— Зачем?

— Как зачем? Попытаться освободить Кельберга!

— И это все?

— Все… Втайне я наделся встретиться с таинственным Алмазом. Скажу вам откровенно, что нас интриговала как сама его личность, так и его побудительные мотивы.

— Но у вас не было никакой уверенности в том, что такая встреча возможна?

— Нет, только надежда. Но человек моего типа никогда не упускает возможности завести интересные знакомства. Это тоже является частью моей профессии. Если судить по нашим отношениям с моими австрийскими друзьями, то им придерживаетесь тех же принципов.

— Да, конечно. Вы удивлены, что сотрудник ГПУ участвует в подпольных операциях организации румынских патриотов?

— Не очень, — промолвил Франсис, улыбнувшись. — Я видел и более поразительные вещи, можете мне поверить Однако меня интересует ваша позиция.

— А как вы себе ее представляете?

— Не имею понятия, хотя можно предположить одно из двух: либо вы проникли в румынскую организацию, чтобы контролировать ее, либо вы против коммунизма.

— Нет, вы не угадали. Я коммунист на сто процентов, сын и брат коммунистов. Мой отец — чиновник аппарата и брат работает в КГБ… Чего уж больше?

— Простите, куда мы едем?

— В спокойное место, где мы сможем поболтать Убийство генерала Покарева вызвало у нас страшную суматоху, и мне придется всю ночь вести переговоры с румынскими властями. На рассвете я улетаю в Москву. Однако я выкроил полчаса, чтобы поговорить с вами, даже рискнул показаться в доме Ланда. Но кто не рискует…

Машина остановилась на очень темной улице.

Васильев выключил мотор и фары.

— Итак, я сказал вам, что я — убежденный коммунист. И я не одобряю политики современных хозяев Кремля. Я и мои единомышленники считаем, что наши руководители — вредоносные ископаемые, которые должны исчезнуть и уступить место более молодой команде. Правительство поражено склерозом. Оно думает только об идеологической борьбе, партийной дисциплине и о борьбе с империализмом. В действительности у них одна забота — удержаться у власти. Мы отметили пятидесятую годовщину революции, и наступило время радикальных преобразований. Наша опека над союзниками бессмысленна и обречена на провал. То, что происходит в Польше, Чехословакии и в Румынии, неизбежно коснется других стран. Вы согласны со мной?

— Совершенно согласен.

— Коммунистическая диктатура изжила себя. И мы, молодое поколение, хотим обновленного, свободного коммунизма… Если составить каталог ошибок старого руководства, он был бы удручающим! Вы прослушали запись допроса Кельберга?

— Да.

— Обратили внимание, что единственной целью моих шефов является составление обвинительного акта против Германии?

— Да, разумеется.

— Не смехотворно ли это? Огромная мировая держава слепо преследует политическую цель двадцатипятилетней давности. Какой-то бред! В то время как мы должны жить сегодняшними политическими реалиями.

— То есть? — спросил Франсис.

— СССР должен единолично управлять миром. Авторитет двух стран СССР — США устанавливается для решения проблем международного мира и прогресса человечества. Мы не можем медлить с установлением этого авторитета со всей твердостью, пока Азия не низвергла в хаос центр тяжести нашего цивилизованного мира.

— Китай? — поинтересовался Коплан.

— Нет, — категорично возразил Васильев. — Китай не опасен даже с атомной бомбой. Китай — это нечто вялое, мягкое, инертное. Настоящая опасность таится в Японии.

— Некоторые так считают, — подтвердил Франсис.

— Взрывная сила Азии — это Япония. Японцы постепенно склоняются к своей старой идее Великого Возвращения. Я не обвиняю их и даже не порицаю, более того, я считаю, что они сами не осознают своей силы. Но факт налицо: Япония стоит во главе Азии, являясь эквивалентом Германии в Европе. И Запад должен защищаться, если он не хочет попасть в ранг слаборазвитых стран.

Васильев взглянул на часы:

— Вы наверняка хотите узнать, куда я веду?

— Я слушаю вас с большим интересом.

— Предлагая вам освободить Кельберга, я преследовал цель предложить вам одну сделку.

— К несчастью, Кельберг мертв!

— Я не мог этого предвидеть, но смерть Кельберга не меняет моих планов… Нам было известно, что Кельберг связан с японской сетью, руководимой Гансом Бюльке. Я хотел предложить вам следующее: вы забираете Кельберга и в обмен помогаете уничтожить японскую сеть шпионажа. В конечном счете сведения, собранные Кельбергом, предназначались для Токио, и, следовательно, Бюльке наносил ущерб не только соцстранам, но и Франции. Вы имеете контакт с организацией Бюльке?

— До прослушивания записи допроса Кельберга я никогда не слышал ни о Бюльке, ни о его организации.

— Теперь вы в курсе дела. Располагая архивами и шифровками Кельберга, взялись бы вы за это?

— Я должен доложить об этом своему директору.

— Само собой разумеется. Мое предложение остается в силе: если вы согласны начать наступление на Бюльке, я снабжу вас всей информацией, которой располагаю.

— Каким образом?

— Через друзей в Вене. Вы сообщите о вашем решении по тому же каналу. Идет?

— Хорошо, — согласился Коплан.

— Очень рад с вами познакомиться, господин Коплан. Такие люди, как вы, я, Хора и Клаус Налози, построят завтрашний мир. А ископаемых сдадим в Исторический музей. Я буду ждать ваших новостей.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Я высажу вас у озера Флореаска, — сказал Васильев. — Когда вы возвращаетесь во Францию?

— Завтра же.

— Пульте осторожны с документами Кельберга.

— Не беспокойтесь, я приму меры предосторожности.

На следующий день, в Париже, Коплан имел долгую беседу со своим директором. Внимательно выслушав подробный отчет Коплана о пережитых им в Бухаресте приключениях, Старик вздохнул:

— Я подозревал, что Кельберг работал не только на нас, тем не менее его смерть — это большая потеря. Не скрою от вас, что я был потрясен, услышав имя Ганса Бюльке.

— Вы его знаете?

— Не знаком с ним лично, но в прошлом много о нем слышал. Я думал, что его уже давно нет в живых. Бюльке осуществлял связь между немецкими и японскими секретными службами во время войны. Любопытно, как ему удалось уйти от возмездия.

— Вы ничего не слышали о нем в последнее время?

— Абсолютно ничего. Два года назад на моем горизонте появился Гельмут Баутен.

— Посредник Бюльке?

— Да… Он очень ловко наладил контакт с одним из наших коммерческих атташе в Бангкоке. Он не знал, что атташе уже работал на меня.

— Риск неизбежен в нашей профессии.

— Да, это известно. Я дал зеленый свет развитию этих контактов, но Баутен, видимо, поняв свою ошибку, больше не объявился.

— А вы?

— Мне ничего не удалось выяснить.

— Вам не кажется, что мы могли бы снова попробовать?

— Это заманчиво. Вы могли бы возобновить контакт под предлогом передачи архивов и шифровок покойного Кельберга. Но в таком случае нужно действовать очень быстро.

— Что вы решили в отношении Юрия Васильева?

— Если японцы с их устрашающей жизнеспособностью и безудержным динамизмом действительно станут лидерами в Азии, то нам всем придется решать очень трудные проблемы. В частности, России, имеющей с ней оспариваемые территории… Для нас же первостепенной задачей является нейтрализация Бюльке.

— Васильев пообещал передать нам ценную информацию, если я принимаю предложение.

— Мы можем обойтись без него, — прогремел Старик. — Не откладывая в долгий ящик, нужно выйти на Гельмута Баутена. Сейчас у нас достаточно шансов. Позднее посмотрим, понадобится ли нам вступать в диалог с Васильевым.

При этих словах Старик придвинул к себе папку, лежащую на краю стола.

— Вот фотография Ганса Бюльке, — сказал он, протягивая Коплану пожелтевший снимок. — На фото ему лет 40–45. Значит, сейчас ему должно быть под семьдесят.

Коплан внимательно посмотрел на снимок. На нем был изображен атлетического сложения высокий мужчина, худощавый, с крупными чертами лица и густой шевелюрой, спадающей на большой выпуклый лоб.