Этого ощущения мы не могли испытать, сидя над цинковым корытом, но вообразить было можно.
Теперь осторожно, аккуратно, без рывков, ровными потяжками нужно поднять рыбу к лунке, провести ее сквозь лунку, и она окажется на белом морозном снегу темно-зеленая, с ярко-красными плавниками и яркими полосками поперек.
В одном и том же мире существует множество своеобразных микромиров. Нет, я сейчас говорю не о том, что каждая семья как бы своеобразный мир и (что семья) каждый человек – это целая Вселенная со своими законами, интересами, открытиями, монументами славы и могильниками.
Нет, я говорю сейчас не об этой относительности. Но вот, например, существует так называемый Птичий рынок. Многие ли москвичи знают, где он находится. Многим ли известно, что он действует один раз в неделю, в воскресенье, и, наконец, многие ли бывают на нем или побывали хотя бы однажды в жизни. А ведь между тем есть люди, множество людей, которые ездят на Птичий рынок каждое воскресенье. Из этих-то людей и составляется там толпа, сквозь которую почти невозможно пробиться. Это самый многолюдный, самый тесный, самый оживленный рынок в Москве.
Птичьим он называется условно. Правда, что там продают в клетках щеглов и канареек и даже подчас соловьев. Правда, что там есть ряды только с птичьим кормом: конопляное семя, овес, просо, обыкновенные семечки, сушеная рябина и прочее. Правда, что там в воскресенье толпятся все голубятники Москвы со своими всевозможными голубями. Но ведь есть и другое.
Породистого щенка, милого ежа, белку, кролика, кошку наконец – все можно купить на Птичьем рынке. И все же не это главное, особенное лицо.
Главное на Птичьем рынке составляют ряды аквариумистов. Вот здесь и начинается особенное, здесь-то и начинается тот своеобразный мир, о котором мне захотелось упомянуть лишь затем, чтобы потом рассказать о другом микромире, еще более своеобразном. Например, мы живем и не знаем, что у русских аквариумистов произошло событие огромной важности. Сергей Образцов (один из самых заядлых аквариумистов Москвы, завсегдатай Птичьего рынка) привез из Лондона парочку рыбок, дотоле неизвестных и невиданных. Кто-то, наверно, выпросил у него парочку мальков. И вот уже через год редчайшие экзотические экземпляры проникли на Птичий рынок по баснословной на первых порах цене. А через два года почти все порядочные аквариумисты имели в своих аквариумах этих рыбок.
Или разве мы знаем, кто в последний раз удостоен международного звания короля гуппи за выведение самого красивого самца гуппи, этой крохотной и действительно красивой рыбки, происходящей откуда-то с индонезийских островов.
А то вдруг прошел слух: все аквариумисты Германии перешли на фильтрацию воды в аквариумах.
– Вы представляете себе, да, да, все немцы фильтруют свои аквариумы, – слышится в одном конце Птичьего рынка.
В другом конце почти то же самое:
– Да что ты понимаешь, темнота. Вон на немцев погляди, давно уж фильтруют. Значит, что-нибудь да соображают. Каждое дело идет вперед, двадцатый век, техника. Так что не задумывайся, бери эту помпочку, и прошу недорого, и работает бесшумно. А если насчет току, то счетчик при ее работе даже и не крутится, лишнего расхода не будет.
Каких только рыбок нет на свете, а вместе с тем и на Птичьем рынке. То из черного бархата, то с ярчайшими красными волосами, то с ажурными продольными полосками, то ярко-зеленые, то ярко-синие, то ярко-сиреневые, то как бы из жемчуга, то горящие крохотными бриллиантиками, то с рубиновой полоской вдоль изящного тельца, то все пестрые, то как бы из одного большого рубина. Все это сочетается с яркой и разнообразной зеленью водорослей, которые если начнешь перечислять по названиям, верно, испишешь несколько страниц. Тут же и готовые аквариумы, и речной песок для аквариумов, и обогреватели, и подсветка, и разные стеклянные и резиновые трубочки для очистки аквариумов, и чего-чего только нет. Но самое яркое, конечно, – те сотни или даже тысячи людей, которые за день перебывают, перетолкутся возле аквариумных рядов и для которых в этот воскресный день нет другого интереса, как эти рыбки, эти водоросли, эти стеклянные и резиновые трубочки. Может быть, он и не купит ничего, может быть, ему и не нужно ничего покупать (давно уж все есть), но и поглядеть на все – для него самая первая, самая большая радость.
Это отступление насчет аквариумов и особого мира аквариумистов, в общем-то, мало оправдано. Разве что с точки зрения противоположности. Недаром Герман Абрамов, когда пришел ко мне домой еще раз взглянуть на все мое снаряжение, увидев первым делом аквариум, грустно покачал головой и сказал:
– Да, либо аквариум забросишь, либо зимнего рыбака из тебя не выйдет. Нельзя одной рукой разводить рыбок и ухаживать за ними, а другой – вытаскивать их из лунки десятками и сотнями штук.
– Помилуй, Герман, я ведь не собираюсь опускать мормышку в аквариум.
– Так-то так, но очень уж разные психологии…
Но я хотел сказать о другом. Точно так же, как в воскресенье, вместо того чтобы заниматься обыкновенными воскресными делами, люди едут потолкаться на Птичий рынок… Впрочем, что я?! Как я могу сказать, что это точно так же.
Я не знаю, можно ли в этом удостовериться, но я убежден, что каждую неделю, примерно так со среды, московская телефонная сеть в зимние месяцы получает дополнительную нагрузку за счет рыбаков-подледников. Один рыбак, пристрастившись, помнится, умолял всех нас, его друзей, чтобы мы звонили ему насчет рыбалки не раньше пятницы, а то он уж со среды (с нашего звонка то есть) отбивается от дела, готовит снасти, пробует их в ванной, заготавливает провиант и думает только о предстоящем выезде.
Так же как для страстно влюбленного человека приятно, когда говорят при нем о женщине, которую он любит, и так же, как ему самому приятно говорить о ней, так и рыбак-подледник от разговора о рыбалке получает большое наслаждение. Кроме того, надо ведь сколотить компанию, кроме того, надо ведь сколотить такую компанию, чтобы кто-нибудь был «лошадник», то есть с машиной, на которой можно было бы выехать на водоем.
Это, конечно, своего рода аристократизм. Большая часть москвичей-фанатиков выезжает на водоем по железной дороге.
В ночь с субботы на воскресенье на вокзалах Москвы, в особенности на Савеловском и Ярославском, появляются люди, одетые хоть и разнообразно, но все же как бы чуть ли не в форме. Почти как десантники. Или как водолазы.
Москвичи в это время все больше в туфлях да модных пальто. Зябко. Надо бежать бегом, подняв воротник, а чуть приостановишься на остановке, стучи носками туфель нога об ногу, прыгай на одной ноге, колоти ладонью о ладонь в тонких перчатках. Потуже запахивай полы пальто и отвороты на груди. Ан, сзади, из-под низу забирается мороз. Неудобно городскому человеку в морозные ветреные ночи, если окажется так, что нет поблизости никакого транспорта.
И вдруг шествуют среди спешащей и зябнущей толпы неторопливые люди в валенках с галошами, тяжелых шубах (и брезентовых плащах поверх шуб). В таком наряде они немного неповоротливы. Точь-в-точь как водолаз на суше, зато хорошо будет сидеть десять часов на одном месте под метелью или снегопадом.
У каждого, как нам теперь доподлинно известно, ящик через плечо, на котором можно посидеть возле кассы или на перроне в ожидании поезда. В руках – пешни, вроде как оружие.
Добропорядочные москвичи разъезжаются из театров, гасят телевизоры, выключают радио, ложатся спать. Затихает, затухает заснеженный зимний город. Чем больше, чем глубже он засыпает, тем больше накапливается на вокзалах людей в шубах и валенках, с деревянными ящиками через плечо. Спите, москвичи. Завтра, когда вы будете открывать глаза и сладко потягиваться в своих теплых постелях, эти чудаки с ящиками будут уж сидеть на льду, на водоеме, встретив зимний рассвет. (Многие, многие тысячи чудаков на всевозможных подмосковных водоемах в радиусе не менее двухсот километров.) Вам непонятна эта причуда (десять часов на льду), а им непонятно, как можно лежать и нежиться в постели, когда на земле рассветает и начинается уж мало-помалу активный окуневый клевишко. За десять часов происходит такая вентиляция всего организма, из таких глубоких его уголков выветривается все застоявшееся и затхлое, что потом целую неделю вы ходите, как новорожденный, и работаете вдесятеро.
