- Да как вы смеете так обращаться с людьми?! - не выдержал копившейся долго обиды мальчик, вставая, но, впрочем, не решаясь бросаться с кулаками на злодея. - За кого вы себя принимаете? Вы всего лишь некромантер паршивый! Кто позволил вам мучить людей? Души им раздирать, тварями запугивать, в зеркала затаскивать? Вы себя Богом считаете?

   - Адам, а Бог бы стал человеку представляться Богом? - лукаво изогнул бровь хозяин Дома, испытующе глядя на разъярённого ученика.

   - Да плевать мне на это!- пламенно отмахнулся Адам. - Вы никудышный колдун и все чудеса Ваши - обман! Я не желаю больше ничему у Вас учиться! И требую, чтобы Вы немедленно освободили меня и моего отца!

   Мужчина странно рассмеялся, от чего поверхность зеркала начала морщиниться и звенеть. Он словно снова стал беспечным и таинственно непредсказуемым героем городских легенд, которыми пугали непослушных детей. Только Адам уже не боялся его, не было в мальчике того гнетущего страха перед лицом некроманта.

   - Так вот к чему ты клонишь, дитя? - Витольд пугающе изысканно улыбнулся. - Это будет забавно. Я принимаю твои требования, при одном условии - ты сам повторишь для меня одно из чудес моих завтра. Условились?

   - Да пожалуйста!

   - В таком случае, мой Дом боле не держит тебя...

   Дверь больно наподдала Адаму по мягкому месту. Следом из её проёма вылетели куртка и рябоватая шапка.

   День седьмой

   Закатное солнце разбитой массой волоклось следом за тяжёлым шлейфом. Чёрная материя змеёй вилась по грязной городской мостовой, жадно впиваясь чернильными щупальцами в мельчайшие трещины и пожирая под собой всё. Недоступный свету полог живым сгустком вязкой тьмы оставлял за собой сияющую дорожку отполированных камней. Ужасающая мантия казалась огромной самодвижущейся горой, скрадывала малейшие абрисы человеческой фигуры. Город с приближением кровавого заката словно вымер, затих и обезлюдел в трепете и предвкушении надвигающейся ночи. Пустынные улицы уж не служили прибежищем для воров, харчевни не дарили свои пьяные огни весёлым маятникам-завсегдатаем, и холодный одинокий ветер, пропитанный человеческим общежитием не рассыпал между серых домов хрипучую брань. Город затих, город вымер... У ужаса его не было лика смерти и свиты адских псов, что с будоражащим воем неслись бы поодаль. Некромансер шёл по мостовой неспешно и грациозно, его лёгкая поступь бесследно тонула в шелесте мантии и мерных ударов о водную поверхность крупных капель, сползавших с покатой крыши вниз по стоку.

   Навстречу путнику рвалась тьма, она выползала из-за горизонта ещё совсем неуверенной и прозрачной сумеречной плёнкой и трусливо жалась к земле, облизывая углы домов и обвивая корявыми руками стены могучего собора. Угрюмое старинное здание недобро косилось прорезями стрельчатых окон на город и одним своим видом возвышало и упрочивало таинства свои. Избранная некромансером дорога упиралась в одну из стен и он не стал сворачивать, чтобы пройти сквозь главные двери и испепелиться, как то полагалось всем чародеям.

   Из-под мантии вытянулись две бледные руки и без лишних церемоний ухватились за высокий узенький подоконник. Некромансер легко подтянулся и вот, уже трепещущий полог мантии исчез в узкой щели, облизав своим вязким краем стену.

   Часом позже Адам зашёл через парадный вход, решительно распахивая перед собой тяжёлые двери. Несмотря на то, что одежда его оставалась прежней, ребёнок каждой клеточкой своего тела ощущал всю торжественность момента и старался соответствовать ей. Его походка, движения, выражение лица придавали хрупкой детской фигуре, подрастерявшей недавнюю ломкость и неуверенность, определённое величие и даже внушительность. Адам прошествовал через весь зал с гордо расправленной спиной. Он шёл на великое дело, он собирался исполнить своё предназначение, свой великий долг, наказать надменного колдуна и отомстить за все свои унижения! Это был великий вечер!

   Вместо алтаря на небольшом помосте расположилось потёртое огромное и мягкое кресло, покрытое вылинявшим вязанным покрывалом с длинными кутасами. Чуть поодаль стояло неизменное сидение хозяина Дома, а за ними под куском чёрного бархата, прислонилось к стене нечто огромное и массивное. Витольд, вопреки своему обыкновению, сменил чёрный цвет рубашки на пепельно-серый и плотно затянул её ворот. Он восседал в своём кресле со спокойным невозмутимым видом, готовый ко всему и на всё. При свете церковных свечей, лицо некромансера теряло человеческие черты, становясь то красивым, то отвратительным. Мужчина отдыхал, наслаждаясь созерцанием фресок.

   - Здравствуйте, Витольд, - Адам поставил возле колонны принесённый с собой мешок и, не испросив позволения, развалился в пустующем кресле, тотчас утонув в его непривычном удобстве.

   - Вечер удивительно хорош, - мужчина не соизволил пожелать в ответ здравия или хотя бы произнести приветствие.

   - Я могу приступить к испытанию? - голосу ребёнка удавалось не дрожать, в нём даже прослеживались задорные дерзкие нотки, весьма походившие на интонации самого хозяина Дома. - Вы принесли с собой зеркало Бытия.

   - Ты умный мальчик, Адам, и быстро научаешься, - уклончиво заметил в ответ Витольд. - Это похвальная черта в тебе и очень полезная, в определённой мере. Один твой тёска однажды гостил у меня с семьёй. Тоже был достаточно приятным человеком, умным, даже чересчур, но совершенно лишённым меры и внутренних правил приличия. Я в ту пору увлёкся растениеводством и выводил гибриды. И вот назвал самую редкую из яблонь...не столь важно, главное, что название было, видимо, весьма интригующим. Потому как гости мой, купившись на него, умудрились в раз оприходовать единственный плод и покорёжить ветки. Помнится, я тогда сильно осерчал и выгнал их навсегда из Дома.

   - Я здесь причём? - Адам испытующе прищурился. - Я у Вас ничего не крал! Или вы специально назначили эту встречу вне Дома, потому что боялись, что я могу украсть у Вас какую-нибудь некроманскую вещь или драгоценность?

   Холодность и безмятежность мужчины начинали злить ребёнка, тщательно настроившего себя на смертельную схватку с коварным некромансером. Адам представлял себе этот вечер, как ужасное испытание, возможно последнее испытание в своей жизни, он хотел обличительных пламенных речей, грозных разоблачений, неминуемых проклятий, хотел быть избавителем города. Да только избавлять город от благодушного ироничного хозяина Дома, который просто сидел и с лёгкой улыбкой взирал на своего потенциального искоренителя, выглядело как-то неуместно и глупо.

   - Люди такие забавные. Даже если бы ты и попытался сделать нечто подобное, тебе бы не удалось. У меня можно украсть лишь то, что вы воровать просто не догадаетесь. Как я погляжу, ты усердно готовился к сегодняшней встрече. Твоё мнение изменилось. Что же ты намерен сейчас у меня испросить?

   - Я требую, некромансер, - мальчик властно топнул ногой и кадило, забытое на столе, пружинисто подпрыгнуло, - чтобы Вы, когда я докажу своё умение, признали мою свободу, моё ученичество у Вас и во всеуслышание объявили о том, что Я отныне полноправный колдун!

   - Хорошо. А не желаешь ты боле свободы отцу?

   - Когда я стану великим колдуном, я и сам его освобожу. Вот!

   - Похвальная самоуверенность, дитя, - Витольд саркастически пару раз ударил ладонью о ладонь, приведя бывшего ученика в лёгкую дрожь. - И какое же из моих чудес ты намерен повторить здесь?

   Адам медлил с ответом. Ему подумалось, что некромансер вряд ли захочет так просто уступить ему и наверняка уже заготовил несколько обманок, чтоб ни одно чудо не получилось. Другого ответа, почему мужчина так спокоен и благодушен, ребёнок найти не смог, как и не мог уже отказаться от задуманного.

   - Я берусь воскресить! - гордо вскинул подбородок мальчик. - Но не буду творить мерзкого чародейства в стенах храма, ибо это противно Богу, а я чист в своей вере!