человек или зверь, он явно задумал проникнуть в комнату через окно. В смятении она оглянулась по сторонам. Вот бы швабру или кочергу… Ей совершенно не хотелось начать закрывать створки и внезапно увидеть перед самым своим носом оскаленную морду чудовища. Ни швабры, ни кочерги в наличии не оказалось, пришлось довольствоваться массивным бронзовым подсвечником, который пылился в углу комода. В длинной батистовой ночнушке, с распущенными волосами, босиком, сама похожая на персонажа готического романа, Ника пересекла комнату, вытянула руку над подоконником и, разжав пальцы, уронила подсвечник в сад. Услышала звук падения тяжелого тела, сдавленный не то всхрап, не то всхлип, треск кустарника внизу… не медля больше ни секунды, захлопнула оконные рамы и ставни, одну за другой защелкнула все задвижки. Бегом вернулась в постель, юркнула с головой под одеяло, но заснула, как и положено при таких обстоятельствах, только после того, как по соседству трижды прокричал петух.

Неопределенное чувство, промежуточное между стыдом и суеверным страхом, помешало ей рассказать о ночном происшествии бабушке или подруге. Даже когда по деревне расползлись слухи о том, что покойница, дескать, пошаливает, Ника продолжала хранить молчание и накрепко запирать ставни на ночь. Впрочем, последнее делали уже во всех домах. С наступлением темноты деревня будто вымирала: никаких гуляний, никаких посиделок. Темно и тихо, как на кладбище. Самое время для страшных историй, которыми старшее поколение всегда не прочь попотчевать младшее. Эта атмосфера призрачной угрозы, когда совсем рядом постоянно ощущалось враждебное присутствие чего-то невидимого, бесформенного, необъяснимого, запомнилась Нике очень хорошо, и сейчас, под звуки музыки, разливающиеся по склону горы, воспоминания ожили, лишив ее сна и покоя.

Во время одной из прогулок Деметриос рассказал ей о любопытном открытии, которое сделали археологи, работающие в Центральной Греции. Они обнаружили абсолютно нетипичное древнее захоронение: покойник был завален камнями, причем некоторые особенности положения скелета указывали на то, что завален он был живьем – так поступали с обвиненными в вампиризме.

– Разве в Греции есть вампиры? – удивилась Ника. – Я имею в виду… разве греки в них верят?

– Греки верят во все, что видят их глаза, – ответил Деметриос.

– Твои глаза видели вампиров? Ты в них веришь?

– Нет, не видели. Но мои глаза видели столько всего выходящего за рамки так называемого «нормального», что и существование вампиров я тоже вполне допускаю. Ну, может, – добавил он, помедлив, – не таких, о каких пишут книги и снимают фильмы, а других, отличных от нас, избегающих солнца и пьющих кровь, странных созданий, чьи жизни измеряются столетиями.

Он произнес это с такой искренней печалью, что у Ники невольно навернулись слезы.

Чьи жизни измеряются столетиями…

Если бы далее Деметриос признался, что и сам из этих «странных созданий», она ни на минуту не усомнилась бы в его словах. Но он, поддерживая ее под руку на каменистой тропе, начал рассказывать о дионисийских празднествах в Аттике, в Беотии и Фокиде. Ника слушала очень внимательно, не переставая восхищаться открывающимися видами и удивляться глубокими знаниями по истории религии у владельца прокатной конторы и авторемонтной мастерской. Он уже сообщил ей, что работает в Фивах, и показал двухэтажное кирпичное здание, позади которого располагались гаражи и просторный открытый двор. Во дворе стояли машины – большие и маленькие, старые и новые. Вдоль дорожки, ведущей от калитки к крыльцу, стояли керамические вазоны с неизменной цветущей геранью. Красные, белые, розовые цветы – красота, да и только. И ведь кто-то за этой красотой ухаживает: обрезает, поливает. Впрочем, в офисе тоже ведь нужно убирать. Зато теперь ей стало ясно, откуда берутся все его разнокалиберные авто.

Также она узнала, что название небольшого городка или большой деревни, где они проживают – Арахова, – славянского происхождения, что состоит оно из двух корней – «ара», то есть «грецкий орех», и «хова», то есть «дерево», – и что вокруг действительно произрастает много этих деревьев. Однако это не единственная версия. Есть люди – и Деметриос в их числе, – которые считают, что название Арахова все же греческого происхождения и означает «живущие на холмах».

Вместе они поднялись на ровное, как стол, плато с размазанной по нему деревней Ливади, иначе Каливия, прогулялись до центра, зашли в пару магазинчиков, торгующих шерстяными коврами и одеялами с типичным для данной местности геометрическим орнаментом, потом вернулись в машину и продолжили подъем. Да, прогулки не всегда получались пешие…

От Каливии дальше можно было двигаться либо по асфальтированной дороге, вьющейся вокруг горы Парнас, мимо крошечных поселков, представляющих собой не поселки даже, а всего лишь группы домов, которые точно выросли из земли в промежутках между столетними елями – сосны на такой высоте уже не росли, – либо по грунтовке, забирающей круто вверх, так круто, что этот маршрут годился не для каждого водителя и не для всякой машины. Деметриос прокатил ее и по одной дороге, и по другой. К стыду своему, во время путешествия по грунтовке Ника два раза взвизгнула. Ей на полном серьезе показалось, что «гран витара» сейчас перевернется. Ладони повлажнели от страха, сердце заколотилось…

– Не бойся, – мельком глянув на нее, спокойно сказал Деметриос. – Я делаю это не в первый раз.

Наградой был головокружительно прекрасный вид с вершины холма на долину.

– Вон там, – Деметриос указал рукой, – проходят горнолыжные трассы.

– Зимой бывает много снега?

– Конечно. Лыжный сезон в среднем длится с середины декабря по апрель, но иногда продолжается и в мае.

Присмотревшись, Ника увидела подъемники и вспомнила, что читала про этот горнолыжный курорт в одном из путеводителей.

– На северо-западном склоне Парнаса, – продолжал Деметриос, глядя в ту же сторону, что и она, – две горнолыжные зоны: Келарья и Фтеролакка. Лыжных трасс около двадцати, подъемников – если не ошибаюсь, четырнадцать. Трассы Фтеролакки довольно сложные, пройти их отваживаются только мастера.

– Ты катался там?

– Нет-нет. Я не спортсмен, Вероника.

Держась за руки, они прошли еще немного вперед. Грунтовая дорога заканчивалась у входа в пещеру – ту самую, где дельфийцы скрывались от персов и где, по преданию, жили девять муз. С непривычным чувством благоговения Ника огляделась по сторонам. Она была взволнованна, очень взволнованна. Эти ели, эти кручи, эта тишина… Если боги и обитали на земле, то именно в таких местах.

– На какой мы высоте?

– Чуть больше тысячи двухсот метров.

Из черного зева пещеры веяло прохладой и жутью. Чуть улыбаясь, Деметриос жестом предложил ей войти внутрь. Казалось бы, что может случиться? При наличии дурных намерений он бы уже сто раз их осуществил. Но ее вдруг накрыло волной дикого, беспричинного ужаса. Первобытного ужаса, с каким пращуры, должно быть, всматривались в ночную тьму за пределами домов и деревень, потому что не знали, какие там скрываются чудовища. Однако знали, что скрываются. Наши тайные страхи, намертво сплавленные с желаниями, – вот место, откуда приходят в мир все чудовища. И эта пещера… Да, в ней определенно затаилось НЕЧТО, чего Ника страстно желала и чего боялась до помрачения рассудка. Такие вещи люди распознают безошибочно. Другое дело, что не всегда могут поименовать.