– Не туда! – Отец указывал на знак с надписью: «Бухта Марсаклокк». Судя по знаку, до бухты было еще три мили.

– Вспомни, папа, – терпеливо взялась объяснять она, – я говорила тебе, что все знаки на Мальте теперь показывают в противоположную сторону. Мы-то здесь знаем, что к чему, а чужакам будет посложнее. Так поступили во Франции. Участники Сопротивления развернули все дорожные знаки и тем самым замедлили продвижение нацистов. Возникла неразбериха, позволившая многим спастись бегством. Если нацисты высадятся здесь...

Она умолкла. Взгляд отца опять стал отсутствующим.

Дорога от Валлетты до мыса Марфа заняла почти весь день. На машине то же расстояние можно было бы преодолеть меньше чем за час, но выбирать не приходилось. Пифани наслаждалась зрелищем буйно цветущих весенних цветов. К середине лета жара выжжет зеленеющие холмы; потом, осенью, наступит «вторая весна», когда снова распустится дикое разноцветье.

Наконец взорам открылся мыс Марфа и пустынный причал, с которого раньше ежедневно отправлялся паром на Гоцо.

– Глядите, «черные вороны»! – Тони указал на небо. «Черными воронами» называли в британских ВВС самолеты люфтваффе.

Пифани и возница последовали примеру Тони и спрыгнули с повозки. Тони потянул за собой отца Пифани, как всегда, безучастного к любой опасности. Огромные камни, усеивавшие мыс, послужили отличным укрытием. «Вороны» шли на бреющем полете. Видимо, они заметили повозку, потому что по дороге защелкали пули.

– Черт, какой напрасный расход патронов! – не выдержал Тони.

Пифани молилась, чтобы уцелел ослик, оставшийся на дороге. До войны животное принадлежало пекарю Абдулу. Одним из самых живописных зрелищ на Мальте были именно эти лопоухие работяги, увешанные колокольчиками, развозящие по крутым улочкам хлеб. Ослика звали Джои; он привык к ласкам детворы и приветствиям взрослых; теперь он, как все его соплеменники, был мобилизован для военных нужд.

Второй самолет пролетел еще ниже первого, третий – ниже второго. Протарахтела прицельная очередь в ослика. Джои рванулся с места и утащил с глаз долой громыхающую тележку. Пифани разразилась проклятиями в адрес нацистов. Те и вправду не жалели ни сил, ни патронов. Они с наслаждением расстреливали крестьян, оказавшихся в чистом поле во время налета, но издевательство над безобидным животным показалось Пифани верхом жестокости. Впрочем, чему удивляться? Она прочла достаточно донесений, чтобы усвоить, что в словаре нацистов напрочь отсутствует слово «милосердие».

Проводив взглядами замыкающий самолет, вся четверка вылезла из-за камней. Подбежав к берегу, они посмотрели вниз. На камнях лежал неподвижный ослик, придавленный перевернутой тележкой. До их ушей донеслись почти что человеческие стоны.

Тони, возница и Пифани освободили несчастное животное. Джои отважно попытался встать на ноги, перебирая копытами, но из этого ничего не вышло. У него были множественные переломы, сквозь окровавленную шкуру торчали белые обломки когтей.

– Сукин сын! – обругал Тони осла.

– Чем же он виноват? – спросила Пифани и печально добавила: – Лучше прекрати его мучения.

– Как? Я не на дежурстве. Что, бежать на базу за ружьем?

Пифани молча подала ему свой револьвер. Тони удивился, но воздержался от расспросов. Держа Джои за морду, чтобы он не дергался, он прицелился ему между умных глаз и выстрелил. Голова животного упала на камни, уши обмякли, как тряпки. Из дырочки между оставшихся открытыми глаз потекла струйка крови.

– Скорей в Бискру! – приказал Тони вознице, имея в виду ближайшую деревню. – Скажи Джозефу, чтобы явился с повозкой и людьми, как только фрицы повернут на Сицилию.

Пифани не стала спрашивать, зачем Тони люди. Она смотрела на Джои, не в силах отвести взгляд от его умоляющих глаз. Его разрубят на куски и продадут все, включая кости и хвост, на черном рынке. Она наклонилась и закрыла веки ослика, потом ласково провела рукой по его мягкому уху.

– Джои нельзя пускать на мясо. Он такой домашний!..

– Лучше, чтобы люди дохли с голоду? – Тони протянул ей револьвер, но она не взяла его, пребывая в странном оцепенении.

Пифани покачала головой. Люди ели теперь все, что придется. Как раз накануне один из обитателей их стоянки принес с рынка освежеванного кролика. Пифани готова была поклясться, что это кошка. Кролики, на которых в свое время махнули рукой, не сумев извести, исчезли сами собой; а домашние кошки были переведены на самостоятельное проживание уже несколько месяцев назад. Некоторые до сих пор охотились на крыс на пристани.

Отец обнял Пифани.

– Никогда не прощу немцам, что они довели нас до такого. – Он повел ее прочь.

– Прощай, Джои, – сказала ока, не оборачиваясь.

Пифани позволила отцу отвести ее к старой паромной пристани, где они присели на остатки свай, расщепленных немецкими бомбами. Вдали раздавались взрывы: немцы методично бомбили Валлетту. Скоро самолеты взяли курс на север, низко пролетев над холмами, где засели наблюдатели. На этот раз они изменили своей тактике, принявшись за зенитные батареи, расположенные на берегу.

В первый раз за долгие месяцы отец разговорился, вспоминая, как семья путешествовала по Мальте. Обедали они тем, что брали из дому в корзинке.

– Жизнь была проще, – заключил отец.

Пифани прекрасно помнила то время. Младшая сестренка Одри ковыляла за ней, чтобы не отстать, мать останавливалась, чтобы побеседовать со вдовами в черном, плетущими в дверях своих домов кружева, и сообщить им, деревенским жительницам, столичные новости.

– Ты до сих пор горюешь по маме? – спросила Пифани. Смерть матери буквально подкосила отца, но ведь с тех пор минуло столько лет...

Он внимательно посмотрел на дочь.

– Я всегда буду по ней горевать. Людей, которых так сильно любишь, невозможно забыть. – Он улыбнулся ей такой знакомой улыбкой. – Твоя мать по-прежнему со мной. Она жива в тебе. Все мы живем в своих детях. Это и есть бессмертие. Ты не представляешь, каким утешением ты была для меня после кончины Эмили. Если бы не ты, я не смог бы вырастить Одри.

Она обняла отца и положила голову ему на плечо. Не совершает ли она ошибку, отсылая его на другой остров, когда он так нуждается в ней?

– Ты очень похожа на Эмили, – продолжал он. – У тебя волосы и глаза Кранделлов, но силой духа ты пошла в мать. Она бы перенесла войну мужественнее, чем я.

– С тобой все будет хорошо, папа, обещаю. На Гоцо всего в достатке. Там ты будешь в безопасности.

Отец оглянулся. Тони инструктировал подошедших из деревни мужчин. Они уже приготовились разделывать осла, чтобы успеть с этим делом до заката. Пифани не смогла смотреть на эту сцену. Отец привлек ее к себе.

– Я знаю, что ты сделала: ты дала мне шанс выжить. Надеюсь, это не потребовало от тебя слишком больших жертв.

Она не хотела думать сейчас о Тони Бредфорде. Развязка наступит завтра, в темноте тоннеля или в часы одиночества после дежурства. Но она не позволит Тони испортить ей последние часы в обществе отца.

На горизонте запрыгала по волнам черная точка, приближаясь к берегу. Это была лодка с Гоцо. Пифани захотелось крикнуть, как маленькой: «Папа, не бросай меня!»

Они молча обнялись, не смея вслух признать страшную правду: очень вероятно, что они видятся в последний раз. Лодка, минуя мины, подошла к самым сваям. Теперь Пифани не могла сдержать слез: они одна задругой сбегали по ее щекам.

– Слезы истории. Прощание мужчин и женщин, которых разделяет чужая война. В итоге многие умрут, еще больше людей будут страдать, но мир так и не изменится. – Он протянул ей платок. – Обещай мне, что позаботишься об Одри. – Он шагнул в лодку.

– Обещаю, папа. – Слава богу, что хоть Одри находится в относительной безопасности – в Англии, у Атертонов, друзей их семьи.

– Если что-то случится с тобой или со мной, не забывай, что людей, которых ты по-настоящему любишь, невозможно лишиться. Даже смерть не в силах разлучить тебя с ними. Они будут жить вечно в твоем сердце.