- ...представляешь, - продолжала жаловаться она, - только на секунду отвернулась, как он, поганец, из клетки вырвался. Я его всё утро по всему Дому ищу. Представляешь, сколько бед он мог учинить. Мастер обещал, что ещё пара таких выходок - и он его снова испепелит, только на этот раз пустит на удобрения для коллекции говорящих кактусов.

   - А кто это вообще? Он даже не успел представиться.

   - Это? - девочка-бабушка глянула на глупую морду птицы так, словно видела впервые. - Это феникс. Ты разве не знал? Ну, феникс, трипут, заблуд, збивень.... Ты не беспокойся, мы его в подвале держим под замком, для экстренных случаев. Он вообще-то у нас смирный, вот только бесится, когда нового человека почует, так и рвётся, проказник, ему на глаза попасться.

   - Он мне тут такого понарассказывал... - облегчённо выдохнул Адам.

   - Совсем уже, - постучала себя по голове смелая охраница фениксов. - Не умеют они разговаривать, нет у них голоса. Может только эхо на мысли дадут и то не на всякие.

   Адам так и застыл с раскрытым ртом возле кресла, где только что сидел его "собеседник". Девочка-бабушка быстро удалялась вглубь зала, птица, зажатая под мышку, безвольно склонила на бок голову, её хвост мерно раскачивался из стороны в сторону, подметая перед носильщицей дорожку. Мальчик не мог поверить в случившееся.

   - Да конечно она врёт, - прокаркал издали тот же голос. - Ты же не мог всё это время сам с собой разговаривать?

   Растерянность навалилась с удвоенной силой. Адам снова подошёл к зеркалу: Злыдня сидел заплаканный и злой за своим столом бессмысленно уставившись в книгу. На его листах была одна единственная надпись: "С чего ты взял, будто унижен?"

   День шестой

   Зал напоминал усыпанный чистейшими золотыми монетами королевский двор, хотя Адам ни разу его не видел, но мог быть уверен, что двор самого короля, если тот присыпать золотом или, в крайнем случае, начищенными медяками, должен был выглядеть примерно так же. По-весеннему яркий и лучистый потолок сегодня был покрыт легчайшей ретушью перистых облаков, что вальяжно тянулись своей неизвестной никому дорогой, бросая в зал лишь косые дорожки солнечного света. Они расплывались в пространстве и скользили по полу своими ножками-основаниями, словно очень медленно кружились в неведомом танце. Всё: и этот чарующий свет, и бесконечная даль зала, и свежий будоражащий ветерок - создавало атмосферу торжественности. Мальчик заворожено ждал, что же произойдёт далее. Ведь, если всё вокруг настолько многообещающе, то непременно случиться должно что-то важное. И пускай, за последнюю ночь Адам почти не сомкнул глаз, томимый странными мыслями и гнетущими предчувствиями, забываясь в перерывах беспокойной полудрёмой, сейчас он был готов как никогда к великому чуду и началу действительно грандиозных свершений.

   Витольд сидел, вольготно развалившись в своём кресле, и комкал в руках бесформенный комок жидкой грязи, что всё норовило вытечь из его пальцев, но, влекомая неизвестной силой, вжималась обратно, протекая вниз не больше пяди.

   - Я был слегка разочарован тобой, Адам, - с каким-то удивлением заметил, наконец, хозяин Дома. - Ты сильно изменился с момента появления под крышей этого Дома и я полагал, что день в тишине позволит тебе собраться с мыслями и настроиться на серьёзный лад. И что же ты?

   - Что я? - нахмурился в ответ мальчик. - Я читал то, что вы мне дали. Хотите, господин Витольд, я прямо сейчас могу пересказать вам несколько рассказов оттуда. Только не слово в слово, я так их не запомню.

   - И кого, ответь мне, дитя, ты хочешь сейчас обмануть? - с холодной и слегка ироничной ухмылкой мужчина поднял свои бесцветные глаза на ребёнка. - Я знаю все слова, что были написаны здесь, и знаю лично почти всех их создателей. Ты сможешь меня хоть чем-то удивить? Мне не нужны от тебя пересказы. Эти знания должны были достаться тебе, и лишь в этом заключалось моё задание. Что же до того, что ты сейчас вознамерился выдать то немногое за длительную работу, то этим ты не смог бы ввести в заблуждение ни меня, ни Злыдню. Хочешь обманываться? Обманывайся. Кому от этого будет хуже?

   - Это... это всё та птица виновата, - залепетал под всепроникающим взглядом Адам. - Она меня отвлекала!

   - Ты говоришь про феникса? - уточнил некромансер, как бы невзначай переводя взгляд на раму чудесного зеркала. - Я больше люблю называть его сомненьем или вторым мненьем, тем, что всегда исподволь присутствует в каждой человеческой мысли. Он по сути своей безвреден. Просто нужно было не обращать на него внимания или попробовать прогнать. Фениксы обладают по своей натуре великой способностью раскрывать сомненья, только, в отличие от людей, сгорев, они всегда могут позволить себе возродиться. Ты же, поспешно испепелив свои мысли, способен вернуть их в первозданной ценности?

   - Я же не знал, господин, что он плохой! Он говорил человеческим голосом - я ему и поверил!

   - Поверил лишь из-за привычной речи? Что ж забавно, - хоть выражение лица мужчины и оставалось приветливым, Адаму тут же стало не до веселья. - У тебя очень необычный способ выбирать себе основания для доверия. Они, скажем, слишком ненадёжные. Для правдоподобности, тебе лучше было бы сознаться, что ты поверил не столько тому, кто говорит, сколько тому, что говорилось. Так звучало бы значительно лучше. Дитя, я так долго творю чудеса потому, что всегда неизменно верю в людей, но никогда не верю людям.

   Когда хозяин дома встал, кресло мальчика само почтительно отодвинулось в сторону вместе с сидящим на нём Адамом, уступая дорогу. Пройдя немного в сторону так, чтобы его отражение по-прежнему не появлялось на стекле Бытия, мужчина свободной рукой сделал едва уловимый пас. Колонны одна за другой, как подкошенные, начали с ужасающим треском оползать и поверженными Голиафами падать на пол, взрывая в воздух куски мраморного крошева. Адам надрывно закашлялся. В медленно оседавшей, сияющей от солнечных прядей, пыли, можно было различить силуэт Витольда, спокойно опиравшегося на один из обрубков в умиротворённом ожидании.

   - Видишь ли, Адам, человеческая душа едина, но очень многолика, - раздался его чистый глубокий голос. - В ней есть место всему, и изначально все её составляющие находятся в гармонии между собой и относительной уравновешенной, здесь стоит сделать поправку на индивидуальную вариабельность, однако никто не бывает изначально плох. Только, обретая волю в своём телесном воплощении, человек сам распоряжается составом и пропорциями своей души. И если одна из его сторон по какой-либо причине начинает усыхать, то в душе образуется пустота. Эти пустоты с превеликой радостью занимают демоны. Они это делают даже не столько по вредности своей, сколько по закону этого мирозданья, не терпящего пустоты. Нельзя же так бездумно разбрасываться пространством!?! Ты, дитя, близок к пути по умножению демонов. Ты совсем забыл про своего советника и не позволяешь ему раскрыться во весь рост. Я хочу показать тебе кое-что. Возможно, это воодушевит тебя больше, чем предшествующие занятия. Подойди ко мне, Адам.

   После недавней демонстрации силы оставить подобную просьбу без внимания было не только не вежливо, но и не безопасно. Мальчик поспешил прикрыть рукавом нос и, плотно зажмурившись, самоотверженно вошёл в ближайшее облако. Его тут же окутала сияющим ореолом каменная круговерть, норовящая проскользнуть за воротник и набиться в уши. На секунду ребёнку показалось, что мир вокруг него растворился этим бесконечным пылевым пологом, а сам он давно потерялся в этой безжизненной первичной каше, как вдруг холодная рука сомкнулась на его воротнике и одним рывком вырвала куда-то, где было много воздуха. Адам настороженно приоткрыл один глаз.

   - Залазь сюда, - Витольд легко подхватил ученика под мышки и играючи поставил его на кособокий каменный срез, почти превосходящий мужчину в росте.