Юноша с облегчением забрал свою память.

— Ну, слава Богу! Не знаю, как бы я жил, если ты стал бы моей Тварью. — Он впитал мышь в себя. — Ладно, давай выбираться отсюда.

И вдруг Укия услышал едва различимый стон, его сопровождало ощущение боли, как будто часть его стояла вдалеке, одинокая и испуганная. Юношу потянуло в ту сторону.

— Ты слышал? Что это?

Макс прислушался, в тишине снова раздался стон.

— Похоже, кому-то плохо.

Они взглянули друг на друга и, не сговариваясь, двинулись по коридору в ту сторону, откуда раздавались стоны. Стоны становились яснее и громче, они все больше походили на плач ребенка. Укия почти бежал, так тянула его вперед чужая беда.

— Спокойно, спокойно, — повторял идущий позади Макс.

Коридор выходил в большой круглый зал с воротами для улетающих пассажиров, прямо перед ним располагалась залитая солнцем комната с туалетами. Укия, следуя за звуком, направился в мужской.

Из открытой двери навстречу ему рванулась жуткая вонь. Кто-то поставил на раковины картонную коробку, в ней лежал голенький младенец. Им явно давно никто не занимался, он несколько раз обделался, пахло от него ужасно. Младенец тряс крошечными кулачками и плакал от голода. В помещении не было ни бутылочек, ни подгузников, ни одеял, ни молочной смеси, ни одежды, только ребенок в картонной коробке.

— Бедненький!

Укия поднял малыша, не обращая внимания на грязь, и ребенок мгновенно затих, уставясь на него большими черными глазами. От младенца исходило ощущение правильности, общности, к которому юноша успел за последние дни привыкнуть, только исходило оно от мышей.

— О Господи, нет!

— Что такое? — отозвался Макс от двери.

— Это я, Макс. Этот ребенок — я.

— Что?

— Они взяли мою память и вырастили. Это я.

— Ох ты, Господь Иисус Христос верхом на осле! — выругался старший детектив. — Ладно, кто бы это ни был, нельзя оставлять его здесь с этими тварями. Помой его, и давай выбираться.

Как ни странно, вода из кранов текла: видимо, Онтонгард обеспечил себе минимальные удобства. Укия пустил воду, надеясь, что она нагреется, но струйка так и осталась холодной.

— Будет холодно, малыш, но ты потерпи, ладно?

Младенец серьезно посмотрел на него и принял холодное омовение совершенно спокойно. Юноша удивился, не обнаружив опрелостей, потом вспомнил, что это ребенок Стаи. Он снял футболку, завернул в нее мокрого, дрожащего малыша. От него исходило пугающе сильное чувство голода.

— Макс, у тебя нет шоколадного батончика?

— Укия, это младенец. Они пьют молоко и едят кашу, ты же помнишь Келли.

— Это ребенок Стаи, Макс. Он сможет переварить все что угодно.

Детектив достал из кармана «Сникерс» и бросил через комнату:

— Ну, угости его вот этим. Смотри, чтобы орехами не подавился.

Юноша снял шоколад, накрошил батончик и скормил ребенку. Голод медленно отступал.

Почему он так из-за него беспокоится? Этот младенец три дня назад был лужей его крови. Он такая же мышь, только побольше и немного измененная. Его копия, он сам отдельно от себя. Ребенок…

Младенец уткнулся в плечо Укии, удовлетворенно вздохнул и заснул.

— Давай выбираться, парень. Не хочу тебя огорчать, но если ты попадешься в руки Онтонгарду, они таких младенцев сотнями наделают.

Они побежали. Впереди послышался гром перестрелки, Макс ухватил Укию за руку, и они остановились. Тяжело дыша, Беннетт посмотрел туда, откуда они пришли, потом вперед.

— Нам туда не надо.

Укия ткнул пальцем в сторону эскалатора:

— Можно выйти там, где стойка регистрации. Макс отрицательно покачал головой:

— Если их база не внизу и не в этом корпусе, она у регистрации. В старом терминале после эскалатора улетающие сдавали веши и проходили проверку, а прилетающие спускались по эскалатору, забирали вещи и выходили к машинам, минуя охрану.

Другими словами, выйти можно было только через стойку регистрации, и там скорее всего ждали Онтонгарды.

— Проверим двери, — предложил Укия.

В каждом зале ожидания имелось четыре двери; через грязные стекла видно, что сейчас они открываются прямо в воздух на высоте тридцати футов над землей. Раньше прямо отсюда к самолетам уходили посадочные трапы, сейчас стальные двери были накрепко заперты.

— Черт, у нас нет времени вскрывать замки!

Макс знал, что только в фильмах эта операция занимает секунды. Шум перестрелки приблизился, детектив с ревом схватил стул и запустил его вокно, но стул упал, не причинив стеклу вреда. Пули «зауэра» только пустили по стеклу сеть трещин.

— Чертова безопасность!

— Кто-то идет.

Укия перехватил ребенка и достал «кольт». По коридору к ним легко бежал Ренни с дробовиком в руке, из раны на бедре текла кровь.

— Волчонок! — закричал он. — Вот уж кто везучий! Ты гляди, напарника нашел. Может, ты еще и дистанционный ключ отыскал?

— Конечно. Это же моя работа.

— Он это умеет, — подхватил Макс.

— Ура! Значит, еще повоюем. — Вожак прищурился, глядя на спящего ребенка. — А это что такое?

Он потянулся за младенцем, Укия сделал шаг назад.

— Он мой.

— Я ничего ему не сделаю, просто подержу. Юноша неохотно протянул ему Память, и Ренни бережно взял малыша на руки.

— Я не держал ребенка на руках с тех пор, как взорвался Медведь. Так странно знать, что в один прекрасный день этот малыш вырастет большим и сильным. Какие маленькие ручки! В детях людям является Бог.

— Укия думает, это его ребенок, — осмелился вставить Макс.

Ренни коротко рассмеялся:

— Конечно, его. Даже если не чувствуешь его кровь, его запах, то уж по глазам и волосам родство определить — раз плюнуть. Онтонгард наверняка пытали Память волчонка и набивали ее едой.

— Пытали? — Юноша протянул руки за ребенком. — Зачем?

— Мы стареем медленно, но когда нас ранят, клетки начинают быстро и беспорядочно делиться, чтобы залечить повреждения. Качество клеток падает, и мы стареем. Чтобы настолько вырастить мышь за три дня, они причиняли ему боль и при этом кормили, как на убой.

Укия прикрыл ладонью голову ребенка.

— Когда мы его нашли, он выглядел заброшенным и был голоден.

— Это ребенок Стаи, он еще и не такое перенести способен. Они могли позволить себе забыть его на какое-то время ради неотложных дел. Ну ладно, что имеем — не храним, потерявши — плачем. — Вожак рассмеялся. — Если мы вытащим вас отсюда, можно считать, что проект с производителем у них провалился.

— Мы можем уйти тем путем, откуда ты… — Укия не закончил фразу: в глубине терминала раздался взрыв.

— Нет, — радостно сообщил Ренни. — Не можем.

— Ты взорвал выход? — Макс задохнулся.

— Мы хотим взорвать все здание, это только начало. Мы думали, что ключ у Онтонгардов, а они управляют марсоходом отсюда, значит, придется им помешать.

— Понятно, почему Стая значится у ФБР в особо опасных преступниках, с такой-то логикой, — подумал Укия.

Ренни взглянул на него:

— Численность Онтонгарда превышает нашу в десять раз. Сегодня мы вряд ли победим, но вреда им причиним достаточно, чтобы остановить.

Юноша покраснел и отвернулся. Начали подтягиваться другие члены Стаи, все были забрызганы кровью Онтонгарда, ранены, на плечах у них ехали мыши. Среди Волков-Воинов попадались лица, знакомые только по воспоминаниям Ренни: Гончие Ада, Дикие Волки, Собаки Дьявола. Не хватало еще одной банды, да и четыре не в полном составе.

— ?Где остальные?

— ?Дворняг-Демонов мы не нашли. Не все успели вовремя, двое уже погибли.

— Ну что, — протянул Медведь, — они знают, что мы здесь.

— Об этом почти весь Питтсбург знает, — сообщил Макс.

Стая взорвалась смехом, перезаряжая оружие и перевязывая раны.

— Сидите здесь, — приказал Ренни детективам. — Мы пойдем вперед, посмотрим, как вас вытащить, пока мы тут все не взорвали. Да, и разбей ключ, Волчонок.