— Но когда мы получим причитающиеся нам деньги? Комиссия вернется в Вашингтон лишь через год. К тому же, если департамент внутренних дел откажется поверить, что индейцы в отчаянном положении и готовы к набегам, он может дезавуировать собственную комиссию, как дезавуировали меня. Никто не может предъявить иск федеральному правительству, и я вновь окажусь в неловком положении, обращаясь к конгрессу с просьбой об оплате поставок скота. Я не только рискую никогда не получить свои деньги и многие недели ходить с протянутой рукой, но и не желаю предстать перед американским народом как лицо, пытающееся заработать на правительстве.

— Тогда не гонись за деньгами, — спокойно ответила Джесси. — Ступай в комиссию и предложи им сделку, которая лишь покроет твои расходы. Это сохранит правительственные доходы и предотвратит войну с индейцами. Пока ты располагаешь поголовьем скота, ты можешь отделаться меньшим.

— Нет, сенатор Бентон, не могу. Черт возьми, это значит, что я не буду на шахтах целый месяц и тогда, вероятно, не верну свои деньги. Но я не могу пойти на меньшее.

Следующим утром он отправился к комиссару Барбуру и сделал ему предложение. Барбур ответил:

— Ваше предложение — самое экономное и наилучшее, какое исходило когда-либо от уважаемого человека. Я принимаю его.

Джон рассказал Джесси о разговоре. Она смотрела, как он вновь садился в седло для поездки в Южную Калифорнию, чтобы лично отогнать скот.

Сентябрь был приятным. Туман рассеялся, светило яркое, теплое солнце. Каждый день Джесси бродила по холмам и песчаным дюнам с Лили и малышкой Чарли, которого на индейский манер носили либо Грегорио, либо его кузина. Бухта и пролив сверкали под лучами осеннего солнца. Дети росли крепкими и розовощекими.

Джесси говорила с Джоном об их доме: стоит ли им купить, пусть даже за непомерную цену, одну из сохранившихся резиденций либо поставить новый собственный дом на их участке на Стоктон-стрит, может быть, купить ферму на полуострове, где потеплее. У Джона не было уверенности, и он не проявил интереса ни к одному из ее соображений. Равным образом ей не удалось узнать о его планах на будущее; он говорил о возвращении в Вашингтон для проведения через конгресс некоторых законов по горным работам, о поездке в Нью-Йорк с целью разработки и постройки более современного дробильного оборудования, о путешествии в Лондон для решения финансовых вопросов, о переезде всей семьи в Марипозу. Пока его мысли не устоялись, она не считала возможным принять то или иное решение и оставалась в небольшом бараке в дюнах.

Прошлую зиму она провела в доме мадам Кастро, наблюдая за дождем, приходившим со стороны моря. Ноябрьский дождь в Сан-Франциско зависел от капризов ветра, и она вновь оказалась затворницей в двух комнатах. Выборы сенатора пришли и прошли, а Джон не произнес в этой кампании ни единого слова и пальцем не шевельнул ради своего переизбрания. Организованные группы били в барабаны, поднимая шум в пользу своих кандидатов. Растущая фракция сторонников рабства понимала его политическое влияние, его друзья и сторонники были разбросаны по стране, поглощенные собственными делами. Она ничего не могла сделать в его отсутствие, а он, очевидно, не был заинтересован в результатах, и ей оставалось лишь сидеть и наблюдать, как муж терпит поражение.

Она накопила опыт в области истории и литературы об исследованиях, но исследовательская работа отпала. Она прочитала книги по сельскому хозяйству, готовя себя к роли жены фермера, но фермы не получилось. Она надеялась быть женой сенатора и обладала и опытом, и характером для этого, но и место в сенате от них ускользнуло. Она не могла участвовать в добыче золота, да, откровенно, ее это мало интересовало.

Ее память возвратилась, как часто бывало в прошлом, к разговору с Мэри Олгуд на окраине Сент-Луиса. Удел Мэри был трудным: она должна была пересечь равнины в своем крытом фургоне, поднять целину в Орегоне, жить, работая. И все же Джесси часто завидовала Мэри: она вольна поехать в Орегон в крытом фургоне рядом со своим мужем; она может шагать по заросшему полю, вспахивая принадлежащие ей акры; она ограждена от публичного осуждения и осложнений, которые возникают, когда рушатся амбиции. Джесси понимала, что по каждому пункту свет сказал бы, что ей повезло больше: ее муж был известным исследователем, чьи карты использовала чета Олгуд при переходе через равнины, но, будучи его женой, она была вынуждена выдерживать бесконечные месяцы одиночества и тревоги за безопасность мужа; у нее было в тысячу раз больше денег, чем когда-либо будет иметь Мэри Олгуд, всю жизнь проведшая в изнурительном труде, и ее, Джесси, деньги требовали многомесячных разлук с мужем.

Казалось, что она Джону больше не нужна. Случайное обнаружение золота в Марипозе, изолировавшее его от всякой творческой работы, лишило ее возможности сотрудничать с ним. Ей казалось, что ее ждет судьба матери: хозяйка большого дома, воспитывающая детей, принимающая гостей, поджидающая мужа, и ничего более. В сотый раз она желала, чтобы Ларкин сохранил за собой Марипозу, а им отдал во владение ранчо Санта-Круз со старыми виноградниками, мирным садом и видом на ласковое море. Она помнила, что сказал ей Николлет: «Любой случай или негодяй может отобрать ваши деньги, — и обычно так и бывает, — но никто не может лишить вас умения выполнить хорошо работу. Самое прекрасное и наиболее надежное имущество во всем мире — это хорошее мастерство».

По мере того как они накапливали золото, их брак, та сущность, которая возникает в результате союза, выродилась в рутину. Эта сущность — не больше суммы их двух и даже нечто меньшее. Она сидела в заброшенном бараке на песчаных дюнах с двумя детьми, в грустном одиночестве, в то время как ее муж месяцами был вдали, извлекая богатства из земли. Их супружество могло бы быть прекрасным, озаренным постоянным внутренним светом, если бы они разлучались ради высокой цели, такой, как экспедиция. Быть географически на расстоянии еще не означает принижения супружеской жизни. А вот расхождения в конечных желаниях, в понимании жизненных ценностей могут так подорвать брак, что третья сущность, созданная встречей двух умов и двух сердец, погибнет.

Повторялись ее страдания в индейской резервации Делавэра, но они могли явиться более глубокой трагедией: либо оба партнера должны умереть, надоесть друг другу, либо выхолостить идеалы своих взаимоотношений, стать безразличными, разочарованными. Но даже если такое произойдет, один из партнеров может поддерживать брак нежностью, симпатией и терпением: супружество сохранит свою основную силу, возвратится к полнокровной жизни. Не надо думать о разрушении и поражении, нужно простить грехи, иметь железную, нерушимую волю к поддержанию взаимоотношений, ибо супружество, как человеческая жизнь, должно выдерживать все виды превратностей; слабый смертный, ненадежные взаимоотношения валятся с ног при первом неблагоприятном ветре; стойкое супружество выдерживает все бури.

Но если супружество умерло? Если оно постепенно потеряло смысл, тогда конец всему.

Джесси понимала, что ее беды пришли не по чьей-то вине, они скорее результат случайных обстоятельств. Однако нельзя позволить, чтобы случайные обстоятельства брали верх, ибо тогда жизнь станет подверженной порывам всех ветров. Ей не нужны были эти золотоносные шахты, она не жаждала этого богатства, золото пришло к ним в руки по иронии судьбы. Джон был прав, говоря, что, если судьба вложила в руки состояние, нужно быть дураком, чтобы не взять его. Быть может, они оказались большими дураками, взяв его?

Она понимала, что не может навязать Джону свои соображения, это означало бы, что он должен принять ее стандарты. Он должен прийти к подобному мнению сам, понять, что за золото, которое дают шахты, приходится платить издержками в товариществе, любви и достижениях. Она не сомневалась, что когда-нибудь он придет к такому заключению, но когда? Как много миль они должны пройти, прежде чем их тропы вновь сойдутся в том партнерстве, которое существовало в первые годы их супружества?