Наконец, тоннель стал стремительно расширяться, «потолок» поднимался все выше и выше, пока стены и потолок совершенно не исчезли из виду в мутной белесой мгле тумана.
- Сработало! Мы на месте, в самом Логове! – донесся до меня торжествующий шепот «главного терминатора». – Ну, Кирилл Андреевич, золотой вы наш, спасибо сказать вам будет мягко сказано! До сего дня человеческая нога не ступала на эту землю. Не будь вас, нас бы сожрали с потрохами ещё на спуске у первого кольца, а теперь мы, можно сказать, ступили в святая святых, в сокровенный алтарь Её Паучьего Святейшества.
Но я не сказал ни слова – слушая и против воли запоминая его слова, я не в силах был их осмыслить тогда, не то, что ответить на них. Но он и не ожидал от меня другой реакции.
- Так, живо, Лахташг, пойдешь вперед, будешь нести трос. Первое отделение за тобой, дальше я с Его Высочеством, потом второе, замыкает с третьи Хыштункт.
Один из солдат достал из рюкзака катушку с металлическим тросом с приделанными к нему рукоятками-наручниками на замках. Первый «терминатор» взял её конец, остальные – по порядку. Каждый замыкал себя «наручником» к тросу. За меня это сделал «главный».
В кромешном липком туманном мареве мы двинулись гуськом – и не мудрено, в той огромной пещере, в которой мы оказались, при совершенно нулевой видимости, потеряться было раз плюнуть. Но потеряться во мгле, как оказалось, было ещё меньшим злом…
Через пару сотен шагов я понял почему.
Из белесой мглы, справа от нас, словно «летучий голландец» выплыл прямоугольный остов.
Подойдя ближе, я увидел, что это остатки железнодорожного вагона – ржавые, рассыпающиеся в труху стальные колеса, стальные ржавые боковины.
Повинуясь какому-то безотчетному порыву, я бросился к вагону и буквально влетел в огромный провал во чреве вагона, до сих пор тускло мерцающий полосками покореженного металла – такое впечатление, что в бронированную стену вагона одновременно ударил с десяток артиллерийских снарядов.
Сильный удар слева – и я потерял равновесие. Но перед тем как упасть, я успел различить внутри в беспорядке лежащие скелеты в обрывках грязно-зеленой одежды и, кажется, пару кожаных сапог.
Чьи-то мощные руки, схватив меня «за грудки», с поистине нечеловеческой силой подняли в воздух – я не касался ногами земли.
- Твою мать, профессор, ты хоть понимаешь куда полез, падла! Загубить нас здесь хочешь, сука? Тварь! Думаешь, ОНА оставить хоть кусочек мяса на твоих тощих костях! – очки спали с лица «главного» и взгляд белесых насекомьих глаз буквально парализовали меня. Я никогда не видел его обычно бесстрастное лицо в таком гневе! Мне даже показалось, что я уловил печать страха на нем.
Я открыл было рот, но кроме сгустков слюны не смог выдавить ничего.
С минуту он смотрел на меня, а потом смягчился – видимо, осознав, что никакого злого умысла у меня не было.
- Что с тебя, идиот, взять? Ты думаешь, мы тут в детские игрушки играем? В паровозики? Лахташг за милю чует их ловушки! Стоит нам задеть хоть одну сигнальную нить – и п…ц! И тебе, падла, тоже живым отсюда не выбраться! И не надейся, понял? Хоть и сдохнешь после нас, а сдохнешь все равно – будь здоров!
Но убедившись, что я просто «овощ», он отпустил меня, и мы двинулись дальше. Только теперь он следил за мной в оба.
- Без фокусов, профессор, без фокусов, - то и дело шипел он мне в затылок.
Под ногами что-то постоянно хрустело, мы спотыкались о что-то тяжелое. Пару раз я натыкался то на кирзовые сапоги, то на ржавые искореженные автоматы, несколько раз даже на неразорвавшиеся артиллерийские снаряды, один раз провалился в воронку – но меня вытянули все сообща.
- Вот, значит, где их могила, мать твою, - просипел, словно рассуждая вслух сам с собой, «главный терминатор». – «Вся королевская конница, вся королевская рать…». Значит, все это время поезд был в центральном Логове, а не восточном, как мы думали. Недалеко, значит, уехали… Но дьявол ЕЁ побери, как же ОНИ умудрились протащить весь поезд на самый нижний уровень! Волоком что ли или пол прогрызали? И ведь стреляли ещё здесь, в самом Логове!
- Я думаю, ОНИ могла схватить их поезд целиком, обмотать паутиной, как муху, и тащить в Логово, как муравьи гусеницу, а вскрыли «консерву» уже здесь, - послышался сзади голос замыкающего «терминатора».
Но «главный» ему ничего не ответил, мрачно звеня рассыпанными кучами стреляных гильз. На локомотиве погибшего поезда виднелись страшные раны – вырванные «с мясом» оплавленные металлические жгуты красноречиво говорили обо всем без слов.
Сейчас мне страшно, когда я вспоминаю это ужасное зрелище – затянутый паутиной искореженный поезд, ломкие хрусткие кости под ногами, обрывки одежды, сапог, ржавое оружие и гильзы под ногами. Но тогда я тупо смотрел на все это, как баран на трупы зарезанных овец, не понимая, какое это имеет к нему отношение.
Белесая мгла позади нас постепенно поглощала изуродованный локомотив. Пройдя ещё пару сотен шагов и оглянувшись, никто из нас с уверенностью не мог бы сказать, что он вообще существовал, поглощенный со всех сторон этим липким и мерзким желудочным соком.
Наконец, впереди раздался торжествующий крик первого «терминатора». А затем он что-то зашипел и засвистел на своем странном и жутком языке, состоящем почти из одним шипящих и глухих согласных.
«Главный» занервничал и чуть ли не пинками подгонял меня вперед.
Хищный туман расступился, и я увидел коническую пирамиду, лоснящуюся от слизи, снизу доверху укутанную серебристыми нитями.
- Вот оно! Вот оно! Бесценное сокровище! – сладострастно зашептал «главный», словно обнаружил не лоснящуюся мерзостную гадость, между прочим, тошнотворно воняющую, но гору золота и самоцветов.
Он вплотную подошел к конусу. Осторожно, не касаясь липких нитей, он жадно обнюхивал его, словно собака-ищейка.
- Отличная коллекция! Отличная! Скоро, очень скоро! Почти готовы! – и, повернувшись к солдатам «в хаки», прошипел. – Кто пальцем тронет – пристрелю на месте! – в доказательство своих намерений снял пистолет с предохранителя. – Тут все в сигнальных нитях! Стоит тронуть – и всем нам хана! «Мама» крикнуть не успеете! Это и тебя касается, ботаник, и в первую очередь!
К «главному» подошел «первый» и они что-то стали обсуждать на своем жутком языке.
Но тут произошло что-то непредвиденное, думаю, и для них тоже.
Послышался треск, чмоканье и хлюпанье, словно кто-то стал давить сырые яйца.
Оба «терминатора» застыли в изумлении, не сводя друг с друга глаз. А потом…
С громким треском основание конуса лопнуло и вместе с волной невиданного зловония с диким визгом выскочили какие-то существа.
Меня что-то толкнуло в спину, я, не помня себя, стремительно подлетел к «главному терминатору» и впился зубами в его левую руку, в которой он держал прибор. Прибор упал на землю, и я успел пару-тройку раз ударить по нему ногой, разбивая вдребезги антенну.
В глазах взорвался сноп ярких искр. Я упал оземь и почувствовал, как меня бьют ногами по всему телу – по лицу, груди, животу…
Но это длилось всего секунд 5-10 – не больше. Мимо меня молниеносно пронеслись какие-то тени, удары прекратились.
Где-то вдали я услышал частый сухой треск автоматных очередей, грохот разрывов и ядреный солдатский мат. Рядом со мной что-то вспыхнуло и завоняло бензином. У самого лица упали черные солнцезащитные очки-зеркалки.
Внезапно все стихло.
А потом меня вдруг что-то стремительно потащило куда-то вверх – рука моя по-прежнему была намертво прикована к тросу. Я взлетел, крича от дикой боли в запястье – казалось, оно вот-вот оторвется ко всем чертям. Наконец, я врезался во что-то мягкое, словно упал, сорвавшись с троса под куполом цирка, со всего размаху на страховочный батут.
Чьи-то нежные, ласковые, заботливые ручки обняли меня, прислонили к чему-то теплому и мягкому, словно женская грудь, а потом…
Описать свои ощущения я не в силах. Теплая волна наслаждения – от пят до макушки, постоянно нарастая, пронзала каждую клеточку моего тела. Словно какой-то яркий фейерверк, но из ощущений, разрывался в разных частях моего тела, разнося взрывную волну по всем оставшимся частям. От наслаждения тело мое извивалось как червь, ребра готовы вот-вот порвать хрупкий кожный покров, а глаза вываливались из орбит. Я прикусил язык, чтобы он не попал в глотку, и я не задохнулся. Кости скручивались как веревки, мясо кипело, словно его бросили в крутой кипяток, от кровавого пота слиплись веки.