Охранников вербовали из множества рас. Оши и другие зверо-люди, особенно часто — рапы , монстры, которые напоминали результат кощунственного скрещения серых людей со стервятниками. Они очень ловко орудовали кнутами, эти рапы — быстро, виртуозно и резко.

Из многочисленных безрассудно храбрых поступков, совершенных мной за долгую жизнь, тот, что я совершил в Черных Шахтах Зеникки, следует расценивать как один из самых глупых. В конце нашего семидневного срока пребывания в мерзости и вони, когда нас выпустили наверх для работы в белых карьерах, я затаился за вонючим камнем и дождался новой смены. Один из моих кланнеров в группе выходящих рабов схватил своего друга из новоприбывших и поторопил его занять мое место, чтобы численность осталась прежней.

Когда массивные бревенчатые двери закрылись, я поднялся из-за камня.

— Лахал , Ров Ковно, — поздоровался я.

Ров Ковно молча воззрился на меня. Он был джиктаром тысячи, могучим воином, с телом как бочка и светлыми волосами. Его нос был сломан в нескольких местах, а подбородок надменно выпячен. Он принадлежал к клану Лонгуэльм. Я подумал, что ошибся и рассчитал неправильно. Стоя в едва раздвигаемой светильниками темноте, с забивающей рот и ноздри вонью, исходящей от адского черного мрамора, я думал, что Ров Ковно винит меня в нашем положении. Я стоял молча и ждал.

Ров Ковно двинулся вперед. Он держал в руках молоток и зубило — орудия нынешнего ремесла. Но вот выронил их в пыль и осколки, покрывавшие пол. И протянул мне обе руки.

— Вавадир ! — произнес он, и голос его пресекся. — Зоркандер !

Один из людей в его смене, не кланнер — просто еще один из несчастных, порабощенных городом Зениккой, посмотрел на меня и сплюнул.

— Он остался здесь после того, как его смена поднялась, — произнес он, не веря собственным глазам. — Этот человек — идиот! Или рехнулся! Наверняка рехнулся!

— Говори уважительно, крамф , или не говори вовсе, — прорычал Ров Ковно. Он приложил ладони к ушам, глазам, рту, затем сложил перед сердцем. Ему не требовалось ничего говорить, но я обрадовался. Это означало, что можно немедленно приступить к осуществлению моего плана и не беспокоиться.

Я стиснул ему руку.

— Я не могу сбежать, не взяв с собой всех своих кланнеров, — сказал я. — Есть план. Как только ты со своими людьми сбежишь, Арк Атвар чуть позже сбежит со своими. Моя смена пойдет последней.

— Арк Атвар знает об этом, Дрей Прескот?

— Пока нет.

— Тогда я останусь здесь, в Черных Шахтах, на следующую смену и сообщу ему.

Я рассмеялся — там, в Черных Шахтах, я, человек, не склонный к пустым жестам.

— Отнюдь нет, Ров Ковно. Это — задача твоего вавадира .

Он склонил голову. Не хуже моего он знал про ответственность, налагаемую званием вождя и взятием оби .

Мы понимали, что первой группе побег удастся относительно легко — им придется просто-напросто дать деру с баржи, перевозящей по каналам мраморные блоки с карьеров к стройплощадкам. Второй группе будет потруднее, но, несомненно, все получится и у них. Третий побег станет самым трудным, и его осуществит моя смена. Я знал, что мои люди не допустят иного исхода.

Мне пришлось дать согласие Рову Ковно приказать Арку Атвару бежать первым.

О фанатичной преданности кланнеров Великих равнин Сегестеса недаром ходят легенды.

На седьмой день беспрестанного откалывания и перетаскивания огромных черных камней Ров Ковно умолял позволить ему остаться в этом аду и передать инструкции Арку Атвару. Я мог бы, хотя это и глупо, гордиться, думая, что нисколько не упаду в его глазах, уступив мольбам. По правде говоря, мысль вылезти из этой зловонной ямы, снова увидеть солнечный свет и вдохнуть душистый воздух Крегена очень сильно меня волновала.

Я довольно резко ответил:

— Я взял у тебя оби и знаю, какие обязательства приобретает взявший оби по отношению к давшему. Больше не проси меня.

И он больше не просил.

Когда Ров Ковно утащил входящего кланнера в ряды своей смены и обеспечил прежнюю численность, я поперхнулся вонью шахт и чуть не рванул на волю. Но сдержал себя и сумел произнести почти нормально, когда поздоровался:

— Лахал , Арк Атвар.

Последующая сцена почти в точности повторила предыдущую.

Время терять не следовало. После недели в белых карьерах на поверхности для рабов начнется неделя перевозки блоков. Тогда сбежит Ров Ковно. Неделя прошла также медленно, это была третья неделя моего пребывания в Черных Шахтах. Никто прежде, как мне сказали, не пережил трех недель в этом тошнотворном аду. Жить и двигаться меня заставляла только мысль, что я взял оби у своих людей, значит, обязан обеспечить им жизнь и свободу. Признаться, образ Делии с Синих гор померк тогда, к стыду моему, превратившись в хрупкий и далекий сон.

Когда бревенчатые двери открыли и звери-охранники бичами погнали вниз новую партию рабов, я смотрел на новоприбывших с дрожью ожидания. По выражениям на лицах ребят я понял — они не ожидали, что я выживу, они не надеялись вновь увидеть меня. Началась моя четвертая неделя в Черных Шахтах. К последнему дню я очень ослаб. Отвратительная вонь клубилась вокруг головы, запускала мерзкие щупальца в живот, вызывая постоянную головную боль, делая невозможным переваривать пищу. Ребята работали как проклятые, рубя и грузя камень, чтобы моя бесполезность не помешала им получить несчастную порцию еды и питья. Другие трудившиеся с нами рабы, не кланнеры, ворчали. Но поневоле возникло грубое товарищество, мы сработались достаточно неплохо.

В последний день, когда огромные блоки закачались, подымаясь на люльках, поблескивая в огнях светильников, мы с нетерпением ждали, когда нас наконец сменят. Бревенчатые двери отворились, и стала спускаться новая смена рабов. Я увидел бритоголовых гонов, рыжих уроженцев Лоша и нескольких зверо-людей, тоже использовавшихся в качестве рабов. Ни одного из кланнеров среди рабов не было.

Ров Ковно и его ребята сбежали!

Когда мы поднялись в мраморные карьеры, где нас со всех сторон окружали блестящие скалы, нарезанные гигантскими ступенями, я увидел крошечные фигурки охранников и рабов, работавших на фасах — огромных, похожих на мастодонтов зверей, волокших нарезанные блоки. Возле причала стояли баржи, нагружаемые под мерное раскачивание подъемных стрел. Я подумал, что жизнь может опять начаться.

— Дипру Ловкопалый побери! — прохрипел, моргая и щурясь, низкорослый человечек с лицом как у хорька. — Как язвит мне глаза благословенный солнечный свет!

Звали его Нат. Это был жилистый горожанин с редкими, песочного цвета волосами и бакенбардами. Его костлявое тело покрывали шрамы, на плоской груди проступали ребра. Я давно взял его на заметку, как способного принести пользу. Я догадывался, что прежде он промышлял в городе воровством и, следовательно, мог оказать определенную услугу кланнерам.

В воздухе над карьером висела туча каменной и мраморной пыли, поднимаемой тысячами работающих людей. Она раздражала глаза и ноздри, поэтому мы все пользовались кусками набедренных повязок, закрывая лица, что делало нашу одежду короче, чем когда бы то ни было. Напротив хижин с провисшими крышами, окруженной мраморным забором, куда нас селили на время семидневного пребывания в белых карьерах, я увидел группу рабынь, обтесывающих мраморные блоки. Спины женщин блестели от пота, а к поту примешивалась патина из мраморной крошки и пыли. Как и мы, они были одеты только в набедренные повязки. Лодыжки сковывала тяжелая железная цепь, соединяющая всех. Что и говорить: здесь, в пределах мраморных карьеров Зеникки, рабство было лишено какого бы то ни было романтического ореола.

Охранников попадалось больше обычного.

Один из моих парней, юный Локу, хикдар сотни, приходившийся братом умершему бедняге Локи, приблизился ко мне с докладом. Свирепое лицо воина, блестевшее от пота и покрытое пылью, выглядело серым и осунувшимся, но жесткое выражение в глазах меня успокаивало.