— Пойду погляжу, нельзя ли мне сыграть сет, — сказала она, вставая.

Хорес тоже встал.

— Давайте мы с вами… — начал он, но Белл, не поворачивая головы, взяла его за руку.

— Садитесь, Франки, — скомандовала она. — Они еще не кончили. А вам вредно столько смеяться на пустой желудок, — обратилась она к миссис Мардерс. — Да садитесь же, Хорес.

Девица, стройная, с несколько угловатой грацией, все еще стояла, не выпуская из рук ракетку. Она бросила быстрый взгляд на хозяйку, потом опять повернула голову к корту. Хорес опустился на стул за спиною Белл. Рука ее незаметным движением скользнула в его руку и безвольно застыла, словно быстро выключив электричество, — так человек в поисках какого-нибудь предмета входит в темную комнату и, найдя то, что искал, тотчас же снова выключает свет.

— Разве вам не нравятся поэты? — спросил он как бы сквозь Белл.

— Они не умеют танцевать, — отвечала девица, не поворачивая головы. — Впрочем, они, пожалуй, ничего. Они пошли на войну — хорошие, по крайней мере. Один здорово играл в теннис, так его убили[52]. Я видела его портрет, а вот фамилию не помню.

— Ах, ради Бога, не говорите о войне, — сказала Белл, и рука ее шевельнулась в руке Хореса. — Мне пришлось два года подряд выслушивать Гарри — он объяснял, почему не мог пойти на войну. Как будто мне не все равно, был он там или нет.

— Он должен был содержать семью, — с готовностью вставила миссис Мардерс.

Белл полулежала, откинув голову на спинку кресла, и ее рука, спрятанная в руке Хореса, тихонько двигалась, словно изучая его руку, беспрерывно поворачиваясь, как самостоятельное, наделенное независимой волей существо, любопытное, но холодное.

— Некоторые из них были авиаторами, — продолжала девица. Прижавшись к столу худеньким невыразительным бедром, она стояла, держа под мышкой ракетку, и перелистывала журнал. Потом закрыла журнал и снова принялась наблюдать две стройные фигуры, метавшиеся по корту. — Я как-то раз танцевала с одним из молодых Сарторисов. С перепугу даже не спросила, который это из двух. Я тогда была еще совсем девчонкой.

— Они были поэтами? — спросил Хорес. — То есть тот, который вернулся? Второй, которого убили, насколько мне известно, действительно был поэтом.

— Автомобиль он, во всяком случае, водит здорово, — отвечала девица, продолжая смотреть на теннисистов. Курносая, с прямыми стрижеными волосами (она подстриглась первой в городе) — не темными, но и не золотистыми, она твердой загорелой рукой сжимала ракетку.

Белл шевельнулась и высвободила свою руку.

— Ну ладно, ступайте играть, — сказала она. — Вы мне оба действуете на нервы.

Хорес с живостью вскочил.

— Пошли, Франки. Сыграем с ними один сет.

Они вдвоем стали играть против обоих молодых людей. Хорес играл великолепно, безрассудно, но с блеском. Любой хороший теннисист, обладающий еще и хладнокровием, мог бы тотчас его обыграть — для этого достаточно было предоставить ему полную свободу действий. Но его противникам это было не по плечу. Фрэнки частенько просчитывалась, но Хорес всякий раз ухитрялся спасти положение, прибегнув к стратегии настолько дерзкой, что она скрывала слабость его тактики.

Когда Хорес выигрывал последнее очко, появился Гарри Митчелл в узких фланелевых брюках, в белой шелковой рубашке и новых шикарных спортивных туфлях ценою в двадцать долларов. Совершенно лысый, с круглой Как яйцо головой, гнилыми зубами и выступающей вперед челюстью, он остановился возле сидевшей в картинной позе жены, держа в руках новую ракетку в лакированном футляре с прессом. Выпив обязательную чашку чая, он немедленно соберет всех присутствующих мужчин, поведет их через дом к себе в ванную и угостит там виски, а на обратном пути нальет стакан для Рейчел и отнесет ей на кухню. Последнюю рубашку готов отдать. Гарри весьма удачно торговал хлопком, был уродлив, как смертный грех, добродушен, догматичен и болтлив, и пока Белл его не отучила, называл ее мамочкой.

Хорес вместе с Франки ушел с корта и приблизился к Белл.

Миссис Мардерс теперь сидела, погрузив свои дряблые подбородки в поднесенную ко рту чайную чашку.

Девица вежливо и решительно обернулась к Хоресу.

— Спасибо, что вы со мной сыграли. Надеюсь, я когда-нибудь научусь играть лучше. А вообще-то мы их побили.

— Вы с барышней дали им жару, старина? — спросил Гарри Митчелл, обнажив желтые зубы. Его тяжелая выдающаяся челюсть слегка сужалась книзу, а потом, словно обрубленная, задиристо уходила назад.

— Это все мистер Бенбоу, — уточнила своим ясным голосом Франки, садясь рядом с Белл. — Я все время пропускала их мячи.

— Хорес, — сказала Белл, — ваш чай стынет. Чай подавал человек, объединявший в одном лице функции садовника, конюха и шофера, временно втиснутый в белую куртку и издававший запах вулканизированной резины и аммиака. Миссис Мардерс вынула из чашки свои подбородки.

— Хорес играет очень хорошо, я бы даже сказала, слишком хорошо. Другие мужчины просто ни в какое сравнение с ним не идут. Вам повезло с партнером, детка, — произнесла она.

— Да, мам, — согласилась девица. — Вряд ли он еще раз рискнет со мной играть.

— Чепуха! — отозвалась миссис Мардерс. — Ему было приятно играть с такой молоденькой, свеженькой девочкой. Разве вы не заметили, Белл?

Белл промолчала. Она налила Хоресу чаю, и в эту минуту на лужайке появилась ее дочь в платье цвета желтого крокуса. Глаза у нее были как звезды, мягче и нежнее, чем у лани, и она окинула Хереса быстрым сияющим взглядом.

— Как дела, Титания?[53] — сказал он.

Белл полуобернулась, держа чайник на весу над чашкой, а Гарри поставил свою чашку на стол, пошел навстречу дочери и, словно подманивая щенка, опустился на одно колено. Девочка приблизилась и, все еще не отрывая от Хореса сияющих, застенчивых и нежных глаз, позволила отцу обнять и погладить себя короткими толстыми руками.

— Доченька моя, — сказал Гарри.

Она ласково, хотя и с некоторым беспокойством позволила ему смять свое тщательно отглаженное платьице. Глаза ее снова засияли.

— Смотри не сомни платье, милочка, — заметила Белл. Девочка осторожно выскользнула из рук отца. — Ну, чего тебе? Почему ты не играешь?

— Ничего. Я просто вернулась домой.

Она подошла к матери и робко остановилась возле ее стула.

— Поздоровайся с гостами, — сказала Белл. — Разве ты не знаешь, что со старшими надо здороваться?

Девочка робко и вежливо поздоровалась со всеми по очереди, и тогда мать обернулась, притянула ее к себе и погладила по мягким прямым волосам.

— А теперь беги играй. Почему тебя всегда тянет к взрослым? Тебе с ними совершенно нечего делать.

— Ах, позволь ей остаться, мама, — вступился Гарри. — Она хочет посмотреть, как папа с дядей Хоресом будут играть в теннис.

— Беги, беги, — повторила Белл, последний раз погладив девочку по головке, — И смотри не запачкай платье.

— Да, мэм, — отвечала девочка и, послушно повернувшись, еще раз бросила на Хореса быстрый сияющий взгляд. Хорес смотрел, как она подошла к кухонному крыльцу, как Рейчел открыла ей дверь, что-то ей сказала, и она поднялась по ступенькам на кухню.

— Какая воспитанная девочка, — заметила миссис Мардерс.

— С ними так трудно, — отозвалась Белл. — Она унаследовала некоторые черты своего отца. Допей свой чай, Гарри.

Гарри ваял со стола чашку и принялся шумно и добросовестно втягивать ее содержимое.

— Как вы насчет партии, дружище? Эта милашка воображает, будто может нас обыграть.

— Франки хочет еще поиграть, — вмешалась Белл. — Дай девочке немножко побегать по корту, Гарри.

Гарри уже вынимал из футляра ракетку. Он остановился, подняв свирепую физиономию с выдающейся челюстью и тусклыми добрыми глазами.

— Нет, нет, — быстро возразила Фрэнки. — Я уже наигралась. Я лучше посмотрю.

— Глупости! Они могут играть в любое время. Пусть она поиграет, Гарри, — сказала Белл.