Поль проснулся посреди ночи от какого-то смутного беспокойства. Он приподнялся на кровати, широко открыв глаза. В углу спальни тускло горел огонек лампады, освещая иконы – Спас Нерукотворный, Иверская Божья Матерь и святой Павел, его небесный покровитель.

Лик Павла смотрел строго, гневно, словно святой был чем-то недоволен.

Прислушавшись, Поль расслышал в глубине дворца голоса, шаги многих людей. Там что-то происходило.

Нянька Прокофьевна проснулась, поднялась со своей лежанки, подошла, потрогала его лоб.

– Что вы, ваше высочество, не спится? – проговорила озабоченно. – Господь с вами, подремлите еще, ночь на дворе!

– Прокофьевна, что там? – спросил Поль, спуская ноги с кровати. – Кто там шумит?

– Да никого там нет, не бойтесь! – Нянька перекрестилась. – Кому там быть? Должно быть, приснилось вам что-то!

Поль, однако, спрыгнул на пол, босиком, в длинной батистовой рубашке подбежал к двери, выскользнул в соседнюю комнатку. Там ночевал дядька Тихон, старый унтер, служивший еще при государыне Анне Иоанновне. Тихон не спал, он сидел на сундуке в расстегнутом мундире, прислушивался.

– Что там, Тихон? – спросил его Поль. – Кто там шумит?

И правда, теперь беспокойные голоса и шаги сделались слышнее.

– Гвардейцы буянят, – хмуро проговорил дядька.

– Гвардейцы? – удивленно переспросил Поль.

Он часто видел гвардейцев – во дворце, где они несли караул, на плацу, где они стояли стройными рядами, дружно поднимали ружья, салютуя папеньке. Они были такие нарядные, как на картинках в его любимой немецкой книжке, такие подтянутые, трудно было поверить, что они могут буянить, могут кричать дикими неправильными голосами, бегать по дворцу с громким топотом.

Вдруг дверь распахнулась, в комнату заглянул огромный человек в полурасстегнутом семеновском мундире, с широким страшным лицом и горящими кошачьими глазами. Он окинул комнату подозрительным взглядом.

– Нечего тебе тут смотреть! – проговорил дядька Тихон, поднимаясь навстречу незнакомцу. – Нечего тебе тут делать! Тут покои цесаревича, его высочества Павла Петровича!

– Ты не больно-то умничай! – Страшный человек сунул под нос дядьке огромный кулак, потом повернулся, взглянул на Поля, усмехнулся страшным, беззубым ртом:

– Ишь ты, Павел Петрович! Ну, живи пока!

Тут же он исчез, захлопнув за собой дверь, прогремели, удаляясь, тяжелые шаги.

– Кто это был? – прошептал Поль, когда прошел сковавший его страх.

– Гвардеец! – проговорил дядька, мелко крестясь на икону. – Спаси, Господи, и помилуй!

До утра Поль так и не заснул, пролежал в своей непомерно большой кровати, прислушиваясь к доносящимся из-за стены звукам. Святой Павел смотрел на него недовольно, словно осуждал его за что-то, да только не говорил, за что.

Утром прибежали мамки и няньки, принялись умывать и причесывать Поля, нарядили его как в праздник, однако на все его вопросы отвечали уклончиво и невнятно.

Нарядив, повели по коридорам дворца.

Во дворце все было не так, как обычно, – много незнакомых лиц, много суеты. На Поля смотрели с любопытством, как на редкого зверька. Наконец его привели в большой зал, где толпились незнакомые люди, много больших, шумных гвардейцев, похожих на того страшного человека, который приходил ночью. Среди всех этих людей Поль увидел лишь несколько знакомых придворных. Вдруг двери слева распахнулись, и вошла маменька – красивая, раскрасневшаяся, в пышном шуршащем платье серебряной парчи. Рядом с ней шагал очень высокий гвардеец, что-то тихо говорил ей в самое ухо.

Маменька подошла к Полю, наклонилась, поцеловала, обдав пряным запахом своих духов.

– Хорошо ли ты спал, мой мальчик? – проговорила она своим красивым грудным голосом.

– Скверно, – честно ответил Поль. – А где папенька? Я хочу к папеньке!

– Что? – Маменька выпрямилась, взглянула на него недовольно. – К чему тебе папенька? Со мной тебе куда лучше!

– А я хочу к папеньке! – заупрямился Поль.

– Не говори глупостей! – Маменька оглядела людей, окружавших Поля, и зло бросила:

– Кто его подучил?

– Никто, государыня! – ответил за всех дядька Тихон, почтительно склонившись. – Никто, Христом Богом клянусь! Разве бы мы осмелились, государыня?

– Глядите у меня! – Маменька сверкнула глазами, взяла Поля за руку и повела его к балконной двери. Поль попытался вырвать руку, ему не хотелось идти на балкон, но маменька держала так крепко, что стало больно.

Они вышли на балкон – и Поль на мгновение ослеп от того, что предстало его глазам.

Внизу, на большой площади, некуда было яблоку упасть. Там стояли мастеровые и уличные разносчики, крестьяне из ближних деревень и купцы-гостинодворцы, нищие побирушки и чистые господа, но больше всего было гвардейцев в мундирах Семеновского, Измайловского и Преображенского полков.

При появлении их с маменькой площадь взорвалась криками.

Стоявший рядом с маменькой гвардеец шагнул вперед, картинно положил руку на пояс и выкрикнул могучим, глубоким голосом, слышным в самых отдаленных концах площади:

– Господа дворяне, купцы и простые люди! Люд православный! Государь Петр Федорович замыслил изменить русскому народу и святой православной церкви. Но Господь в милости своей того не допустил, государыня наша Екатерина Алексеевна божьим промыслом спаслась. Она обещает сохранить Святую Русь, сохранить нашу истинную православную веру. Правительствующий сенат и Священный синод уже присягнули государыне императрице Екатерине Алексеевне. Присягнули ей и гвардейские полки. Теперь, православные, ваш черед – коли хотите, чтобы государыня защитила Русь от иноземной заразы, присягните государыне императрице Екатерине Алексеевне! Поклянитесь служить ей верой и правдой!

– Клянемся! Клянемся! – послышались в разных концах площади отдельные крики, которые постепенно переросли в дружный единогласный гул.

– Многая лета государыне императрице Екатерине Алексеевне всея Руси!

– Многая лета! – рявкнули в тысячу глоток гвардейцы.

– Многая лета! – подхватила площадь.

– А где государь Петр Федорович? – донесся из толпы одинокий визгливый голос.

Но тут же вокруг смутьяна сомкнулись гвардейцы, и голос затих.

– Галина Леонидовна! – раздался в полутьме коридора едва слышный голос.

Галина вздрогнула, вгляделась в темноту.

В проеме двери стоял молодой охранник – тот самый, который был за рулем, когда они ехали из аэропорта.

– В чем дело? – спросила она с легким оттенком недовольства.

Охранник приложил палец к губам, отступил, как бы приглашая ее последовать за собой. Галина фыркнула – что за фамильярность? Она хотела было пройти мимо, но что-то в глазах парня зацепило ее, вызвало в душе тревогу, смутное, неосознанное беспокойство.

Она замешкалась на пороге, но все же решилась, вошла.

Это была одна из тех странных комнат, каких много было в этом безумном доме – круглая, ласточкиным гнездом нависающая над морем. В большие окна эркера ломился юго-западный ветер, швыряя в них клочья сырого балтийского тумана.

Судя по всему, охранники держали здесь запасное оборудование – какие-то приборы, мониторы, камеры.

– В чем дело? – сухо повторила Галина, лицом и голосом подчеркивая дистанцию.

Охранник плотно закрыл за ней дверь, включил свет, проговорил с оттенком смущения и беспокойства:

– Галина Леонидовна, я хотел вам кое-что показать…

– Почему именно мне? – спросила она недовольно. – Почему не вашему начальнику?