- Не понял? - через силу выдавил из себя я.

  - Не понял?!! - сверкнув вытаращенными бычьими глазами, заорал Делец. - Это я не понял, урод! Ты должен быть первым Внебашенником Красноблока!!

  - Не знаю я никакого Красноблока!!! - в запале возопил я и, уже, когда фраза вылетела, вспомнил и приветственные надписи на кумачовых плакатах, и стартовый комплекс в зале размерами со стадион...

  - Постой-ка! - неожиданно монстр поднес меня прямо к морде, втянул омерзительными ноздрями воздух, принюхиваясь. Его глазищи полезли из орбит. - Так ты - неместный?!!

  - Неместный?! Что означает неместный?! - задыхаясь, весь обвитый его вонючими шлангами, прокричал я. Он, похоже, не расслышал.

  - Так ты из Большого Мира?! - изрекло чудовище наконец. Жуткая морда изобразила понимание. - Из Мира, ну, надо же. Как ты сюда пролез, скотина? Впрочем, молчи, мне по бую, это не имеет никакого значения. Ты явился, и явишься снова. Причем, не один, а с тем, кто мне действительно нужен. Посему, я отпускаю тебя, человек. Вали нахер на все четыре стороны! Но, я не прощаюсь с тобой, мы еще встретимся. А это, чтобы ты не забыл прийти...

  ***

  - Не знаю, что он проделал со мной, но мое левое запястье пронзила такая чудовищная боль, что в глазах померкло. Вот, сеньоры и все, что я могу рассказать вам о Воздушном дельце. Повторяю, что был бы рад считать все случившееся кошмарным сном, если бы не одно обстоятельство...

  - Какое? - чуть ли не шепотом спросил профессор из Сан-Паулу.

  - А вот это... - сэр Перси закатил рукав больничной пижамы. На его сухощавом запястье были выведены какие-то слова в сопровождении цифр.

  - Что там написано?! - воскликнули сразу несколько человек из задних рядов, безуспешно напрягавшие зрение.

  - Не написано, - холодно обронил полковник. - То есть, я хочу сказать, надпись сделана без применения чернил. Это не татуировка и не ожог. Доктор Оливейра, обследовавший ее, не сумел установить, каким способом она нанесена...

  - Это так и есть, - подтвердил сеньор Анселмо. - Мы привлекли опытного дерматолога, взяли соскобы, чтобы исследовать образцы тканей сеньора Офсета в лаборатории Медицинского института в Салвадоре. Однако, даже там не смогли определить, каким образом буквы и цифры были нанесены на кожу. Похоже, в том месте, где водило перо, снабженное мощным источником какого-то излучения, клетки живой ткани изменили пигментацию... - доктор Оливейра бессильно развел руками.

  - Но каково же содержание самой надписи и что, собственно, означают цифры?! - воскликнул профессор из Сан-Паулу.

  - Надпись сделана клинописью, сказал сеньор Оливейра. - Она короткая, и мы сумели перевести ее, прибегнув к любезной помощи наших местных бразильских дешифровщиков. Как ни странно, она означает: КАЖДОМУ СВОЕ. Это, вообще говоря, восходящий к эпохе Античности классический принцип справедливости. На латыни он известен как suum cuique, то есть - каждому - по его заслугам. Кроме, собственно, этой фразы, на запястье сеньора полковника обозначена дата: 27 июля 1926 года...

  - Полагаю, подразумевается некое важное событие, которое должно наступить через восемнадцать лет? - предположил профессор из Сан-Паулу.

  - Я склоняюсь к тому же, - сказал Офсет.

  - Что же это за событие, друг мой? - спросил профессор.

  - Думаю, это дата, когда я снова попаду в Колыбель Всего или даже прямиком в лапы к Воздушному дельцу, если только он - не плод горячечного бреда. Надпись появилась, когда я очнулся на алтаре после всех описанных мной событий, были они наваждением или нет. Поживем - увидим, - сэр Перси по привычке покрутил рыжий ус.

  - Что случилось после вашего пробуждения?

  - Ничего сверхординарного, сэр. Как я уже имел честь сообщить, очнувшись, я почувствовал себя много лучше, только запястье с клинописью сильно воспалилось и пылало огнем. В остальном же, все было бы тип-топ, если бы не страшная тревога за судьбу моих товарищей. После кошмарного сна, участником которого я стал, она лишь возросла. Как вы понимаете, сеньоры, я не мог позволить себе уйти, не попробовав еще раз пробраться в Белую пирамиду. Однако, все мои попытки перешагнуть порог оказались безрезультатными и, сколько я не вставлял Ключ в паз, это ровным счетом ничего не дало. Делать было нечего, мне оставалось спуститься к реке. По дороге я обнаружил бечеву, понятия не имею, откуда она взялась. Я использовал ее, чтобы измерить глубину озера у подножия пирамиды. Привязал к ней грузило и вытравил на всю длину. Результаты, сеньоры, оказались обескураживающими. Израсходовав все триста с лишком футов, я, тем не менее, не достал до дна! Сделав это немаловажное открытие, я задумался, как быть дальше. Мне надлежало составить план. Как вы догадываетесь, сеньоры, у меня и в мыслях не было покидать Колыбель, по крайней мере, не получив ответы хотя бы на часть донимавших меня вопросов. Быть может, думал я, если месье Поль был прав и алтарь на вершине представляет собой некое хитроумное устройство вроде управляемого силою мысли замка, то ему требуется некоторое время для обнуления данных. Кто знает, какие особенности, качества или свойства заложили сконструировавшие его атланты. Выждем сутки или двое, а затем повторим попытку, - зарекся я. - О, это была весьма обнадеживающая идея. Но, чтобы ее воплотить, мне надлежало сперва перехватить хоть чего-то съестного! Я толком не знал, сколько суток минуло с тех пор, как я обедал на искусственном острове Огненноголовых, а это совершенно никуда не годилось в джунглях, где ежеминутно следует быть начеку, чтобы самому не сделаться чьей-то добычей! Стоит вам брякнуться в голодный обморок, сеньоры, и вами сразу же закусит кто-то еще! Благо, индейцы научили меня удить рыбу, обходясь без удочек и стальных крючков, купленных в соответствующем магазине. Так что, протопав по кувшинкам к ближайшему островку, я соорудил снасти из подручного материала. Через пару часов я уже имел все, что требовалось для основательного ужина. Мне надлежало поспешить, быстро смеркалось, а, чем острее угол, под которым падают солнечные лучи, тем сложнее поймать их в пучок лупой, чтобы поджечь растопку для костра. Когда я наскоро перекусил, почти стемнело. Озеро затянуло туманом, он был, пожалуй, даже плотнее, чем на днях, Белая пирамида растворилась за его пеленой неправдоподобно быстро. Если бы я решился пробираться к ней по кувшинкам, мне пришлось бы двигаться наощупь. Что-то остановило меня, какое-то неясное тревожное предчувствие. Не ходи, твердил как заведенный, внутренний голос, пропадешь. Я колебался. Но потом уступил ему, наития не единожды спасали мне жизнь, это я знал по опыту. Да и усталость, признаться, взяла свое. В итоге я отложил поход до утра. Ничего с ней не станется, - сказал себе я. - Самый закаленный, самый тренированный и неприхотливый организм нуждается в отдыхе, это аксиома. Вот слова, которыми я умерил пыл исследователя. Утро вечера мудренее...

  - Видит Бог, сеньоры, я горько сожалею об этом по сей день, ибо, продрав глаза на рассвете, я не увидел ни тумана, ни Белой пирамиды, ни гигантских кувшинок. Озеро было чистым, он просматривалось до противоположного берега, где синела едва уловимая полоска леса, несмелый такой мазок маслом по холсту. Помнится, я просто отказался верить собственным глазам, я тер их шершавыми ладонями, увы, это не меняло ровным счетом ничего... Пробегающие по небу облака стали единственными свидетелями моего отчаяния. Колыбель провела меня. Она ушла, не попрощавшись...

  Зал зашумел.

  - Предвижу ваше недоумение, сеньоры, как такое могло случиться, воскликните вы, и мне нечего будет ответить. Скажу только, что истратил несколько дней, мастеря плот. А затем исследовал с его помощью озеро вдоль и поперек, в надежде разглядеть очертания Колыбели под водой. Но, тщетно, ее не было даже на дне...

  - И тогда вы приняли решение вернуться?! - крикнули из зала.

  - Нет, сеньоры, о возвращении я даже не думал. Снова причалив к острову, я первым делом стащил в кучу самые большие коряги, какие только мог поднять, соорудив памятный знак. Не удовлетворившись этим, я пожертвовал приличной частью рубашки, привязав ее к пальме неподалеку, как флаг. Как только с этим было покончено, я отправился на поиски уцелевших Огненноголовых. Ведь не последний же их плавучий остров сожгли свирепые Болотные крысы. Конечно, наше товарищество было несколько омрачено той холодностью, с которой они приняли меня в последний раз. При этом, Огненноголовые не сделали мне ничего дурного, и я не держал на них зла за домашний арест, которому мы подверглись. В конце концов, в джунглях шла война не на жизнь, а на смерть. Конечно, мне было обидно, что они посчитали меня одним из ее виновников. С другой стороны, я, как представитель белой расы, прекрасно осознавал свою долю ответственности за Каучуковый бум, разразившийся из-за алчности, а она - главный побудительный мотив современной цивилизации. Тем не менее, у меня все же теплилась надежда, что я сумею оправдаться перед ними, после чего они любезно согласятся открыть мне правильное заклинание, и я, наконец-то, отопру Врата Колыбели. Кроме того, мне не терпелось расспросить их о Воздушном Дельце, эти сведения очень пригодились бы мне, если бы я снова его повстречал. Туземцы свято верят в колдовство и духов, обитающих в тонких мирах, поэтому я нисколько не опасался смутить их своей историей. Однако, как говорят, удел человека - предполагать, и не более того. Мои чаяния не сбылись. На пятый день вместо Огненноголовых я напоролся в лесу на Болотных крыс, одно имя этих свирепых каннибалов наводит ужас на других туземцев. Крысы по праву считаются лучшими следопытами и воинами тех краев, засечь их в джунглях практически невозможно. Я не стал исключением из правила и, когда хватился, что за мной следят, бежать было поздно. Мне довелось принять неравный бой, хоть я не тешил себя иллюзиями, отчетливо осознавая, каков будет его исход. Так и вышло. Если бы крысам приспичило прикончить меня на месте, моя песенка была бы спета там же, на берегу безымянного тенистого ручья, в десяти милях к юго-западу от того места, где я обнаружил, а затем потерял Белую пирамиду. Но у них бытует отвратительный обычай долго пытать своих жертв перед смертью. В особенности, накануне больших религиозных праздников, когда пленников с помпой приносят в дар кровожадным божествам, которым поклоняются эти негодяи. Болотные крысы убеждены, чем дольше и изощреннее страдания, выпадающие на долю их пленников, тем утонченнее деликатес, поступающий их демоническим покровителям прямиком на шведский стол, являющийся астральной проекцией забрызганных кровью капищ, индейцы оборудуют их на уединенных полянах в лесу. В общем, как я себе понял себе ход их мыслей, это что-то вроде приготовления коньяка хорошей выдержки, сеньоры, или печени фуа-гра, извлекаемой во Франции из несчастных гусей, прошедших через неимоверные муки. Уготованная мне участь была печальна, и лучше бы мне было распрощаться с жизнью без проволочек. С другой стороны, пока я дышал, у меня имелись некоторые шансы улизнуть. Для этого, конечно, предстояло расстараться. Дело в том, что Болотные крысы люто ненавидят всех без исключения чужаков, но европейцев - гораздо сильнее прочих. Это означало, что пытки, припасенные ими для меня, будут самыми ужасными из всех, какие только можно вообразить. Ну а пока до них не дойдет, меня будут стеречь в три глаза. Так и случилось, друзья. Около недели, пока наш отряд, соблюдая все меры предосторожности, крался через джунгли, крысы караулили меня, как какую-нибудь августейшую особу. Они так дорожили моей персоной, что, в иных обстоятельствах, я был бы даже польщен, клянусь. Наконец, мы достигли их кочевья в устье одного из притоков Маморе. Что вам сказать, мое появление вызвало настоящий ажиотаж, кажется, каннибалы узнали во мне верного друга Огненноголовых, и это открытие неимоверно их вдохновило. Под торжествующие вопли мерзавцы столкнули меня в глубокую яму, заменявшую им темницу. На дне оказалось многолюдно. Я обнаружил там семерых индейцев, имевших несчастье подвернуться Болотным Крысам под руку, и...