– Но… – начал было Питт.
– Нет времени вводить в курс дела кого-то еще, – мрачно продолжал Корнуоллис. – Ради высших политических интересов нужны именно такие действия. И все это требует чрезвычайной осторожности, учитывая общую ситуацию с Ирландией.
Он внимательно посмотрел на Томаса, желая удостовериться, что тот его понимает, но, наверное, осознал, что подчиненный ничего не понял, потому что после минутного колебания продолжил:
– Вам известно, что Чарльз Стюарт Парнелл – самый влиятельный лидер и мощная объединяющая сила среди ирландцев уже в течение многих лет? Он завоевал уважение почти всех противоборствующих сторон. Многие верят, что если бы в Ирландии удалось достичь длительного мира, он был бы единственным вождем, которого приняла бы вся страна.
Питт медленно кивнул. Он уже догадался, что помощник комиссара скажет дальше. На него нахлынули воспоминания. Корнуоллис как будто бы несколько смутился, и выражение его лица стало натянутым. Этот человек не любил вдаваться в объяснение моральных проблем личного характера. Он вел очень замкнутый образ жизни и неловко держался с женщинами, потому что многие годы, проведенные на море, обходился без их общества и уважал их гораздо больше, чем другие, кто знал их лучше. Джон считал, что женщины благороднее и невиннее, чем они есть на самом деле, и гораздо беспомощнее, чем мужчины. И верил, как многие люди его возраста и общественного положения, что прекрасный пол эмоционально уязвимее и свободнее от страстей, которые пожирают мужчин и иногда оказывают на них деградирующее воздействие.
Томас улыбнулся:
– Разрыв Парнелла и О’Ши, – сказал он за начальника. – Думаю, что слухи об этом в конце концов просочатся. Вы на это намекаете?
– Да, именно на это, – облегченно подтвердил Корнуоллис. – Все это в высшей степени неприятно, но, очевидно, они оба упорно продолжают стоять на своем.
– Вы, полагаю, имеете в виду капитана О’Ши? – спросил Питт.
Капитан был не очень порядочным человеком. В соответствии с более или менее распространившимися сведениями, он как будто извлекал выгоду из любовной связи своей жены и Парнелла, используя ее в интересах своего собственного продвижения. А когда Кэти О’Ши бесповоротно оставила мужа, он устроил громкий скандал и потребовал развода. Вскоре об этом узнают все, и можно только догадываться о том, как это скажется на парламентской и вообще политической судьбе Парнелла.
И как все это скажется на его поддержке в Ирландии – тоже неизвестно. Капитан происходил из англо-ирландской протестантской землевладельческой семьи, а миссис О’Ши родилась в очень культурной среде и воспитывалась в Англии. Ее мать написала и опубликовала несколько «трехпалубников» – романов в трех частях. К тому же Кэти была протестанткой. Однако сам капитан О’Ши, выглядевший и говоривший, как прирожденный англичанин, был ирландцем – и яростным, истовым католиком. Так что возможности для распрей на почве страсти, измен и мести были бесконечны. Об отношениях этой троицы слагались легенды.
Корнуоллиса это смущало. Игнорировать любовную связь Парнелла он не мог, но, по его мнению, все личные, постыдные слабости надо было скрывать, накинув на них покров приличий. Если мужчина дурно ведет себя в личной жизни, он может быть подвергнут остракизму со стороны своих коллег. С ним даже могут перестать здороваться на улице. А еще его могут попросить выйти из состава членов клуба, и если у него есть хоть немного порядочности, он предвосхитит такую возможность и сам откажется от членства. Но ни в коем случае он не должен выставлять свои грехи напоказ!
– А имеет какое-нибудь отношение дело О’Ши к совещанию в Эшворд-холле? – спросил Питт, возвращая собеседника к главной теме разговора.
– Естественно, – ответил Джон, сосредоточенно нахмурившись.
– Если Парнелла подвергнут поношению и обнаружатся подробности его связи с миссис О’Ши, он предстанет перед обществом в невыгодном свете, как человек, предательски злоупотребивший гостеприимством своего хозяина, а не как герой, влюбившийся в его несчастную жену, с которой муж дурно обращался. Тогда место главы в единственной сколько-нибудь способной к компромиссу ирландской партии может стать добычей любого честолюбца. Я понял со слов Гревилла, что оба – Мойнихэн и О’Дей – не постеснялись ухватиться за такую возможность. Вообще-то, О’Дей хотя бы лоялен по отношению к Парнеллу. А Мойнихэн гораздо более переменчив в своих симпатиях.
– А католики-националисты? – вздохнул помощник комиссара.
Питт растерялся.
– Разве Парнелл не является тоже националистом? – спросил он неуверенно.
– Да, разумеется. Никто не смог бы повести за собой ирландское большинство, если бы не был при этом националистом. Но он все еще протестант. Католики тоже стоят за национальные интересы, но иначе – они гораздо ближе к римской церкви. И в этом практически суть противоречий: зависимость от Рима или религиозная свобода. Разжигание старых враждебных настроений, уходящих во времена Вильгельма Оранского и битвы на реке Бойн, и бог знает чего еще. Тут и несправедливые земельные законы, и «картофельный голод», и массовая эмиграция. Не уверен, что людьми не движет просто память о былых распрях и ненависти. А по словам Гревилла, есть еще один вопрос, по которому стороны не могут прийти к соглашению, – это требование католиков, чтобы государство обеспечило финансовой поддержкой отдельное обучение их детей. Ведь сейчас существует только одна католическая школа. Готов допустить, что я ничего в этом не понимаю. Но мне ясно, что угроза насилия вполне реальна. К несчастью, в прошлом история не раз оправдывала подобные ожидания.
Томас опять подумал о Денби. Он бы с гораздо большей готовностью остался в Лондоне, чтобы доискаться, кто его убил, а не отправлялся в Эшворд-холл охранять политиков.
Корнуоллис улыбнулся, одновременно иронически и понимающе.
– Возможно, новых покушений и не случится, – сухо сказал он. – И я бы предположил, что риск для участников совещания будет выше до их приезда и после отбытия. В самом Эшворд-холле они окажутся в большей безопасности. То же относится и к Гревиллу. У вас в деревне и вокруг дома будет много наших людей. Но я должен пойти навстречу министру, если он опасается за свою жизнь. Ведь если случится политическое убийство, пока представители Ирландии будут в особняке, из-за того, что мы недостаточно серьезно отнеслись к проблеме, то мне не нужно объяснять вам, какой это нанесет ущерб нашим отношениям? Это могло бы задержать установление мира в Ирландии на пятьдесят лет!
– Да, сэр, – неохотно согласился Питт, – да, я, конечно, все это понимаю.
Джон снова улыбнулся, и на этот раз в глазах промелькнула смешливая искорка:
– Тогда вам лучше сообщить Телману о его новых обязанностях. Они начнутся в ближайший уикенд.
– В этот уикенд! – Суперинтендант отшатнулся.
– Да, сожалею, это так. Я же говорил, что это все срочно. Однако уверен, что вы всё успеете.
Инспектор Телман был человеком угрюмым и нелегким в общении. Этот человек вырос в горькой бедности и все еще ожидал от жизни новых ударов. Он был очень трудолюбив, воинственен и принимал в штыки все, к чему не стремился сам. Как только он увидел серьезное лицо своего начальника, его взгляд сразу же стал подозрительным.
– Да, мистер Питт! – Инспектор никогда, если была хоть малейшая возможность, не называл шефа сэром, что странным образом свидетельствовало и о его самоуважении, и о чувстве собственной неполноценности.
– Доброе утро, Телман, – ответил Томас. Он нашел подчиненного в углу зала судебных заседаний, и они могли уединиться там для приватной беседы. Кроме них, в зале присутствовал только сержант, да и тот что-то сосредоточенно писал в большой тетради, занимаясь какими-то подсчетами.
– Приезжал мистер Корнуоллис. Для вас есть дело. Мы будем заняты в ближайший уикенд в одной загородной усадьбе, – сказал суперинтендант.
Телман удивленно раскрыл глаза. Внешность у него была мрачная – нос крючком, костлявая челюсть, – но все лицо этого мужчины было не лишено своеобразной выразительности.
