Но однажды он вернулся в нее в середине лета. Это случилось после одной истории, о которой говорил весь город.
К нам на гастроли после заграничного турне приехала знаменитая балерина. Она три дня танцевала на открытой эстраде курзала. И все эти три дня мы видели Жестянщика в первом ряду на одном и том же месте. Каждый вечер, когда балерина исполняла последний танец, в проходе перед сценой появлялась билетерша с корзиной голубых, как утреннее небо, роз. Эти редкие розы выращивал садовник на Пересыпи, и, чтобы придать им необыкновенный цвет, он что-то впрыскивал в корни. Когда балерина, вызванная овацией, выходила на авансцену, билетерша ставила к ее ногам цветы. Жестянщик вставал и уходил по проходу – высокий, элегантный, невозмутимо спокойный. На последнем концерте я увидел его глаза: обычно белесые, они светились ярко и холодно, как будто вобрали в себя цвет роз. Он прошел мимо нас как слепой. Я толкнул локтем Витьку, Витька уставился на меня. Я повертел пальцем перед своим лбом, и тогда Витька понял, что смотреть надо не на меня. Рядом с Жестянщиком шла билетерша и зло говорила:
– Платить-то думаешь? Третью корзину таскаю…
– Потом, потом, – ответил Жестянщик.
Но билетерша продолжала идти рядом. Мы хорошо знали ее скандальный характер и пошли следом за ними, чтобы ничего не прозевать. Но нас ожидало полное разочарование: скандала не произошло. У выхода за ограду Жестянщик достал из бокового кармана пиджака бумажку и, сжав ее в кулак, сунул в руку билетерше.
В этот вечер Жестянщик ушел с концерта не один. А на другой день он вместе с балериной исчез из города.
Жестянщик вернулся через месяц…
Я и Витька ждали Сашку на углу Базарной улицы. Сашка опаздывал. Никто из нас никогда не опаздывал. Мы стояли и ругали его последними словами. Наконец Сашка появился и издали сообщил:
– Имею новость…
– Наплевать на твою новость. Почему опоздал? – спросил Витька.
– Нет, вы видали? Я бегу сообщить им новость, а ему на нее наплевать. Он еще не знает, на что плюет, но уже плюет.
– Сашка, не трепись, – сказал я. – Почему опоздал?
– Сообщаю: вернулся Жестянщик.
– Врешь? – спросил Витька.
– Новость из первых рук. Источник самый авторитетный.
Мы не поверили Сашке. У него все новости были из «первых рук» и из «самых авторитетных источников». На этот раз авторитетным источником была Сашкина мама.
– Проверим? – спросил я у Витьки.
– Я уже проверял, – сказал Сашка.
– Ничего, теперь мы проверим, – сказал я.
Мастерская была за углом. Мы подошли и заглянули в дверь. Жестянщик стоял за верстаком в своем комбинезоне. Он принимал работу, долго и мелочно торгуясь с пожилой женщиной.
– Ну как? – спросил Сашка. – А это видали?
Сашка вытащил из кармана газету: в хронике сообщалось, что после короткого перерыва балерина возобновила свое феерическое турне по городам Кавказского побережья.
Мы простили Сашке его опоздание. Жестянщик был нашим личным врагом. Почему – мы не знали. Он ничего плохого нам не сделал, и мы никогда не сказали с ним ни одного слова. Но он все равно был нашим врагом; мы это чувствовали и презирали Жестянщика за его двойную жизнь.
Особенно непримиримо Жестянщика ненавидел Витька. Открытых столкновений между нами не было, но Жестянщик, наверно, догадывался о нашей ненависти к нему. Как только мы встречали его с какой-нибудь женщиной, Витька не мог удержаться, чтобы не сказать:
– Есть же паразиты. В городе примуса негде починить, а они гуляют…
Ни разу не выдал себя самозваный капитан ни взглядом, ни движением головы. Нам очень хотелось идти за ним и разоблачать. Мы просто мечтали об этом. Но, говоря откровенно, мы боялись незрячих глаз Жестянщика и его тяжелых рук. Наверно, поэтому мы ненавидели его еще больше.
В прошлое лето мы часто видели Жестянщика на пляже с молодой и очень красивой женщиной. Потом случайно встретили ее в городе одну: она выходила из галантерейного магазина. Витька шагнул к ней навстречу и загородил дорогу.
– Человек, с которым вы бываете на пляже, обманывает вас, – сказал Витька и ужасно покраснел, потому что женщина смотрела на него зелеными глазами и улыбалась.
– Как же он меня обманывает? – спросила она.
– Он не тот, за кого себя выдает…
– Милый вы мой, для женщины это не худший вид обмана. Я знаю, что он не капитан, но какое мне до этого дело?
Витька вернулся к нам красный и злой. Женщина смотрела на нас и смеялась.
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – громко сказал Сашка, и мы ушли, гордые и непонятые. Женщина смеялась, и смех ее преследовал нас по крайней мере два квартала.
Мы, конечно, не подозревали, что и на нас бездумно веселая жизнь курорта с детства оказывала свое влияние. Я, например, до тринадцати лет разгуливал по городу в плавках и в этом первобытном наряде чувствовал себя на городских улицах свободно и просто, как, очевидно, чувствуют себя туземцы в Африке. Так продолжалось до тех пор, пока на меня не обратила внимание одна молодая женщина. Я пил газированную воду, а она проходила мимо с мужчиной. Они тоже остановились у киоска. Я ловил краем глаза их отражение в стекле витрины. Женщина кивнула на меня своему спутнику и сказала:
– Посмотри на этого мальчика – живой Аполлон…
Я был достаточно сведущ в мифологии, чтобы понять лестное для себя сравнение. Какое-то мгновение я разглядывал собственное отражение и вдруг увидел в стекле глаза женщины. Она улыбнулась. Мне было жалко оставлять недопитую воду, и я допил ее, но уже без всякого удовольствия. В стекло я больше не смотрел, но все равно знал, что женщина на меня смотрит. Я поставил на стойку стакан и побежал. Я бежал до самого дома, и это привычное расстояние показалось мне необыкновенно длинным. Я старался не смотреть на прохожих, стыдясь своей наготы.
Дома не было большого зеркала. Я разглядывал себя по частям в настольное: сначала ноги, потом живот, грудь… До этого я не замечал своего тела, просто не думал о нем. Оно отлично служило мне во время игр, и этого было вполне достаточно. Теперь у меня появился к нему какой-то жгучий интерес, которого я стыдился. В тот день я больше не выходил из дома. Я сидел у окна и ждал мать. И как только она вошла в комнату, сказал:
– Ходить в плавках я больше не буду.
– Что случилось?
– Ничего. Но ходить в плавках я больше не буду.
– Ничего, походишь.
Мама не была злой. Просто нам трудно было жить вдвоем на ее зарплату. Мое категорическое заявление застало ее врасплох. Самолюбие матери мешало ей признать, что она не может дать сыну того, в чем он действительно нуждался. За ужином я обычно рассказывал маме о своих дневных делах и похождениях. Но в тот вечер молчал. О том, что произошло со мной, я мог бы рассказать только отцу или Сергею – мужу моей старшей пестры. Но отца у меня давно не было, а Сергей и сестры работали на Крайнем Севере.
Утром я дождался, пока ушла мама, вытащил из комода брюки и вельветовую куртку. В них я ходил зимой в школу. Брюки оказались безнадежно коротки и сильно потерлись на коленях. Я взял ножницы и распорол манжеты. После этой операции длина брюк меня вполне устроила. Правда, внизу болталась бахрома и цвет брюк под манжетами оказался значительно темнее, но это меня мало беспокоило. Хуже обстояло дело с ботинками: они ссохлись и вообще не налезали на ногу. В ящике со старой обувью я отыскал летние туфли Сергея. Верх был почти целый, но подошвы протерлись насквозь. К тому же туфли были мне широки. Но это все мелочи. Зато мою наготу надежно прикрыли черные когда-то брюки с проступившим на них грязно-рыжим оттенком, коричневая куртка и широконосые туфли, в которых ноги мои болтались, как в галошах. В этом наряде я в то утро впервые появился на улице и носил его в тридцатиградусную жару до тех пор, пока сестры не прислали мне новый полотняный костюм и сандалии.
Жизнь курортного города с ее обнаженной интимностью, которую отдыхающие даже не пытались скрывать, рано пробудила в нас интерес к девчонкам. Сашка и Витька подружились с Катей и Женей еще в восьмом классе. А я обратил внимание на Инку в прошлом году. Вернее, я обратил внимание на Инку сразу, как только она поступила в нашу школу (они приехали с Дальнего Востока), но первое время я нравился Инке больше, чем она мне. Катя носила мне Инкины записки, которыми я зачитывался, но на них не отвечал. Я оберегал свою независимость. С меня было достаточно, что Сашка и Витька ее потеряли. Но когда Инка пригласила меня на свой день рождения, я пошел. Это была, конечно, ошибка, потому что с того вечера я больше не мог притворяться.
