Мелкие бесы – ибо кем же они ещё могли быть, рассудил я, – накатились и откатились, жалобно завывая и совершенно по-человечески потирая обожжённые места.

Серая фигура подобралась ближе, не касаясь, тем не менее, железной ограды.

– Хитро… – прошипел мне в ухо прежний голос, шедший как бы со всех сторон и ниоткуда в точности. – Гордишься собой, да? Думаешь, что победил? Вот так вот просто, как прилежный ученик, выучил задание, начертил, нарисовал, развесил – и всё?

– Изыди, сатана, – просто сказал я, не глядя на адское создание. – Изыди. У тебя нет над нами власти. И надо мной – в особенности. Я-то – жив!

– Жив? – захохотал призрак. – Эй, вы, ничтожества, слышите – он верит, что жив!

Мохнатые поросюки послушно вскочили на задние лапы и, забыв об ожогах, принялись старательно хрюкать – надо полагать, это был дружный смех.

– Ладно, – отсмеявшись, сказал призрак. Сказал без гнева, почти дружелюбно. – Сидите здесь. Текущую воду вам всё равно не перейти, всем троим. А твоя защита, гордец, не вечна. Мы не торопимся. У нас впереди вечность.

Серое существо с достоинством пожало плечами и повернулось, удаляясь. Следом за ним двинулась и большая часть его мохнато-поросячьей рати, правда, не вся – дюжина или около того осталась, наверное, наблюдать. Я, однако, заметил, что задние ряды свинюшек оборачивались и глядели на нас как бы не совсем так, как положено слугам адского пекла – чуть ли не с завистью, а иные так и вовсе с сочувствием.

Мы перевели дух. И поглядели друг на друга. На языке у меня дрожали тысячи тысяч вопросов – как всё это случилось? Как Аля и Саша жили здесь – если, конечно, это можно назвать «жизнью»? Что видели? Что делали? Встречали ли других, подобных себе – не случайно же Сашка при первой встрече назвал меня «новеньким»?

И… я не знал, с чего начать.

– Он… вы его… – наконец выдавил я.

– Угу, – буркнул Сашка. – Не, не видели. Слышали только.

– Слышали? От кого?

– У нас… случались гости, – бледно улыбнулась Аля, садясь рядом. – Но, Тём, что же дальше? Они не утащили нас всех троих прямо сейчас, но потом вернутся. Они всегда возвращаются. И всегда побеждают. Как смерть.

– Ничего подобного! – вскинулся я с горячностью, удивившей меня самого. – «Смерть, где твоё жало?» – забыли?

– Мы-то – нет, – Аля глядела в сторону, прижимая к себе куклу. – А вот про нас – да…

– Мы тоже забыли, – добавил Сашка. Он держался лучше сестры, как ни странно. – Вспомнили, только когда ты Машку Алину показал, – он вдруг шмыгнул носом. – А… а моего…

– Твоего медведя? – догадался я, вспомнив плюшевого мишку в углу сундука с солдатиками. – Ага, нашёл. Цел он, ничего ему не сделалось.

– А… – Аля судорожно потёрла глаза. – А… дом наш? Мама и папа-то, они вместе с нами тогда… умерли…

Я опустил голову.

– Папа ваш, наверное, и впрямь умер. А вот тётя Аглая жива и здорова. И дом стоит.

Сашка аж подскочил.

– Мама! К маме-к маме-к маме-к маме!

– Погоди! – одёрнула его Аля, губы дрожали, руки ходили ходуном. – Нам сперва выбраться отсюда надо! И через ручей перебраться! Всем троим, кстати! Тебя, дорогой кузен, тоже касается!

– Мне-то нетрудно, – пожал я плечами. – Только голова чуть закружится, и всё, но если с разбега, то невелика беда.

– С разбега… – передразнил Сашка. Рот его кривился, голос дрожал, ни дать ни взять – сейчас расплачется. – С какого разбега, братец? Мы же мёртвые, все трое! И ты тоже! Текучая вода – нам не перейти!

У меня засосало под ложечкой. Что за выдумки с «ты мёртв, ты мёртв»? Какой я мёртвый? Когда умирал?

– Вода или не вода, нас она не остановит, – решительно сказал я. – Зря я, что ли, книжки читал? Есть и на неё управа. Но туда мы успеем. Скажите лучше, как вам… Нет, скажите лучше, почему так всё странно у нас было, когда вы меня только увидели?

– Так мы решили – ты из Охотника своры, – хоть и шмыгая носом, тем не менее взялся объяснять Сашка. – Он часто так делает. Просто увести нас всех не может, не дано ему, надо непременно хитростью какой-то взять. Ты на тех поросей не смотри – они все такие ж, как мы, были. Ну, пока их не поймали.

– Ага, некоторых Охотник себе оставлял, – подхватила Аля.

– Наверное, самых плохих, – буркнул Сашка. – Большинство-то, говорят, утаскивает туда, откуда…

– Не надо про это, – оборвала его Аля. – Но, Тёма… ох, ты ж, значит, кузен… Никак не привыкну… Что теперь-то делать? Нет из смерти путей, а мы-то с Сашкой давно уж… того. И ты тоже. На кладбище этом ещё ничего, тут как-то… безопасно. А вот вокруг…

– Ничего я не мёртвый, – оборвал я её. – И вас выведу. Есть на то заклинания. А поскольку ничего в этом мире, кроме как по воле Господней, не творится, или по Его же попущению, значит, и это можно делать. Иначе не допустил бы Он никаких чар. Или сделал бы так, чтобы они не действовали.

«Верно, правнучек», – сказал скрипучий старческий голос мне в ухо. Я аж подскочил.

«Чего распрыгался? Думаешь, зря такую библиотеку я собирал? Я это, я, твой прадед. Молодец ты у меня, порадовал старика. Теперь выводи кузена с кузиной».

«А… а…» – я, наверное, выглядел сейчас словно второгодник Котовский у доски на математике. Пустой взгляд в пространство, рот открыт…

«Не акай мне тут, – строго сказал бестелесный голос. – Я это, твой прадед. Гнёздовский Иван Пахомович, титулярный советник. Между прочим, с немалыми орденами и от двух государей пожалованиями. Мной, грешным, книги собранные ты сейчас читаешь».

– Тёма? – забеспокоилась Аля.

«Они меня не слышат, не волнуйся. Они себя защитить не могут, я их прикрывал. А ты можешь. Мы с тобой, некроманты, такие – умереть спокойно и не мечтай и не надейся. Другим в ад или там в рай идти, а нам – трудиться на тропах посмертных вплоть до Страшного суда, заблудших выводить. Тем, кому не суждено было, кто до срока сорвался, о ком сам Господь скорбит. Ну, иди, Тёма, правнучек. Тебе дело трудное предстоит. Обо мне не печалься, день придёт – свидимся, поговорим. Тут, на сём погосте, крепость моя и твердыня. Меня-то тут никаким Охотникам не взять – ну, только если Сам не явится из бездны – а вот с вами другое дело. Иди же, не мешкай! Слуга адов за подмогой пошёл, не думай. Давай, не стой столбом! Эх, так бы дал подзатыльника!» – сварливо закончил голос.

Я помотал головой. Сегодня такой день, что удивляться нечему.

– Аля! Саша! Уходим, всё. Нельзя ждать больше. Что за водой забудется, то так тому и быть. – Не знаю, откуда ко мне это пришло. Может, тоже от прадеда?

– Уходим? – Аля испуганно заморгала, прижимая к себе куклу. – Тёма… ты не понимаешь. Ты по-настоящему мёртвый, такой же, как мы! Нет нам дороги назад!

– Это мы ещё посмотрим, – процедил я сквозь зубы. И решительно отодвинул щеколду.

Мохнатые поросёнки, похоже, обалдели от нашего нахальства.

Сперва обалдели, а потом дружно кинулись на нас, толпясь, пихаясь и мешая друг другу.

Здесь отец Никодим, конечно, сказал бы – молиться надо было. Ну, а я знал, что заклинания, коль они есть – та же молитва, только от знания, попущенного Господом.

Первому, самому шустрому бесёнку, я с размаху налепил на лоб карточку с глифом Награйи, додревней демоницы, чья воля правит легионами духов.

– Прочь! – Порось взвизгнул, метнулся в сторону, словно ошпаренный. Мохнатая шкура слезала с него целыми лоскутами, он катался по земле и выл – причём голос его становился всё более и более похож на человеческий.

Второй бес вцепился зубами в Алин подол, тоже получил глифом по сопатке и мигом ретировался.

Дорога перед нами открылась, и мы ринулись вниз по склону, туда, к ручью, что разделял, как нетрудно было догадаться, два мира.

Ага, нетрудно – я додумался далеко не сразу.

Здесь была моя дорожка. Нам достаточно перемахнуть через воду, чтобы уже никакие «охотники» и прочая нечисть никогда бы уже не смогли до нас дотянуться.

Три последних знака, три последних глифа. Символ перехода, символ возвращения. Я срисовывал их особенно тщательно.