— Я знаю, детка, и самое опасное в этом, что такие вещи забирают у нас жизненную силу, но я хочу, чтобы все было по-прежнему, так же сильно, как ты.

Челси наклонила голову, чтобы от слез не размазалась тушь на ресницах.

— Но с нами же никогда ничего такого не происходило. Мы были просто идеальной семьей.

— Да, Челси, и снова будем. Не идеальной, таких семей не бывает. Наверное, сейчас мы как раз начинаем это понимать. Но счастливой будем, как и раньше. Я приложу к этому все усилия.

Она кивнула, и слезы закапали на ее желтую папку. Они все еще стояли лицом к стене, Том обнимал дочь за плечи, и оба осознавали, что вокруг много любопытных и на них, возможно, уже глазеют. Челси попыталась незаметно стереть слезы.

— Папа, можно мне посмотреться в зеркало в твоем кабинете?

— Конечно. Я зайду с тобой.

— Не надо, все в порядке.

— Детка, мне не трудно. Ты первый человек, который заговорил со мной за эти два дня, и мне это приятно.

Они прошли в директорский кабинет, и Челси, резко свернув налево, открыла дверцу шкафа и скрылась за ней от взглядов секретарш. Она смотрела в зеркало и пыталась стереть расплывшуюся тушь, а Том, подойдя к столу, просматривал телефонные послания. Потом бросил все и встал за спиной дочери. Она перестала приводить в порядок грим, когда их глаза встретились в зеркале. Таких печальных отражений Челси еще никогда не видела.

— Па, а как мне вести себя с Кентом? Я не знаю, что ему сказать.

Держа за плечи, он осторожно повернул ее к себе.

— Будь ему другом. Он так нуждается в этом.

— Не знаю, смогу ли я.

Ее до ужаса волновало, как посмотреть Кенту в глаза после того поцелуя.

— Пусть пройдет время. Он, наверное, тоже не знает, как ему вести себя с тобой.

— Я даже не знаю, что сказать Эрин. Она, конечно, поймет, что что-то не так. Вчера, когда она позвонила, я ответила, что не могу с ней поговорить.

— Детка, я тоже не знаю. Может, лучше оставить это на день или два. Надо пощадить свои чувства и чувства Кента. Захочет он или нет, ему еще многое придется пережить, когда вся школа узнает о том, что он мой сын.

Они немного постояли так, Том — держа руки на ее плечах, Челси — глядя на узел его галстука. «Как может жизнь так круто и так быстро перемениться?» — думали оба. Еще на прошлой неделе они были частью счастливой семьи, и что с ними случилось теперь? Она вздохнула и, повернувшись, достала из сумочки карандаш и тушь. Челси занялась макияжем, а Том подошел к столу, но так и не смог отвечать на телефонные звонки и снова вернулся к ней.

— Так что же ты обо всем этом думаешь? — тихо спросил он.

Челси посмотрела на него в зеркало, держа щеточку для туши у самых глаз. Пожала плечами.

— Я не знаю.

— Ты шокирована? Она опустила глаза.

— Немного.

— Да, я тоже.

Оба стояли, не зная, что сказать дальше. Том продолжил:

— Думаю, тебе будет совсем не кайфово, когда все узнают о Кенте. — Он специально заговорил тем языком, который слышал в коридорах. Сегодня сленг казался очень подходящим, к тому же делал их с дочерью ближе.

С опущенной головой она пробормотала:

— Да… должно быть.

— Ты злишься на меня?

Она все еще не поднимала глаз, и тогда Том присел, чтобы видеть ее лицо.

— Немного, правда?

— Правда, — неохотно призналась Челси.

— Это нормально, я бы тоже психовал на твоем месте.

Она закрыла дверь шкафчика и повернулась к отцу.

— А дедушка уже знает?

— Да. Я вчера днем ездил к нему и рассказал.

— И как он?

— Ты же знаешь деда. Он никого ни в чем не винит. Он сказал, что со временем мама поймет — и мы все поймем, — что Кент, возможно, обогатит нашу жизнь, а не обеднит ее.

Челси вгляделась в лицо Тома, измученное от бессонницы и забот. Прозвенел звонок, предупреждающий, что через четыре минуты начнутся уроки. Она хотела сказать: «Но он уже обеднил нас, он забрал наше счастье». Однако, произнеся это вслух, она вдохнет в слова жизнь. Может, если не говорить ничего, это окажется неправдой.

Том слегка подтолкнул дочь к дверям.

— Тебе лучше идти, детка, чтобы не опоздать на занятия.

Внезапно она почувствовала, как сильно любит его, и вся злость на него словно испарилась. Она потянулась и прижалась щекой к его щеке. Он выглядел таким одиноким и усталым. У дверей она грустно улыбнулась отцу и ушла, унося с собой воспоминание о его измученном лице.