— Перерыв, Эйнджел, — объявил Джонатан со своего высокого «божественного престола» в тени сосен, там, где кончалась зима и начиналось лето.

Эйнджел был благодарен за передышку. Он заглянул в павильончик, взял кока-колу и шоколадный батончик и пошел к себе в трейлер.

Брайен сидел — работал.

— А где Петра? — спросил Эйнджел.

— Пошла посмотреть павильоны для съемок в помещении. Готовить тебе пресс-релиз.

— А Пи-Джей и Хит?

— Не знаю, тоже куда-то пошли.

— Брайен?

Брайен сидел за переносным компьютером. Повсюду валялись бумаги. Страницы сценария были помечены цветовым кодом, в зависимости от порядкового номера версии: розовый цвет — для второго варианта, синий — для третьего и так далее, — но сценарий уже столько раз переписывали, что «официальных» цветов не хватало. Страницы Арона были отмечены цветом индиго. Вариант Брайена будет кислотно-розовым.

— Брайен, я тут подумал... а вдруг мы поторопились с выводами? Я хочу сказать... я читал утреннюю газету, и там сказано, что это была какая-то шутка со спецэффектами.

Брайен на миг оторвался от работы.

— Я думаю, Эйнджел, это была никакая не шутка. Я думаю, все было по-настоящему.

— Слушай, Брайен. Я был там — в зеркале. С той стороны. Я знаю, что это такое. Это ад, Брайен. Настоящий ад, с огнем и серой. И вполне вероятно, что он там живой — где-то там. И мы можем вытащить его оттуда. Я слышал, полиция забрала эту дверцу с собой. Это где-то в соседнем городе.

— Кого уже нет, тех уже не вернуть, Эйнджел.

Эйнджел знал, о чем сейчас думает Брайен. О Лайзе, своей племяннице. Брайен рассказывал, как ему пришлось вбить кол ей в сердце... на волшебном чердаке в доме Тимми Валентайна. Эйнджел чувствовал, как ему больно, Брайену. Он знал, что Брайен относится к нему с недоверием, но не знал, что нужно сделать, чтобы у них установились хорошие доверительные отношения. Эйнджел догадывался, в чем тут дело. Все из-за Петры.

— Брайен? Ты на меня напрягаешься из-за Петры?

Эйнджел не знал, как еще можно задать такой деликатный вопрос. Только так — напрямую. В лоб. Как дурак.

— Конечно, нет, — сказал Брайен. Но Эйнджелу показалось, что он смутился. — И я на тебя не напрягаюсь. Петра любит тебя как мать. А мы с ней... ну, понимаешь... у нас любовь. Ты — еще ребенок. И взрослая женщина не годится тебе в подруги, правильно?

— Иногда правильно, иногда — нет, — сказал Эйнджел.

Брайен вернулся к работе. "Ну вот, опять я его разозлил, — подумал Эйнджел. — Жалко, что я не могу ему рассказать о маме. О том, что она заставляет меня с ней делать. А мне бы очень хотелось кому-нибудь рассказать. Хоть кому-нибудь. Я уже начал было рассказывать Петре в тот раз, но потом испугался. Но может быть, она знает и так. Может быть, все уже знают. Иногда мне стыдно и страшно смотреть людям в глаза".

И где вообще мама? — подумал он. Она же вроде его опекун на съемках, должна всегда быть при нем. Наверняка где-нибудь пьет втихаря...

В дверь постучали.

— Мистер Тодд, перерыв окончен. Вас ждут на площадке... — это был кто-то из ассистентов режиссера.

— Мне пора, Брайен. Как у меня с волосами, нормально?

— Нормально. А чего ты в зеркало не посмотрелся?

— В последнее время я не люблю зеркала.

• поиск видений •

Пи-Джей искал Шеннон. У него появились дурные предчувствия — сразу, как только он увидел платье на полу в номере 805. Подобные платья Шеннон обычно надевала в церковь. Их шила ее мама. Он помнил. Это было не так давно — их короткая любовь в девятом классе. Хотя с тех пор столько всего произошло, что, казалось, прошли века.

Сперва он не хотел, чтобы Хит ехала с ним — он немного стыдился своего прошлого и не хотел, чтобы она увидела, в какой обстановке он жил. Умом он, конечно же, понимал, что это все потому, что он вырос в такой среде, где предубеждения против полукровок были очень сильны, так что он сам в итоге почти поверил в свою второсортность. Это было так странно — ехать в белом «порше» Хит по бедному замызганному кварталу, где он когда-то жил. Полный сюрреализм. Пи-Джей все оглядывался через плечо — ждал, что его остановит полицейский патруль на предмет выяснить, не краденая ли машина. Они свернули с Главной улицы. Пи-Джей был уверен, что Шеннон до сих пор живет в том же доме... с той стороны железнодорожных путей, которые никуда не ведут... мимо заброшенной почты... рядом с универмагом, где последние двадцать лет была перманентная распродажа газонокосилок... на склоне холма, на улице под названием Кленовый Круг.

Вот он, дом. Передний двор весь зарос сорняками. Пластмассовая Мадонна возвышалась над морем травы высотой по колено. Пи-Джей остановил машину. Хит вышла наружу. Похоже, она пребывала в состоянии легкого шока от всего увиденного.

— Да, это совсем не дворец, — сказал Пи-Джей. — Пойдем. Посмотришь, как я жил раньше — до того, как переехал в страну орехов и фруктов[70].

— Ты уверен, что это удобно? — спросила она, и ее голос вдруг стал таким робким, как у маленькой девочки. — Все-таки я здесь чужая. Может быть, им не понравится, что я вламываюсь к ним в дом.

— Если хочешь, можешь подождать в машине. Я ненадолго. Я просто хочу убедиться, что Шеннон... ну, ты понимаешь. Жива.

Все окна в деревянном доме были закрыты плотными шторами, так что с улицы было не разглядеть, что происходит в доме. Но мама Шеннон сидела на крыльце, за сетчатым экраном, в своем кресле-качалке, спиной к двери. Пи-Джей подумал, что, может, ему даже и не придется входить.

Он просто спросит и все.

— Я подожду в машине, — сказала Хит. — Послушаю радио.

— Только не радио. Тут одно кантри передают. Ты взвоешь уже через пару минут.

— Ну тогда диск какой-нибудь послушаю. — Она вернулась в машину. Пи-Джей услышал, как она завела двигатель и включила проигрыватель. Музыка просочилась наружу даже сквозь плотно закрытые окна — симфония Малера. Пи-Джей подумал, что она специально сделала звук погромче, чтобы он тоже услышал музыку сквозь всю эту звукоизоляцию. Да, наверное, ей все-таки страшно.

На улице было тихо. Ни ветерка.

— Миссис Битс? — Пи-Джей легонько постучал по сетке. Она даже не шелохнулась. Это было похоже не эпизод из «Психо». То есть, подумал он, миссис Битс... миссис Бейтс. Он открыл дверь и вошел на крыльцо. Он почти ожидал, что кресло сейчас развернется само собой и он увидит оскаленный череп в ошметках гниющей плоти... но нет. С ней все было в порядке. Она была старой, да. Но живой. Может, она просто плохо слышит.

Она сразу его узнала.

— Ой, ты тот мальчик, Галлахер, — сказала она и дрожащей рукой налила ему чаю из термоса. — Я думала, ты уже никогда не вернешься к нам в Паводок. Что? Говори в это ухо, тем я вообще ничего не слышу. Годы со мной обошлись сурово.

— Я зашел повидать Шеннон. — Пи-Джей очень тщательно выговаривал слова, чтобы старая женщина могла читать по губам. — Она дома?

— Вот как! — Она хлопнула в ладоши и смахнула слезу со щеки. — Ты ее не забыл после стольких лет. Правду, стало быть, говорят, что у индейцев долгая память.

— Да. — Ему не хотелось вступать в долгие разговоры. — Так Шеннон дома?

— Она у себя, отдыхает. Но я думаю, она будет рада с тобой повидаться. Хотя сегодня она что-то не в настроении. Какая-то вся надутая. Как из церкви пришла — так и дуется. На обратном пути захвати мне таблетки, ладно? А то спина сильно болит. — Она притронулась к крестику у себя на груди. — Надеюсь, Господь уже скоро возьмет меня к себе. А то боли уже не проходят.

— Да, миссис Битс.

Она отвернулась и принялась бормотать себе под нос «Отче наш» на латыни.

Пи-Джей вошел в дом. Весь пол в коридоре завален каким-то мусором. На стене — картина. Юный Иисус поучает старейшин в Храме. Над камином — еще картина. Тайная Вечеря. А когда Пи-Джей повернулся в сторону кухни, он с удивлением обнаружил свою собственную работу. Набросок угольным карандашом. Портрет Шеннон, который он сделал еще тогда, в школе. Широкая открытая улыбка, челка лезет в глаза. Рисунок был в деревянной рамочке и висел над дверью в кухню. В доме было как-то сумрачно. Горела только одна керосиновая лампа. Пи-Джей припомнил, что у Битсов и раньше частенько отключали электричество.