Алеандр, всегда крайне болезненно относящаяся к продуктам нежитеводства, почувствовала, что вот-вот встретится с чудесным миром забытья, если, конечно, раньше не познакомится с содержимым собственного желудка. В этот момент обитатель крайней клетки, что была чуточку больше и почти нависала над скорчившейся на настиле девушкой, вытянул голую двупалую лапу с плоскими растрескавшимися когтями и потянулся к шпингалету, но толи промахнулся, не сумев коснуться заговорённой стали, толи просто изменил цель. Бугристый нарост, холодный и липкий неловко коснулся кончика маленького ушка, царапнув тонкую кожу. Это послужило спусковым механизмом для медленно натягивающегося ворота девичьего самоконтроля.
С неистовым визгом, сравнимым по силе и отчаянью только с воплем раненого берсерка, Алеандр Валент взвилась над хлипкой доской и рванулась к выходу из этого отвратного места, отбиваясь от десятков цепких лапок так и норовивших ухватиться за край разлетающихся одежд. Ей вторили возбуждённым рёвом оставленные без поживы твари. Оскальзываясь на слизи и отходах, она выбежала в коридор, даже не заметив, заперта ли входная дверь, да и была ли она вообще. Вероятно, даже отменная каменная кладка вряд ли смогла бы надолго задержать её стремительный побег, что уж говорить о выскочивших из соседних помещений сероплащниках. Они были просто сбиты с ног верещащим ураганом, что врезался в перекрывшую проход толпу, расшвыривая по сторонам не ожидавших такого напора мужчин и пробегая по спинам самых неповоротливых. Стоны и злобную ругань потоптанных, Эл уже не слышала, несясь дальше по коридору, будто за не гнались все демоны Подмирного пекла или, что ещё хуже, обитатели той самой лаборатории. Незаметно для её сознания пролетело фойе с несколькими перепуганными криком лаборантами, что, сжавшись в кучку, обнимали стеклянный террариум с очередным извивающимся монстром, и крепкая лестница с растрескавшимися ступенями, на которых бесславно остался клок второй или третьей по счёту юбки, что подцепила охранное заклятье. Лишь слегка отпечатались тяжёлые двери во внутренний двор, и то скорее на лбу виде резного завитка одной из тяжёлых створок.
Прохладный, напитанный сыростью и остаточными чарами воздух пахнул в лицо и сразу же поспешил объять беглянку запахами леса, прокисших овощей и мокрой псины. Громадной мокрой псины, как подсказывало Эл переполненное страхом сознание. Девушка даже в первый момент рванулась обратно, настороженно оглядывая внутренний двор, огороженный зелёной изгородью. Почему-то большое количество решетчатых люков в земле ей категорически не нравилось.
- Она на псарне! - донёсся из здания крик какого-то не к месту сообразительного недобитка.
Хрипло ругнувшись, Алеандр подхватила измочаленный подол и бросилась через покрытую брусчаткой площадь к небольшому просвету в высоких кустах, надеясь, что за ними не окажется рва с хищными саламандрами или выгребной ямы для токсичных отходов. Босые пятки неприятно ударялись о грубый камень, в ушах звенело от переизбытка чувств, вожделенное спасение уже маячило на горизонте отзвуками воображаемых фанфар.
- Кха! - только и смогла выдохнуть Эл, когда из под ног неожиданно исчезло обжигающее кожу железо.
Пальцы опытного собирателя вцепились в попавшийся выступ раньше, чем мозг осознал факт падения. Над головой, как крышка на заварочном чайнике, позвякивала, становясь на место круглая, держащаяся на одном винте решётка. Тело отчаянно вжималось в каменную кладку с широкими скобами кованых ступеней и нелепо тряслось в запоздалом осознании случившегося. Очень хотелось ругаться, орать и раскупорить заныканный под кроватью в общежитии бочонок с вишнёвой наливкой. При том наливки, пожалуй, хотелось больше всего: после неё и орать, и ругаться было бы намного приятнее.
- Быстрее! - проорали сверху. - Она кустами ушла! Вы, двое, за ней! Кила, Косой в синий сектор! Ты с братом на перехват! Остальные прочёсывать первые этажи!
"Вот и хорошо, вот и ладненько, - мысленно согласилась с криками преследователей Эл, порадовавшись, что сорванный голос не позволил заорать во время падения. - А я здесь посижу, пока суть да дело. А там, глядишь, и Арн подтянется..."
***** ***** ***** ***** *****
Сознание возвращалось медленно, толчками, словно следуя за током крови, бьющим по венам затруднённым и каким-то чрезмерно болезненным пульсом. Ощущением холода и сухости отозвалась кожа, тянущей болью гудели так и не отошедшие от скачки мышцы, отзвуками несостоявшейся простуды ныли потревоженные кости, и просто нестерпимо хотелось чесаться. Постепенно набор бессвязных ощущений начинал складываться в полноценную картину окружающего мира, отмечая и слабую закатную освещённость и тяжёлый, давно не знавший проветривания воздух и пыльное, пропахшее навязчивой смесью сладких духов мягкое ложе. Неприятное предчувствие настойчиво не советовало приходить в себя, желая подольше растянуть благостное состояние бессознательного забытья, чему крайне способствовала только начавшая пробираться к нервным окончаниям головная боль.
"Вряд ли меня убили. Однозначно мёртвой я себя не чувствую, хотя полный спектр эмоций переступившего черту сознания ещё до конца не изучен", - глубокомысленно отметила про себя Яританна Чаронит, собираясь поспать ещё полчасика в попытке скрыться от головной боли, начавшей усердно разъедать подкорку пострадавшего при падении черепа.
Громкий стук из-за стены, заставил моментально распахнуть глаза и повыше натянуть на голову край подсвеченного опять загоревшимся ночным зрением одеяла. Танка испуганно сжалась, ожидая неминуемых последствий, но ни рассвирепевшие похитители, ни благородный спаситель врываться в покои несчастной пленницы, выламывая по дороге двери и расшвыривая кирпичи, не спешили. Полежав ещё какое-то время в напряжённом ожидании, духовник окончательно разочаровалась в роде мужском и вылезла из своего укрытия.
Первым, что особенно бросалось в глаза были не яркие лоскуты органзы, ниспадающие вдоль кровати наподобие балдахина и даже не изящная роспись на стенах, имитирующая заросли мутировавшего тростника, а длинный шмат паутины свисающий с позабытого на изголовье кровати женского чулка. Его наличие не только оскорбляло лучшие чувства любящей чистоту и порядок пленницы, но и лишний раз доказало, что комнатой долгое время не пользовались. Вычурная мебель, усыпанная подушками напоминала барханы или наросты на теле наборного паркета, в которых уже невозможно было различить изначальную принадлежность предмета. Банкетки, кресла и приставные столики выглядели одинаково неряшливо в своём изобилии. Уютный небольшой туалетный столик, локтей эдак на пять, что в ширину, что ввысь, радовал глаз пестротой кремов и флаконов, что даже выглядели дороже их с матерью дома. Вокруг высокого, нетронутого какими-либо шторами окна живой стеной или скорее живой изгородью громоздились тяжёлые цветочные вазы, исполненные в какой-то дикой для всего интерьера минималистичной манере, липли к стенам разветвлённые подставки заставленные плоскими горшками, с высокого потолка, подобно пещерным сталактитам свисали целые гроздья кашпо, от чего казалось, будто оконный проём щерится трухлявым ртом на смотрящего. Установленная решетчатая ширма позволяла отдельным экземплярам заплести половину стены и очень эффектно закрыть встроенные двери эдаким живым коридорчиком. На данный момент, впрочем, большая часть из активного озеленения пребывала в жалком, предсмертном состоянии, агонизирую вялыми, закрученными листами и страдающими анорексией стебельками. Лучше всех держались суккуленты, радуя глаз, издевательски яркой зеленью, но их количество в общей массе насаждений было столь незначительным, что траурный налёт нисколько не разбавляли. Единственное, что портило вполне приемлемую картину место пребывания, так это широкое полотно располагающееся по центру торцевой стены, с которого томно взирала распластавшаяся на шёлковом ковре Бесподобная Иринма в весьма не двусмысленной позе. Художник, не щадя кистей своих, польстил Госпоже Травнице с юностью и свежестью черт, от чего лицо пятнадцатилетней девицы смотрелось не слишком правдоподобно на теле прожженной соблазнительницы. Может, кто-то и находил такой контраст привлектельным, Танке же это напомнило о статье про совращение детей в Большом своде наказаний и глумлений. Из одежды на именитой чародейке были лишь корона и княжеская мантия.
