– Отец не приезжал? – спросил Николай, оделяя черно-белого котика уловом. Что он хотел вчера сказать? Обиделся, ушёл. Мог бы утром разбудить…

– Сейчас в отцовой бригаде варят. Дом в прошлом году построили, что твоё правление, только один этаж. Там спальня есть и конторка бригадира. Электрические плиты в кухне установили. В красном уголке, – телевизор, в спальне – новые кровати и матрацы. Съезди и посмотри. Теперь отца раньше часа не жди. Могут и заночевать, если рожь начнут косить.

– Перемены шикарные. У нас тоже появились новые вагончики-столовые. Отдыхать некогда. Телевизоров в посёлке нет. Сами себя развлекаем. Наш ансамбль первое место занял. Катя получила приз за песню. «Как провожают теплоходы, совсем не так…», – Николай попытался запеть, но жена остановила:

– Коля, пела я не лучше других девочек. Всем призы давали.

– А в волейбол, знаешь, мама, как играет. Не смотри, что маленькая, а резанёт, так, очко.

– Зачем хвастаться. Тонька Ржавина – вот кто режет, любые мячи принимает, у меня не всегда получается.

Кончилось кино. Прошла программа «Время», диктор объявил, что передачи первой программы закончены, а Сапожникова старшего не было.

– Косить начали рожь, – авторитетно сказала Нина Даниловна. – Теперь отца дома не увидим. Разве, что дождь ливанёт хороший. По прогнозу сентябрь будет сухим. Хорошо бы погода постояла. Завтра будем помидоры мариновать. Огурцов и на вашу долю можно посолить. Не желтеют в этом году.

Рано утром Катя разбудила Николая, умоляюще проговорила:

– Коля, воды хочу.

Сапожников вскочил, как по тревоге, намереваясь спуститься по лестнице в кухню.

– Я хочу из Холодного ключа. Помнишь, папа возил на рыбалку?

Колька помнил тот ключ, помнил его ледяную воду, от которой у него минут пять ломило зубы. Вода была изумительно вкусна, и даже пахла травами, а, может, это показалось. Ключ бил из невысокого обрывчика. Кто-то недавно соорудил сруб, жёлоб, по которому стекала стеклянная струя. Они подставили котелок, и она бархатно зажурчала, наполняя его волшебной влагой. Катя не хотела класть в котелок плиточный чай, говоря, что и так вкусно.

– Где же взять? – задумчиво спросил Сапожников. Ключ в тайге, а тут никаких родников нет. – А если из колодца? На огороде есть колодец старый, в нём очень мягкая вода.

– Хочу, чтобы хвоинки на дне лежали. Ты помнишь? Так хочется, Коль…

Заметив страдальческое выражение на лице жены, Сапожников не удержался и закрылся подушкой, сдерживая смех.

– Тебе смешно, а я хочу воды, – жалобно произнесла Катя, не замечая, что бретелька ночной рубашки свалилась с левого плеча. – Чего смотришь? Какой… – замахнулась на Николая; её вздёрнутые губки кривились словно у капризной девочки. Такой трогательно-беспомощной ещё не видел жену. И это «какой», произнесённое не то в шутку, не то всерьёз, вывело его из равновесия. Сапожников рассмеялся от нестерпимого горячего счастья.

– Ты, как малышка. Из-за пустяка губы дуешь. – Отняв у Кати одеяло, которое она прижимала к себе, повалил на большие подушки в оранжевых цветах и начал осторожно целовать, приговаривая:

– Кто нашу Катеньку обидел? На кого Катенька сердится? – увидел в уголках глаз выступившие слезинки, тихо отстранился, встал на колени. – Правда, хочешь?

Катя на секунду закрыла глаза, виновато улыбнулась. Отметив, какие у жены удивительно-длинные ресницы, вскочил, начал одеваться, будто дневальный подал команду «подъём!»

– Лежи и жди. Через час привезу воду. Настоящую. Родниковую.

– Далеко в такую рань? – удивилась Нина Даниловна, процеживая молоко. – Что вам сварить?

– Понимаешь, мама, Катя воды захотела из родника. Как – то в тайге пили. А у нас, ничего подходящего, хотя думаю…

Старая Колькина мать улыбнулась, глядя на озабоченного сына, налила в кружку парное молоко.

– Пей, любил в детстве. У тебя кружка была дедова солдатская. Никому не давал. Даже, когда подрос, только из неё пил.

– Отвык. Не хочу.

– Митькой ходила, захотела дыню. Кажется, дома где-то лежит дыня. На улицу выйду – блазнится. Как раз весна была. Надо огород садить, грядки делать. Отец в бригаде. Посевная. Какая тут дыня. …Найти надо. Старые люди говорят, что это святое желание. Его грех не исполнить. Съезди к горам. Там есть родники. Я видела, когда в Черногорск ездили на ярмарку.

– Мотоцикл не заводится. – Сел на скамью у печи Сапожников.

– У Дмитрия новые «Жигули». В прошлом году опять поменял. Новейшая модель.

В кухню вошла Катя. Вид у неё был просто страдальческим. Колька вскочил, приобнял её.

– Жди. Скоро привезу настоящей родниковой воды. С хвоинками. Мама, у нас термос…. Не разбился?

Положив суповой термос в рыбацкий рюкзак, Колька вышел за калитку. И припомнился ему тот вечер, когда Катя сказала, что у них будет малыш.

Весной в леспромхозе формировался летучий лесопункт – вахтовая комплексная бригада. Она работала в труднодоступных делянах, куда до весеннего половодья перегоняли трелёвочники, завозили горючее. Этот временный лесопункт состоял в основном из молодёжи, не обременённой ни хозяйством, ни малыми детьми. Парни и девушки жили в старом брусовом бараке, в котором – столовая, две спальные комнаты. Свободного времени было мало, но успевали белой ночью поиграть в волейбол, порыбачить. На выходные за лесорубами приходил катер.

Катин отец работал на трелёвочнике, как и Николай. Трелевали хлысты прямо на разделочные площадки, а потом кряжевали на сортименты. Катя работала десятником. Курилов попросился в Алипку не, потому что заработок был там отменный, потому что хотел научить зятя ставить сети, управлять подвесным лодочным мотором и многому другому, что нужно уметь и знать, когда живёшь в таёжном посёлке. Выросший на солнечной алтайской земле, Сапожников и реки настоящей не видел, а как растут кедровые орехи, представление имел приблизительное, можно сказать, смутное. Вспоминались Николаю бескрайние степи, расчерченные лесополосами, волнующиеся под ветром пшеничные колосья. Пристрастившись к рыбалке и охоте, нечаянно стал забывать, что когда-то работал у отца помощником на комбайне, самостоятельно пахал зябь. Понемногу стиралась из памяти лицо девочки Веры. Она писала ему в армию смешные, но трогательные письма, которые долго берёг, а на втором году службы расстался с ними, как расстаются со старыми сапогами, когда приходит конец срока носки, а старшина приносит новую обувь.

Нравилась Николке раскатившаяся по тайге полая вода, белокипенные от цветущих черёмух обрывистые берега рек и речушек, по которым таскал его тесть, показывая, где волока на рыбные озёра, где растут кедры, где спеет малина и черника, брусника и клюква. А больше всего на свете ему нравилась Катенька; её походка, маленькие умелые руки и глаза – лучистые, блестящие, но не серые и даже не голубые, а какие – то такие, что и слов нет, чтобы рассказать о них. Иногда он думает о жене и завидует себе. «А если бы не приехал сюда, если бы друг не затащил его в эти таёжные дебри, как я жил, не встретив её, самую единственную на всём белом свете».

Однажды короткой белой ночью, лёжа под марлевым пологом, защищающим от настырных комаров, Сапожников сказал:

– Давай, Катюша, на очередь встанем. «Москвич» купим.

– Куда ездить? Дороги у нас только на верхний склад, ну и на пристань. На охоту и за шишками на лесовозах ездите с отцом. Это у вас дороги во все стороны и фрукты растут разные.

– Обыкновенные яблоки. Есть сливы и вишни.

– Коля, страшно люблю яблоки. Поедем к вам.

– Завтра?

– Я серьёзно говорю. Так хочется яблоко сорвать. Скорей бы тебе отпуск давали. Очень на Алтай хочется.

Белая северная ночь важно скользила над широкой просторной тайгой, над посёлками лесозаготовителей и сплавщиков. Её тонкие крылья, украшенные блёстками звёзд, незримо колыхались, обдавая землю прохладой и слезами росы. На успокоившейся и уставшей Кети гулко рвал тишину звуком двигателя трудяга плотовод – буксир. Он кружился почти на одном месте, разматывая извилистые повороты старой реки. Со стороны склада ГСМ вскинулся крик филина.