– Мимин! Ты привезешь сюда Мукки и близняшек? Мама напечет оладий. Скажи, они сюда приедут? – умоляла она с лучезарной улыбкой. – Интересно, а лампы работают?

Девочка указала на электрические лампочки.

Эрмин нажала один из выключателей из коричневого бакелита, чтобы проверить, все ли действует.

– Да, моя хорошая, но лучше с ними не балуйся, как вчера в пансионе! Лампочки очень капризные.

– Ладно, Мимин!

Тала бросала вокруг одобрительные взгляды. От камина уже шел особый запах, напоминающий о гостеприимном очаге, о блюдах, которым предстоит здесь готовиться…

– В угловом шкафу есть несколько тарелок и приборы, – сообщила она Эрмин.

– Мне понадобится кастрюля.

– Я принесу все необходимое! – пообещала молодая женщина. – Пойдем с нами, Тала. Тогда торговцы в Робервале узнают, что ты моя свекровь, и будут почтительно с тобой обращаться. Я ведь местная знаменитость, и нужно этим пользоваться! Все знают, что я вышла замуж за метиса, многие из них знакомы с Тошаном. Я считаю, что тебе не надо бояться выходить из дома. А я очень часто буду наезжать, обещаю тебе.

У Эрмин было очень решительное выражение лица. Ее красивые голубые глаза сверкали, она невольно улыбалась. Тала испытывала облегчение.

– Если тебе нравится опекать меня и моего ребенка, тогда не прислушивайся к моим жалобам! Я просто дикарка! – сказала она. – Я привыкну к городской жизни.

– Так это даже не город, а всего-навсего городок! – заметила Эрмин. – Если бы ты видела Квебек или Монреаль – трамваи, Шато-Фронтенак[18] и все остальные здания…

– Роберваля мне хватит за глаза! – пошутила Тала.

Они заперли дом и отправились в поход по магазинам. Киона снова надела свои индейские наряды, которые, по мнению молодой женщины, шли ей гораздо больше. Окраска оленьего меха прекрасно гармонировала с ее медовым цветом лица и с рыжеватыми с золотистым отливом волосами. Тала же была в пальто из коричневого драпа поверх туники, расшитой жемчугом. Косы, затянутые узлом на затылке, она повязала платком.

– Еще не очень холодно! – заявила Эрмин, когда они вышли на улицу. Киона подошла к Шинуку. Казалось, она вовсе не боится огромной лошади. Она уже гладила ее возле пансиона, но теперь, продолжая ласкать животное, заливалась смехом. Тала так внимательно разглядывала лошадь, что Эрмин это насторожило. Тогда она заметила, что Шинук прикрыл глаза и, похоже, спит, прижавшись носом к груди девочки.

– Киона, – воскликнула она, – давай, забирайся в сани! Неужели тебе не хочется поехать в магазин?

Девчушка последний раз погладила лошадиную морду и подбежала к саням.

– Мне кажется, Шинук очень полюбил тебя! – отметила молодая женщина.

– Он грустит, – ответила ей Киона.

Эрмин любила животных – собак Тошана, особенно старого Дюка, которого знала много лет, но никогда не думала, что к ним можно применять такие категории.

– Думаю, ты ошибаешься, моя милая! – сказала она. – За Шинуком хорошо ухаживают, у него удобная конюшня, вода и корм. Его хозяева прекрасно с ним обращаются.

– Он грустит, Мимин! – заупрямилась малышка. – А почему – я не понимаю…

Киона пристроилась на заднем сиденье рядом с матерью, которая не проронила ни слова. У Эрмин зародилось сомнение.

«А вдруг она слышала, как мы обсуждаем ее дар, ее необыкновенные способности? – внушала она себе. – И если теперь она пытается утешить лошадь, то это просто игра. Мы сами забили ей голову этой ерундой. И я первая. После смерти Виктора я без конца ласкаю Киону, говорю ей, что ее улыбка и нежность приносят мне облегчение. Но может ли бедняжка в самом деле творить чудеса? Тала права, я должна изменить поведение, относиться к ней как к обычному ребенку. В конце концов, это только моя сестренка, моя прелестная очень красивая сестричка, мое солнышко, но не больше…»

Твердо решив не потакать своему безумному воображению, Эрмин направляла свой экипаж к бульвару Сен-Жозеф, где находились главные торговые заведения. Эрмин про себя перечисляла все, что нужно купить.

«Тряпки, кастрюлю, запас еды, не забыть муку, сахар, соль, консервы тоже, занавески, минимум на восемь окон. Кажется, остаются карнизы».

Ее появление привлекло интерес прохожих. Звенели колокольчики, все взоры устремлялись на девушку, белокурые волосы которой выбивались из-под белой шапочки. Пожилая дама, болтавшая с соседями, узнала ее.

– Смотрите, смотрите, это же певица! Соловей из Валь-Жальбера. У нее муж метис. Держу пари, она прогуливает свою свекровь. Видите, сзади в санях сидит индианка! Ведь правда, я еще кое-что соображаю?

Это была Берта, тетка Гамелена. Эрмин вместе с ней смотрела соревнования собачьих упряжек, в которых шесть лет назад, в январе 1933 года, участвовал Тошан.

– Да, она сделала себе карьеру, Эрмин Дельбо, – продолжала старая Берта, – но по виду не скажешь, что зазналась. Другие вот разъезжают в шикарных автомобилях с шоферами.

Эрмин чувствовала на себе взгляды прохожих. Она остановила сани возле магазина «Времена года». Прежде чем заплатить за многочисленные покупки, она представила Талу хозяйке заведения.

– Это моя свекровь, Роланда Дельбо. Она проведет зиму в Робервале вместе с дочкой.

Хозяйка, которая тоже узнала Эрмин, держалась очень почтительно. То же произошло в булочной Ганьона.

– До чего эти люди становятся любезными, когда ты меня им представляешь! – вздохнула Тала. – Ты, доченька моя, с хитрецой! Спасибо тебе, теперь, думаю, я смогу делать покупки самостоятельно.

– Пора обедать! – заметила молодая женщина. – Вернемся к вам домой, на улицу Сент-Анжель. Я дам Шинуку овса. После обеда схожу в банк и на почту. Ею управляют две сестры. Их прозвали сестры Гарант! В другой раз пойдем вместе, Тала.

Они съели холодные закуски, потом обновили медный чайник, вскипятив в нем воду. В другом сарае Эрмин обнаружила две скамейки, с которых от сырости слезла краска.

– Все-таки лучше, чем ничего. Мы заказали столяру шесть стульев. Будут готовы к концу недели.

Индианка только поддакивала, голова у нее слегка кружилась из-за всех этих хождений туда и обратно, знакомств с чужими людьми, к которым она бы и близко не подошла при других обстоятельствах. Но Киона с аппетитом поела и, казалось, получала удовольствие от этой суеты.

В час дня Эрмин ушла в банк. Странным образом она почувствовала, что освободилась от страшной тоски, в которой пребывала уже несколько недель.

«Мне на пользу двигаться, видеть новые или знакомые лица, – думала она, – я должна быть сильной, все мне это твердят. Когда я об этом думаю, то вспоминаю, что даже Овид Лафлер призывал меня быть мужественной! Честно говоря, мне это больше по душе, чем лицемерное сострадание… Я постараюсь быть полезной людям этой долгой одинокой зимой без Тошана. Каждый вечер будут писать для него отчет о прошедшем дне, мне это поможет. Мне будет казаться, что я рядом с ним».

Управляющий банком, месье Клутье, принял ее предельно радушно. Лора открыла у него счет, и теперь он мог поздравить себя с тем, что приобрел двух клиенток с внушительными доходами. Молодая женщина уладила кое-какие мелочи, продемонстрировав известную легкость в общении, которая и требовалась. Потом сняла деньги со счета. Хотя она беседовала, светски улыбаясь, в памяти у нее то и дело возникал образ маленькой сиротки, пригретой монахинями. Благодаря чудесному, дарованному небесами таланту девочка, подобранная зимней ночью, стала знаменитостью. Сегодня молодая женщина владела пусть скромным, но состоянием.

Углубившись в свои мысли, она вышла из банка, говоря себе, что при желании могла бы теперь остановиться в замке Роберваль и, сидя за огромным столом в ресторане, слушать выступление артистов, которое проходит там в конце сезона.

«Нет, – подумала она, – я бы не смогла! Так странно, сперва я была робким подростком, переодевалась рядом с кухней, а повар предлагал мне кашу и смеялся над моим прозвищем – Снежный Соловей! А теперь оказалась по другую сторону, где грумы и официантки смотрят на меня как на богатую туристку, нет, я так не смогу! Я принадлежу своему поселку-призраку, моему дому, притаившемуся в лесной чаще, на берегу реки Перибонки…»