XXVIII

Командировка у Парамошкина на этот раз оказалась почти двухнедельной. Рюмин велел побывать не только в Москве, но и в некоторых других городах. "Это нам на перспективу пригодится", -- сказал он. С поставленной задачей Григорий справился и в Каменогорск возвращался довольный. По всему выходило, что до Нового года он вряд ли еще поедет в командировку, это значит, можно и расслабиться. Ну, первые дни уделит жене, по-другому и быть не должно. А уж потом выберет удобное времечко для встречи с Надей. Пока все идет как нельзя лучше. Встречаются у нее на квартире, не слишком часто, о встречах никто не знает. Больше всего Григорий опасался жены и Рюмина. Чувствовал, что все больше и больше отдаляется от жены. Нет, разводиться он не собирается, потому что спешить незачем, да и в Наде до конца не уверен. Но она его просто покорила. Главное -- никаких проблем и условий. Когда заводил с ней разговор, отвечала одно и то же: не будем, любимый, об этом, судьбой определено кому с кем жить.

-- Ну, а если ребенок? -- спрашивал Григорий.

-- Буду рожать, -- отвечала. -- Не век же одной куковать, -- добавляла при этом, что ребеночек обязательно будет здоровеньким, весь в папу. Успокаивала Григория, чтобы не переживал, об этом никто и никогда не узнает. Тот слышал раньше, что немало женщин решают проблему ребенка таким вот образом. А ведь все закрутилось с этой памятной вечеринки, когда была официально создана фирма "Надежда".

Внешне Григорий с Ириной жили как и прежде: друг к другу внимательны, никаких ссор в семье, а если что и было, то незначительное. Каждый занимался своим делом. Но это внешне. Григорий играл роль любящего мужа, и у него вроде получалось. Ирина, возможно, и догадывалась о чем-то, но молчала, хотя несколько раз говорила, что он стал какой-то не такой...

Загнав машину с товаром на склад, который охранялся надежным сторожем, Парамошкин поехал домой. Транспорт еще ходил. Выйдя из троллейбуса на центральной улице, дальше пошел пешком.

Увидев мужа, Ирина обрадовалась:

-- Наконец-то, милый! -- обняла, стала жадно целовать. -- Ой-ей-ей, какая щетина! Ты что, вообще там не брился?

-- Некогда было. В этот раз замотался основательно. Но слава Богу, все сделал. -- У тебя-то как? Чего слезливая?

-- Угадал, Гриша, угадал, -- шмурыгнула Ирина носом. -- Телеграмма вот пришла, Иван Фомич при смерти.

-- Отец! -- воскликнул Григорий. -- Не может быть!..

-- На, читай, -- Ирина достала с книжной полки телеграмму и дала мужу. Тот стал читать. Слова прыгали, в ряд не выстраивались. Успокоившись, прочитал: "Дорогие дети... У папы инсульт, приезжайте. Мама". -- Недовольно посмотрел на Ирину. -- А говоришь -- при смерти. Инсульт он ведь разный бывает!

-- Знаю, что разный, потому и маме звонила. Передала, что тебя нет. Она мне сказала, что надежды на выздоровление отца никакой. У него, оказывается, перед этим был инфаркт. Нам писать не стали, Иван Фомич не захотел тебя беспокоить.

-- А когда телеграмма пришла?

-- На третий день после твоего отъезда. Думала тебя разыскать, но где и как?

-- Сама бы поехала, а мне оставила записку, -- начал заводиться Григорий.

-- Рюмин не отпустил, знаешь же, какой он.

-- Да плевать я хотел на Рюмина! Отец болен, понимаешь ты это или нет? О чем можно говорить? Он что, вообще, с ума спятил? Лучше сказала бы, что ехать не захотела, и нечего на Рюмина валить!

-- Гриша, ты не прав! Твой отец мне небезразличен, и ты это знаешь. Я звонила, выясняла все, что надо, Клавдия Александровна подтвердит...

-- Только на маму не ссылайся. Она не тот человек, чтобы слезу пускать.

Парамошкин не мог простить жене, что она не проявила к отцу элементарного внимания. Какое в деревне сложится после этого о нем мнение? Отец тяжело болен, а их -- никого! "Рюмин не отпустил!" Этот деляга ничего не видит кроме денег. Надо еще разобраться, не крутила ли женушка с ним любовь? Уж очень он с ней любезен. Поощрить решил! Подарок какой-то готовит! С чего бы это?..

Верно говорится, что каждый думает в меру своей испорченности. Так было и с Парамошкиным. Ему, что называется, шлея под хвост попала. Он не мог остановиться и все валил в одну кучу. Собирая в дорогу сумку, выговаривал жене:

-- Вспомни, как ты к своему отцу относилась! Да он для тебя был никто, чужой ненужный человек. А к матери? Вот если подарочек дочурке привезет, тогда ты ей уделишь внимание. Но ведь она покупает за последние крохи. Как-то сама мне сказала, что ты для нее -- все! А ты, по-моему, о ней вообще не помнишь!..

Ирина, не понимая, почему муж вдруг так завелся, то молча слушала, то зажимала ладонями уши, чтобы ничего не слышать, то нервно ходила из угла в угол. Вообще-то она знала, что Гриша мог иногда подобное отчебучить, но в тот вечер совсем не предполагала, что все так обернется. С нетерпением ждала его, собираясь сразу же вместе поехать к больному отцу... Себя ни в чем не винила, а Рюмин есть Рюмин, пусть сами разбираются. То, что Григорий наговорил -- уму непостижимо. Было дело -- спорили, но чтоб вот так? Нет, унижать себя она не даст!..

-- Ты или с ума спятил, или думаешь, что тебе все дозволено! -- не выдержав, закричала Ирина. А теперь я хочу спросить: почему ни разу не позвонил и не поинтересовался, как тут у нас идут дела? Почему? Ах, времени не было! Был загружен днем и ночью? Домой-то не нашлось времени позвонить, а вот приветы кое-кому передавал. Тут у тебя время нашлось! Ишь, какой ангелочек нашелся. Можно подумать, что с утра до вечера о родителях печешься! Как бы не так! Уж чья бы собака рычала, а твоя молчала. Если я к своим предкам отношусь плохо, то и ты не лучше. Не строй из себя заботливого сынулю! Ха-ха! Уж до того заботлив, что по три года глаз домой не кажет!..

Ирина умела поставить мужа на место. Как всегда срабатывала чисто женская интуиция. Просто так намекнула, что кому-то нашел время привет передать, а попала в самую точку. Поумерив пыл, Григорий начал соображать, откуда жене стало известно о его звонке Наде... Но звонил он на второй или третий день после отъезда -- заскучал по ней. Надя ничего об отце не сказала. Выпустив пар, стал мыслить более спокойно. Что даст ссора с Ириной? Ничего. Разобидится и начнет копать под него яму. И накопает. Нужно ли это ему сейчас? Нет, нет и нет. Зачем же заводиться, когда можно все решить спокойно. Тем более, что отец жив: если бы случилась беда, то пришла бы телеграмма, а ее нет. А к родителям надо ехать вместе.

-- Позвонить, позвонить!.. Думаешь, все так просто, -- сказал обидчиво, но без прежнего раздражения. -- Будто я там только и делал, что ломал голову, как бы кому-то позвонить! -- И сразу -- в наступление: -- А за поклеп ответишь. На выдумки всегда была горазда. В общем так: ты как хочешь, а я еду. Немедленно, сейчас же. Случись что, как людям в глаза смотреть? Родной отец при смерти, не кто-нибудь.

-- Что значит -- еду?! Ночью, один, после такой дороги. Нет, не пущу. Поедем утром вместе. Бог даст, за ночь ничего не случится. Да пойми ты -- нам хоть как-то подготовиться надо. Деньги снять, продукты закупить. Прикинь, сколько дома не был? Вот удивишь, если с пустыми руками заявишься!

-- Ладно-ладно, уговорила, -- не сразу, но согласился Григорий. -- Пусть будет по-твоему. И вообще, что-то на меня нашло: стал такой раздражительный, сам себя не узнаю. А все командировки -- ни поесть путем, ни поспать, ни помыться. Ты уж не дуйся!

Но у Ирины про запас остался еще один беспроигрышный вариант давления на мужа. Слезы. Они полились как по команде, придав красивому личику беспомощный и жалкий вид. От ее слез Григорий всегда не знал куда деться. Стал и в этот раз обнимать, просить прощения, целовать. Посопротивлявшись, Ирина сдалась. Неожиданно вспыхнувшая бурная ссора закончилась страстной любовью, ведь столько не виделись и истосковались друг по другу. В своих чувствах к жене Григорий старался быть искренним, и беда, к тому же, сближает. Недавняя ссора была тут же забыта.