Литмир - Электронная Библиотека

Николай Побережник

Время сирот

Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но развяжет язык молчаливый гранит –
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло –
И оно свои тайны отдаст.
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов целой груды веков, –
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков…
Владимир Высоцкий. Баллада о времени.

Пролог

Одетый словно для торжества старик стоял у окна. Начищенные до блеска сапоги, приталенный кожаный пиджак воротником стойкой, застегнутый на все пуговицы, широкий пояс и кобура с тяжелым пехотным револьвером. Такое оружие теперь можно встретить разве что в коллекциях или у охотников на северо-востоке, что берут его с собой на промысел, где с одного выстрела можно было свалить таким калибром внезапно выскочившего навстречу хищника.

Острый взгляд, плавные движения и уверенная походка, со спины и нельзя сказать, сколько лет этому человеку, если не видеть его белые, словно пух степного ковыля волосы. Сильные руки, оперлись на подоконник ладонями, покрытыми почти прозрачной кожей, старик приблизился к стеклу и присмотрелся к дороге, серой лентой изгибающейся по степи со стороны предгорий. По дороге катили две моторные повозки, едут быстро, уверенно. Старик вдохнул, чуть заметно улыбнулся, отчего на левой щеке, исчерченной несколькими глубокими шрамами, появился замысловатый рисунок. Взгляд устремился дальше, и выше – к небу… На горизонте лениво плыл дирижабль, еще немного и он сольется с облаком. Вздох, но не тяжелый, а скорее умиротворенный и спокойный. Старик отошел от окна, вглубь небольшой комнаты, где рядом с круглым столом стояло плетеное кресло, усевшись в которое седой хозяин дома, одиноко стоящего в степи, достал из кобуры револьвер, взвел курок и положил оружие на колени, а потом откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Осталось подождать немного… Лицо стало спокойным, а в уголках глаз, блеснув на солнце, появилось по прозрачной капле, которые медленно поползли по покрытым множеством морщин щекам, а старик продолжал улыбаться, уносясь с мыслями в далекое прошлое.

Глава первая

Кинт присвистнул голубям вдогонку и, щурясь, поднёс ладонь ко лбу. Яркое Светило катилось к закату, слепило, мешало разглядеть стаю.

– Еще круг и домой! – улыбаясь ямочками на щеках, юноша крикнул своим домашним птицам и присел у плетеной большой клети из податливых молодых веток речного дерева.

Клеть сделал отец Кинта, когда сорванцу исполнилось десять, и через день ушел… отец ушел в ополчение Таргала Третьего, а спустя полгода, мать Кинта тихо плакала, стоя напротив стены, где на полке стояла урна с прахом мужа…

– Сынок, ужинать! – мать вышла во двор, небольшой, но уютной и с любовью построенной главой семейства хижины.

– Сейчас, еще двое не вернулись. Красивые, правда?

– Вроде не было у тебя таких пестрых, – мать внимательно смотрела в небо, наблюдая за парой голубей, – Кинт… откуда они?

– Ну… я поменялся, с В атом поменялся, – пряча глаза и делая вид что занят клеткой ответил Кинт.

– На что? – строго спросила мать, – ну-ка, загоняй их и спускайся.

Сердитые нотки в голосе матери, вполне имели основание – несколько месяцев назад, Кинт обменял походный платок отца, на молодую горлицу, которую он приглядел у соседа и друга. Кинт любил голубей, и все свободное время проводил с ними.

– Так, на что променял, – не сбавляя строгих интонаций, спрашивала мать, когда Кинт уже сидел на кухне.

– Мам, ты только не ругайся… я на сумку школьную поменял… Я все равно не пойду больше учиться! Я тебе буду помогать, и вон к мастеру пара, старому Кошу в ученики наймусь! Не хочу больше так жить и есть один раз в день!

– Сынок, – мать подошла к насупившемуся Кишу и, погладив по голове присела рядом на лавку, поправив выбившийся из-под косынки локон седых волос, – тебе надо учиться, а на еду я заработаю. Да и брат мой должен осенью приехать, обещал помочь.

– А до осени? – перемешивая крохотный кусочек масла в каше из злаков крупного помола, спросил Кинт.

– Как-нибудь сынок… как-нибудь.

Мать грустно улыбнулась, снова погладила Кинта, и вдруг, ее лицо начало растворяться, желто-зеленое облако заволокло всю кухню… Послышался пронзительный свист… яркая вспышка, взрыв…

– Мама! – крикнул Кинт и, проснувшись, обливаясь холодным потом сел в постели.

– Кинт ну что опять? Сколько можно? – сонным и недовольным голосом, сказал В акт, сосед по казарме и так уж получилось, единственный друг.

– Прости… – вытирая грубым, суконным одеялом лицо ответил Кинт и снова лег, уставившись в потолок.

Кинт посмотрел на толстые деревянные балки, на которых в трех местах, над центральным проходом казармы висели масляные светильники. Опять этот сон… он повторяется уже давно, Кинт даже не помнит как давно и сколько раз…

Кинт – жилистый высокий юноша, от отца получивший черты лица южанина, высокий лоб, карие, почти черные глаза и густые, но сейчас, коротко остриженные черные волосы. А еще у Кинта приятная улыбка, которую редко, очень редко теперь можно увидеть… тут, в казарме сиротской школы для мальчиков, улыбка большая редкость. Здесь, указом и повелением Таргала Третьего живут и учатся дети, осиротевшие из-за длительной войны за объединение терратоса.

– Просыпайтесь сони! – громко крикнул Чагал и один раз, сильно ударив в тревожный колокол, подвешенный за балку у входа в казарму.

Чагал – мастер-наставник в отряде старших сирот. Почти старик, покалеченный и состаренный войной, с деревянным протезом, не гнущейся правой рукой и безобразным шрамом через все лицо и как следствие отсутствующий правый глаз. На всех детей в школе сирот внешность Чагала наводила ужас, но не долго, лишь первые минуты знакомства. Наставник любил детей и отдавал им всего себя, чтобы научить и воспитать. И дети отвечали ему взаимностью – никто не отвлекался на занятиях, которые вел Чагал, а не выучить урок – считай, потерять доверие и уважение старика, а это было подобно смерти. Единственным глазом Чагал «испепелял» не усидчивых воспитанников, а потом придумывал для них различные «мероприятия», воспитывающие усидчивость и послушание… Например, постоять на коленях с закатанными штанинами в углу кладовой, где посыпано крупной солью, с тяжелой, тысяче страничной Книгой Истории Последней Войны в руках. Потом, пережив наказание, было практически невозможно вернуть доверие Чагала, а впереди, маячила перспектива закончить школу без рекомендаций, совсем, а это в свою очередь отметало малейшую возможность устроиться в любой из военизированных корпусов.

– Кинт, Кинт просыпайся! – тормошил друга Вакт, – моргал всю ночь на потолок, а теперь дрыхнет. Да просыпайся же!

– Все, все, – Кинт поднялся и начал быстро одеваться.

Поверх нательного белья – длинной льняной сорочки и кальсон, Кинт накинул короткий камзол, со вставками из толстой кожи на локтях и плечах, влез в штаны, шустро затянув поясной шнур, намотал портянки и практически запрыгнул в сапоги. Быстро заправив постель, Кинт побежал догоняя друга к туалетам и умывальным, схватив из тумбочки грубо сотканное полотенце. Все делалось быстро, и казалось, метание юношей было похоже на хаос, но это только на первый взгляд, мастер Чагал настолько вымуштровал своих подопечных, что теперь, все подростки выпускного класса кишат, словно муравейник… все бегут, но никаких лишних движений, все по делу и со смыслом. Пулей прилетев к кровати и вытираясь на бегу, Кинт застегнул пуговицы камзола, кинул на голову шляпу с жёсткой цилиндрической тульей средней высоты с неширокими прямыми полями, и сдёрнув с изголовья ложа широкий пояс, побежал на улицу, застёгивая пряжку, где уже строились в две шеренги его товарищи. К слову на поясе было несколько кожаных подсумков и кармашков, ножны, в которых находился длинный штык от походной винтовки и кобура с тяжелым пехотным револьвером, с длинным шестигранным стволом, стрелять из которого юношам было возможно, лишь удерживая его двумя руками.

1
{"b":"254401","o":1}