Сын дяди Афанасия умер. Не было нормальных условий не только для содержания малого дитя, но и для взрослых. Молодая жена после окончания войны, не дождавшись мужа, вышла замуж за того, кто был сердцу мил.
Д. Гонцово,Кировской обл. 1941-1945г.г.
40. МАТЬ.
В детстве, когда я был ещё несмышлёным и неспособным ни к чему ребёнком, мать брала меня с собой в поле и усаживала на тряпку под кустом, или под деревом, или под суслоном, так как дома оставлять меня одного, малолетнего было нельзя, да и опасно. А когда я стал постарше и мог самостоятельно что-то делать, то стал выполнять несложные домашние работы, как-то: выгонял корову на поскотину пастись самостоятельно, охранял свинью и кур, относил обед отцу на дальнюю пашню, убирал мелкий мусор и делал другие посильные работы.
Осенью 1941 года отец ушёл на войну, и мы остались втроём: мать, я неполных девяти лет человек и двухлетняя сестра Вера. В деревне, откуда все челоможные мужчины ушли на фронт, все оставшиеся, способные ходить, что-то делать, думать, шли выполнять посильные, а иногда непосильные работы. Мать много и тяжело работала в колхозе и дома, так как требовалось работать и за ушедшего на фронт отца, то есть "За себя и за того парня". Холод, неуют, несчастья, болезни поселились в деревне и в нашем доме.
Питание пока какое-то было - зерно, мука, картофель, мясные продукты - последние остатки былой роскоши, если можно было так назвать жизнь в деревне в тридцатых годах двадцатого столетия. Ушедший отец в первое время регулярно писал нам письма, в которых сообщал о первом времени службы в Красной Армии, и что он пока жив и здоров и давал нам советы и наставления, как вести домашнее хозяйство в сложившихся нелёгких условиях. Письма треугольной формы приходили от него с обязательным штампом: "Проверено военной цензурой". В одном из первых писем он сообщил нам, что он в составе подразделения находится на формировании в городе Можге в Удмуртской республике. Удивительно, как могла прошляпить военная цензура в условиях тотальной секретности это название в письме. Потом сообщил, что их вскоре отправят на фронт, и просил нас пока ему не писать ответа, а когда он приедет на другое место, то он сам нам напишет.
Через какое-то время он стал нам писать, а мы ему регулярно отвечали и сообщали обо всех наших делах, плохих и хороших и обо всех неурядицах аккуратно и подробно. В конце 1941 года письма от него перестали приходить. Мы продолжали писать ему по последнему адресу - номеру полевой почты, но ответа не было.
Мать плакала и ругалась и постоянно обвиняла меня в том, что я неправильно написал адрес и номер полевой почты на конверте, и заставляла меня под свою диктовку писать письма снова и снова. Сама писать она толком не умела, так как образование её было два класса церковно - приходской школы. На наши письма ответа не было, так как мы посылали их в пустое пространство. Мать злилась, наказывала меня ремнём или кнутом за якобы неправильно написанный адрес. В результате мы все трое ревём навзрыд хором: мать, не получающая известий от отца, я, как несправедливо наказанный, и двухлетняя Вера, о которой мы забыли и не уделяли ей должного внимания. Тяжко и горько, как будто какое-то проклятие свалилось на наши головы.
Я понял, что отца у нас не стало. Если бы он был жив, то проявил бы инициативу и нашел способ сообщить нам о себе.
Мать жила и воспитывалась в большой семье, где было четыре дочери и два брата. Их отец и мать работали много, не жалея себя, и жёстко приучали всех детей к любому делу и к любой работе и всех заставляли заниматься посильной работой, невзирая на возраст. Ждать милости от природы и властей предержащих было напрасно. Власти не помогали, а наоборот, не участвуя в крестьянской работе, стремились забирать от крестьян побольше. Летом занимались полевыми работами, используя полностью каждый световой день в течение весны, лета и осени. Надо было выращивать урожай зерновых, овощей, технических культур - льна, конопли и заготавливать достаточное количество кормов для содержания скота в зимнее время. Кроме того, надо заготовить достаточно дров для отопления своего домашнего хозяйства, и собрать в лесу грибы, ягоды, съедобные травы и коренья. В большой семье надо всех накормить досыта так, чтобы все были работоспособны, а также одеть и обуть пусть в домотканые одежды и обувь - лапти, валенки, которые изготовлялись на месте, дома. Зимой всех детей также учили толково и производительно в тех условиях работать - прясть пряжу, ткать льняное полотно, плести лапти, ремонтировать валенки, одежду, ухаживать за скотом.
Мать казалась мне сильным человеком и что она никого и ничего не боится. Она была острой и злой на язык, всегда давала достойный отпор оппонентам, невзирая на лица. А поскольку она истово работала в колхозе и это ее качество отмечали многие, то ее вынуждены были уважать, хотя кто-то относился к ней с неприязнью, а то и с ненавистью. Особенно те, кто мало, неумело и лениво работал, и кому часто делали замечания за плохо сделанную или за неорганизованную работу. По такой части и мне приходилось попадать под ее жесткие действия. А однажды я не выдержал и в глаза ей бросил: "Твой отец был помещиком и никого не жалел, так и ты тоже не довольна". За такую реплику я ожидал ремня с пряжкой по заднице. Не последовало. А уже в спокойной обстановке она мне рассказала о своей детской жизни и о том, что в то время главным было накормить, одеть и обуть детей так, чтобы они были здоровы и работоспособны.
А при жёстком столкновении с оппонентами она давала отповедь. "Я как встану на порог и покажу вам всем пирог (вагину)", после чего оппонент поспешно уходил.
К нам в деревню довольно часто приходили из "Вятлага" эвакуированные из западных районов СССР люди с целью поменять свои вещи на продукты - молоко, картофель, овощи.
Ко мне подошла женщина и предложила инструмент - перочинный нож, где кроме него, закреплены несколько других рабочих органов - нож, шило, штопор, ножницы, и самое главное- алмаз, инструмент для раскроя и резки стекла. Это очень редкий в то время и очень нужный в деревне инструмент. Мне назвали, по моему мнению, смешную цену - два ведра картофеля. Я, не раздумывая, немедленно вытащил требуемое количество картофеля. Но откуда-то появилась мать и запретила нашу сделку. Женщина попыталась объяснить о ценности инструмента, а я убеждал её в том, что это не только в деревне, но и в округе очень нужный инструмент. Но доказать я ей ничего не смог, так как был мал ещё ростом - мне было около одиннадцати лет. Мать не стала никого слушать. Дело сорвалось, и женщина ушла. Прошло время. Неистовость и злоба у матери прошли, и я объяснил и доказал ей, какую она совершила ошибку. Она поняла и попеняла мне, что я недостаточно чётко убеждал её в покупке инструмента, и искренне пожалела об этом. Но близок локоть, да не укусишь.
В деревне зимой не было такой страды, как весной, летом и осенью. Колхозники занимались обработкой и хранением зерна, овощей, льна, конопли, содержанием и кормлением конского поголовья и молочного стада, вывозкой зерна и продуктов животноводства, а также ремонтом транспорта, сельскохозяйственных орудий, конской упряжи и другими подсобными работами.
Прошла первая военная зима, наступила весна, а с ней и полевые работы. Теперь надо было выполнять тот же самый объём работ, как и год тому назад, в условиях отсутствия наиболее сильных работоспособных людей и при отсутствии многих, забранных на войну коней. Возросла нагрузка на всех людей, лошадей. Женщины теперь остались в колхозе и дома главной силой, и вся ответственность и работа и забота за всё хозяйство колхоза и за личное хозяйство легла на них.
Мать брала пару лошадей, сбрую, плуг, и мы запрягали двух наших лошадок цугом в плуг и ехали пахать землю в поле. Задача матери состояла в том, чтобы отрегулировать плуг, по возможности так, чтобы он при движении за лошадьми не падал даже без поддержки, и когда пахарю легче управлять им, а моя задача была в том, чтобы постоянно следить за состоянием лошадей, управлять ими, подгонять их, если ленятся, накормить и напоить их. Оплата труда матери была сдельной, а моя - повременной. За выполненную работу в колхозе сначала записывали трудодни в соответствии с количеством и качеством сделанной работы, и за которые в конце года что-то выдавали из произведённой продукции, нужно сказать, совершенно недостаточной для нормального проживания в деревне людей. Рабочий день продолжался с раннего утра до захода солнца с перерывом на обед и двумя небольшими перерывами до обеда и после него. Личное хозяйство в это время было пущено на самотёк.
