…Но «плевел» все равно больше. И «плевелы» тоже приходится читать…

Гриф «совершенно секретно» на сценарии не ставят, после прочтения сжечь не рекомендуют, и вообще – это материал, по определению, предназначенный для массового потребления. А в нашей редакции, кроме главного редактора, всего-то два штатных сотрудника. Поэтому то, что я время от времени листала приносимые гонцами из редактуры киностудии сценарии, большим криминалом считаться не может.

Что-то читала с интересом, над чем-то хохотала: в смысле, это было остроумно и потому смешно… Ну и, что греха таить, кое-что просто высмеивала в прах. По причине претенциозности, безграмотности, а то и очевидной бездарности представленных опусов. Поверьте: ничуть себя не оправдываю – понимаю, что смеяться и ругать всегда легче, чем хвалить. Но что же делать, если смешно?… В общем, что было – то было: смеялась! И все порывалась собрать воедино и опубликовать самые потрясающие ляпы и перлы. Однако моя строгая редактриса на это добро не дала: в конце концов, не принятые худсоветом сценарии без ведома автора опубликованы быть не могут ни в каком виде. Даже в виде цитат.

Но однажды… Однажды Министерство культуры, Национальная киностудия и союз кинематографистов объявили открытый республиканский конкурс на лучший сценарий. Для всех желающих!

И тут моя начальница обратила ко мне свой улыбающийся лик:

– Ну, что, Юля, смеяться мы все мастера. А самой написать сценарий – слабо?

Дело прошлое – было это почти двенадцать лет назад, и я в ту пору была и моложе, и нахальнее, и веселее. В общем, я бодро и самоуверенно заявила:

– Буду участвовать в конкурсе! И обязательно займу какое-нибудь место. Может, не первое, но все равно займу, – и, чтобы не было путей к отступлению, с некоторым даже вызовом спросила: – Спорим?

– На что? – тут же протянула руку моя редактриса, ничуть не уступающая мне в азартности.

Окинув взглядом редакционные окрестности, я моментально выбрала призовой фонд:

– На глазированный сырок!

– Идет, – согласилась редактриса, а наша художница ударом ладони «разбила» спор.

И в тот же вечер я принялась за работу. Редактриса как опытный член различных худсоветов, жюри конкурсов и фестивалей посоветовала: пусть это будет мелодрама. Народу надоели «стрелялки» и боевики, людям хочется красоты, любви, светлой печали, может быть – слезы…

…Как рождается сюжет? Нужно знать финал истории. Если знаешь, чем она закончится, все остальное нанижется само собой. Не знаю, как у других, у меня именно так.

Зная печальный, но добрый конец своей повести о любви, я стала сочинять «канву». И тут мне в голову пришла идея: а что, если «соткать» полотно моей мелодрамы из отдельных ниточек, как бы выдернутых из судеб моих друзей и подруг? Это будет мое посвящение всем им – добрым, умным, любившим, любящим, юным, взрослым, счастливым, не очень, красивым, скромным…

Я писала взахлеб, как будто перебивая саму себя, старалась вместить в повествование черты характера, фрагменты биографии, любимые словечки, шутки всех, с кем свела меня жизнь… Я спешила: время, когда можно было сдать работу на конкурс, стремительно сокращалось.

Увлеклась! Писала и представляла себе, как потом мои друзья будут узнавать себя в героях киноповести. Странно: даже тени сомнения не было, что повесть состоится на экране…

И, наконец, пришел день, когда нужно было сдавать сценарий: завтра!

Накануне редактриса, которую доселе я не допускала в свою «творческую лабораторию» и немножечко отгоняла от монитора, спросила:

– Ну что, уже можно посмотреть?

Я, зная, что завтра опус будут читать и беспристрастно оценивать совершенно посторонние люди, милостиво согласилась. Моя старшая коллега углубилась в чтение. И буквально через несколько минут, горестно охнув, взялась ладонями за щеки.

– Что? – всполошилась я. – Что – так плохо?

Она молча покачала головой, листая курсором страницы на мониторе компьютера.

– Нет, – сказала она печально. – Это хорошо. Но это – не сценарий.

– Почему? – возопила я. Я читала множество сценариев, это было, по крайней мере, похоже!

– Это повесть. Это литературное произведение, но не сценарий, – грустно отвечала мне начальница.

Все. Плечи, руки, уголки губ у меня опустились… Все пропало. Я наказана за свою самоуверенность, надо признавать поражение. И разрази меня гром, если я еще когда-нибудь буду критиковать чью-то писанину: сама-то хороша…

– Ладно, я не буду отправлять это на конкурс, – сказала я мрачно и хотела было выключить компьютер.

– Нет, – твердо возразила мне моя руководительница. – Надо посылать.

Со мной случилась мелкая истерика:

– Чего позориться-то? И вам я тоже проспорила, пойду, схожу за сырком, – я чуть не плакала.

Редактриса дочитала произведение, повернулась ко мне, скрестив руки на груди и глядя куда-то в сторону.

– Чего вы молчите? – не выдержала я ее затянувшихся мрачных раздумий.

– Теперь я с вами спорю, – заявила она, переведя взгляд на мое расстроенное лицо. – На тот же глазированный сырок. Да, это не сценарий, но вы обязательно будете среди победителей конкурса. Обязательно. Лена, разбейте!

И все же я отмахнулась от повторно протянутой мне для спора руки. Но на следующий день отправила свою киноповесть на конкурс: все же работала целый месяц. При этом, уже не надеясь на успех, а потому и не сильно напрягаясь, назвала ее странновато: «Сверкающий красный шарик» – этими словами она заканчивалась.

Результатов конкурса пришлось ждать довольно долго. Его победителей должны были назвать на торжественном собрании Союза кинематографистов 17 декабря, в День белорусского кино. А до этого события еще состоялся Национальный кинофестиваль в Бресте, на котором наш журнал неизменно присутствовал в качестве основного информационного партнера.

Фестиваль – всегда праздник, встреча коллег… Были на фестивале и те из них, кто входил в жюри конкурса. Одна дама, таинственно улыбаясь, сказала мне вполголоса:

– Юля, я читала твой сценарий. Но пока ничего не скажу – не имею права…

Другая, также вошедшая в высокий ареопаг, тоже негромко, но более определенно высказалась:

– Мне понравилось…

Я уж не знала, чего и ждать от судьбы!

Накануне Дня белорусского кино мне позвонили из правления Союза и уточнили, буду ли я на торжественном вечере. Конечно, буду!..

В общем, сырок я снова проспорила. Потому что моей киноповести, которую пышно нарекли «литературным материалом», по результатам конкурса вручили диплом с формулировкой «Надежда». Так и пояснив: это не сценарий, но вполне достоин им стать.

А немногим позже «не сценарием», осевшим в редактуре киностудии, заинтересовалась известная питерская телестудия. И вскоре на свет появился первый телефильм, в титрах которого я увидела свое имя…

На премьере, которая состоялась в небольшом просмотровом зале киностудии, я сидела рядом с известным тележурналистом. Было холодно, я зябла – то ли от температуры в зале, то ли от волнения, вцепившись в рукав коллеги. И он сказал мне шепотом:

– Смотри, Юлька, ты что-то там насочиняла, а они – живые, они есть, ходят, смеются… Здорово, да?

Конечно, здорово. То есть, это вообще ни с чем не сравнимо! Создать в своем воображении целый мир, населенный людьми, с их чувствами и переживаниями, а потом увидеть воплощение своей фантазии… Кино захватывает – сразу и навсегда. И не отпускает.

Четырехсерийный фильм, камерную, в общем, мелодраму, названную питерским продюсером «Подружка Осень», зрители приняли очень хорошо. Дистрибьюторы – еще лучше. Коммерческий успех оправдал самые смелые их ожидания.

Первый успех окрылил меня настолько, что я стала мечтать о следующем проекте! Но… Скоро только сказка сказывается.

– Нужна новогодняя сказка, – сказал мне тот самый тележурналист, который вместе со мной переживал радость премьеры «Подружки Осени». – Напишешь?