Осенью 1961 года Освальд не переставал жаловаться в своих письмах посольству и родным, что русские задерживают его против воли. В декабре он даже написал письмо сенатору от штата Техас Тауэру, требуя, чтобы тот надавил на советские власти.
А те просто выжидали, как поведет себя Марина. Судя по информации системы прослушивания, она колебалась. В октябре молодая жена поехала к тетке в Харьков и та тоже уговаривала ее переменить свое решение. Марина, наверное, была бы и не прочь, так как Освальда она явно не любила и их семейная жизнь превратилась в сплошной скандал. Но в то же время она не хотела оставаться в СССР с ребенком от иностранца.
В конце ноября 1961 года белорусский КГБ дал зеленый свет на выезд. Московские коллеги тоже никаких возражений не имели. Минская милиция тем временем тоже не хотела продлевать Освальду вид на жительство на целый год: характеристика с работы у него была никудышная. 25 декабря 1961 года Марине и Ли официально сообщили, что им дано разрешение на выезд в США. Освальд отреагировал на новогодний подарок, начав мастерить какое-то взрывное устройство. Сотрудники КГБ с ужасом наблюдали за этим новым хобби американца, так как в Минск вот-вот должен был приехать Хрущев. Наверное, Ли мастерил что-то вроде петарды к Новому году, но не нашел взрывчатого вещества и выкинул «бомбу» в мусорное ведро.
3 января 1962 года КГБ опять пришлось изрядно поволноваться. «Лихой» вышел из дома с охотничьим ружьем, сел с ним в автобус, выставив оружие напоказ к удивлению пассажиров. Но Освальд всего лишь доехал до спортивного магазина, где и продал ружье за 18 «новых» рублей. На следующий день в ОВИР Освальду выдали уже не паспорт лица без гражданства, а паспорт иностранного гражданина, действительный до 5 июля 1962 года.
Освальд был полон оптимизма и рассчитывал, что вернется в Америку к марту. Но теперь он столкнулся с американской бюрократией, которая оказалась похлеще советской. Ранее конгресс принял закон, запрещавший прямую иммиграцию из социалистических стран в США, если только Служба иммиграции и натурализации США не делала специального исключения. Государственный департамент настаивал на исключении для Марины, так как иначе Освальд с его нестабильным характером мог вообще отказаться вернуться в США, а советское правительство получило бы в свои руки прекрасный пропагандистский материал: власти США разбили русско-американскую семью. Госдепартамент прямо указывал в своих письмах иммиграционным властям, что возвращение Освальда отвечает «национальным интересам США».
Причем интерес этот был не только пропагандистский: Освальдом опять заинтересовалось ЦРУ, его хотели подробно расспросить о жизни в Советском Союзе.
А Освальд словно чувствовал эту поддержку. Он обращается в посольство США с просьбой ссудить ему 800 долларов для возвращения домой. Одновременно он поручает Маргарите выбить такую же сумму через Красный Крест или другие благотворительные организации. Причем Освальд настолько уверен в успехе, что строго запрещает Маргарите брать кредит самой или тратить собственные деньги. Красный Крест Маргариту «отфутболил»: ей дали понять, что помогать перебежчикам-коммунистам не намерены. А вот госдеп согласился выделить 500 долларов. На авиабилет до США этих денег было явно недостаточно, но на пароход и поезд вполне хватало.
Не было только разрешения на въезд для Марины. А у четы Освальдов 15 февраля 1962 года родилась дочь Джун. Несмотря на то что Ли ждал сына, он очень обрадовался дочке. Завод «Горизонт» выделил молодым подарков на 27 рублей (одеяла, пеленки, игрушки). Освальд даже на время забросил переписку с посольством.
КГБ тем временем попросил Марининого дядю провести с молодыми профилактическую беседу, с тем чтобы в Америке они не допускали в адрес СССР провокационных высказываний. И Ли, и Марина твердо обещали этого не делать. Освальд буквально дрожал над дочерью. Когда Ли увидел, что Марина гладит пеленки и смачивает их водой изо рта, он страшно разволновался: «Ты что! У тебя же во рту микробы!» Ли принес тарелочку с водой и велел брызгать только оттуда.
Освальд добрался из Минска и до Корпуса морской пехоты, требуя отменить решение о увольнении его с недостойной формулировкой. В письме Освальд подчеркивал, что не выходил из гражданства США, что может подтвердить посольство в Москве. Роберта он просил еще раз навести справки, не ожидает ли его в Америке тюремное заключение. В марте 1962 года Освальд внимательно читал материалы в советских газетах о допросах сбитого пилота У-2 Пауэрса. Он намекал, что ему известно кое-что о самолете-шпионе. В письме Роберту присутствует странная фраза о том, что Освальд якобы видел Пауэрса в Москве. Пауэрс после возвращения в США (его обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля) утверждал, что его сбили в результате предательства Освальда.
Тем временем госдеп наконец-то добил Службу иммиграции и натурализации, которая 9 мая 1962 года согласилась впустить Марину Освальд в страну. 18 мая Освальд уволился с завода «Горизонт». Как оказалось, нигде больше он не работал так долго. До самого отъезда Освальдов в Москву КГБ отмечал скандалы в семье. Марина посылала мужа к черту, желала ему, чтобы он катился в свою Америку один и «сдох по дороге».
20 мая состоялась прощальная беседа Ли и Марины с родственниками. Освальд еще раз обещал дяде Илье, что в Штатах не будет говорить о Советском Союзе ничего плохого. Слово он сдержал, да и в самом деле, так хорошо, как в СССР, к Освальду не относились никогда в его недолгой жизни. В последнем письме из СССР Ли просил Роберта ничего не говорить о нем журналистам, так как осенью 1959 года он, Роберт, наговорил много лишнего. При отъезде Освальд оставил записку соседке: «Стройте коммунизм сами. Вы даже не умеете улыбаться, как человеческие существа».
24 мая 1962 года чета Освальдов прибыла в Москву. Сотрудник консульской службы посольства США Джек Мэтлок (будущий посол США в Москве) снял с Марины отпечатки пальцев и выдал ей долгожданную визу. Марина прошла медицинский осмотр. Другой сотрудник посольства допрашивал Освальда («Вы коммунист?»). Паспорт того истек и его надо было продлить. Освальд держался хладнокровно, но без всякого подобострастия, иногда даже враждебно. Однако формальных причин, мешавших продлению паспорта, не нашли. Освальд подписал гарантийное обязательство о возврате кредита госдепартаменту (пока он не был выплачен, Освальд не мог получить заграничный паспорт, и был обязан сообщать свой постоянный адрес).
Освальды жили в уже знакомом нам отеле «Берлин» и занимались улаживанием всяких дорожных формальностей. В гостинице «Ленинград» за ужином они столкнулись с американской супружеской парой из Коннектикута. Причем Освальд выдавал себя за русского, а когда американец сказал, что его выдает американская этикетка на одежде, Ли резко ответил: «Вы не знаете, я могу оказаться шпионом». 30 мая Освальду вручили в посольстве три билета на корабль из Роттердама, отходивший 4 июня. Посольство выбрало самый дешевый маршрут (поездом до Голландии), который практически лишал возвращенцев возможности остановиться где-либо по дороге. В эту же ночь на поезде Москва — Берлин Ли Харви Освальд проехал Минск в последний раз.
Освальд переживал, что таможенные власти могут обнаружить и отобрать его дневник, который в общем-то служил лишь одной цели: обосновать причины его возвращения в США. Но путешествие прошло без приключений, и через 50 часов после отъезда из Москвы Ли, Марина и Джун прибыли в Роттердам. Там они остановились на частной квартире, рекомендованной посольством.
4 июня точно по расписанию корабль «Маасдам» отбыл к берегам Нового Света. Советский период жизни Ли Харви Освальда завершился, и настало время подвести итоги. КГБ сделал это 10 августа 1962 года, сдав дело «Налима» (он же «Лихой») в архив.
Трудно отделаться от мысли, что поездку молодого, пусть и сообразительного парня в Россию кто-то тщательно спланировал. Все детали путешествия были отработаны до мелочей, включая запасной вариант въезда (через Германию) и прикрытие на случай полного срыва (коллеж в Швейцарии). Консул Посольства США в Москве Маквикар прямо говорил, что людям посвященным было известно: в советском посольстве в Хельсинки можно получить въездную визу в СССР в кратчайшие сроки. Но в газетах такой информации не публиковали.
