«Закладки»[21] и с десяток квартир в разных городах и разных странах могли обеспечить безбедное и скрытное существование Крысолова в течение всей долгой жизни аномала. Даже если денежные средства истощатся, всегда остается большая закладка – затопленные катакомбы под развалинами форта № 19 в нескольких километрах от Полесска в Восточной Пруссии, нынешней Калининградской области. Проникнуть в катакомбы можно было только обладая нечеловеческой быстротой, ловкостью и выносливостью. Тем, что в избытке было у аномалов. Несколько центнеров серебра, золота, платины и драгоценных камней в ювелирных украшениях XVIII-XIX веков. Именно этот клад и являлся основным источником средств. До девяностого года Крысолов продавал драгоценные поделки за мизерные – по отношению к их реальной стоимости – суммы ювелирам в Союзе. Потом стал небольшими партиями переправпять на зарубежные аукционы, переводя деньги на счета в Берне и Цюрихе.

Он вполне считал себя вправе распоряжаться драгоценностями, награбленными наци в Восточной Европе, по праву рисковавшего жизнью в абсолютно непроходимых (непроплываемых) для человека подводных лабиринтах, нашпигованных натяжными, нажимными и плавающими минами. Коррозия сделала свое дело, но не было никакой гарантии, что один из этих ржавых монстров все-таки не сработает, превратив тело пловца в жалкие ошметки. Кстати, на входе Крысолов проплывал мимо старых обрывков гидрокостюмов и искореженных баллонов аквалангов, словно напоминавших ему о предельной осторожности.

Возможно, где-то в глубине катакомб, соединявших форты, скрывалась и печально знаменитая Янтарная Комната, только искать ее Крысолов не стал – зачем? Если она лежит под водой – значит, так надо. Делиться с каким-либо государством своей находкой он не считал нужным. Патриотизмом и абстрактным альтруизмом он не страдает, предпочитая помогать только тем, до кого мог дотянуться, считал – и не без оснований – все фонды и благотворительные учреждения аппаратами для отмывки денег. И уж меньше всего он хотел отдавать львиную долю сокровищ прожорливым, но бесполезным аппаратам Минфина и налоговой инспекции России. А уж тем более – ярко засвечивать свои способности. Он даже слегка подновил систему минирования в тоннелях.

Крысолов собрал на берегу мелкий плавник, тонких сухих веток, плеснул в ржавую консервную банку, найденную тут же на берегу, бензина из канистры, сложил дрова над банкой «колодцем» и поджег топливо. Полыхнуло. Сырые дрова шипели, пар смешался с дымом, сухие дрова занялись сразу. Присев перед костром на теплую землю, Крысолов закурил.

На душе было муторно, и заедала грусть. Даже недавняя радость от общения с себе подобными, с существами, понимавшими и принимавшими его таким, какой он есть, улетучилась, словно легкий дымок сигареты. Все-таки тщательно вбитая, накрепко засевшая в сознании тяга к одиночеству сыграла свою роль и в жизни Крысолова, и в жизни Змея. Каковы бы ни были мотивы их почти дружеских (?) отношений, каждый из них не был особенно нужен другому. А кто вообще был нужен аномалу? Подруга? Дети? Особой уверенности в этом у Крысолова не было. И, возможно, поиски именно этого – кто? – и толкали его вперед.

Выкурив сигарку наполовину, Крысолов вернулся к «уазику», вытащил литровую бутыль домашнего вина, одну из тех трех, что сунула ему в рюкзак «на дорожку» Лиза, и кружку. Сел перед костром. Усмехнулся чему-то и выбил пробку, налил в эмалированную посудину густого терпкого напитка, отхлебнул добрый глоток и снова усмехнулся. Поднял кружку на уровень глаз, словно произнося тост.

– Что ж, хоть кто-то в этом мире произнес наконец слова: «Возвращайся, брат, я буду ждать тебя», – проворчал он, вспомнив прощальные слова Лизаветы.

Крысолов внимательно оглядел собравшихся в комнате людей – четверо мужчин и две женщины. Не считая двух аномалов из личной охраны главы Прибалтийского филиала Синдиката, контролировавшего кроме Латвии, Литвы и Эстонии еще и Польшу.

– Итак, господа-товарищи, вы по-прежнему желаете автономности своего филиала? – медленно спросил Крысолов. Сегодня он исполнял непривычную для себя роль дипломата, посредника в переговорах с региональным филиалом, возжелавшим стать самостоятельным. Крысолов имел четкие инструкции: в случае отказа подчиниться – уничтожить все руководство филиала.

От пристального взгляда не укрылась решимость людей любыми способами добиться самостоятельности. И Крысолов уже вполне представлял, что ожидает его в ближайшие пару минут. «Мать твою так, – подумал он с кривой ухмылкой, – центробежные тенденции, кажется, возобладали и здесь. Почему отваливаются только филиалы в Союзе, словно заразившись безумием сепаратизма у народов этой страны? Ведь личный состав филиалов разношерстен по национальному составу. Смешно».

Резко встал глава – плотный седоволосый мужчина, отдаленно напоминавший взбесившегося павиана. Правда, сейчас отдаленность становилась все минимальней – в глазах главы мелькали опасные чертики тщательно подавляемого бешенства, сдерживать которое мужчине становилось все труднее и труднее.

– Слушай, сопляк, – проревел глава, и глаза его налились кровью. – Слушай внимательно и передай другим, тем, кто тебя послал. Мы будем продолжать настаивать на нашем обособлении и смягчении подхода к «диким»…

– Теперь я вижу и сам, – негромко прервал его Крысолов, – что здесь нужны коренные изменения.

Мгновенно в руках Крысолова оказались два пистолета АМП. Грохот сотряс, казалось, весь дом. Специальные конические пули калибра 44 «магнум», способные пробить навылет легкий бронежилет, прошивали тонкую стену, за которой сидела охрана. Каким-то чутьем Крысолов угадывал, где находятся аномалы, и точными выстрелами уничтожал их. Буквально за пару секунд магазины были опустошены. Мгновенно перезарядив оружие, Крысолов влепил вторую серию пуль – чуть ниже. Так, чтобы пули шли под углом и, пробивая стену, поражали лежащих на полу.