Все ночи на партизанских аэродромах горели затейливо выложенные костры. То и дело слышался треск широкоствольных ракетниц, и аэродром вдруг весь озарялся белым светом, а пламя костров становилось еле заметным. Чтобы их лучше было видно, партизаны хлопали палками по горящим дровам, и от костров в воздух поднимались снопы искр.

Скользя по темной поверхности леса мощными прожекторами, один за другим приземлялись транспортные самолеты. Спешно выгружались вооружение и боеприпасы. Сбавив газ, пилот выскочит на минуту из кабины, чтобы угостить партизан куревом, и едва успевает опорожниться портсигар или кисет, как он уже торопливо нахлобучивает шлем и бежит к машине, полной детей и раненых партизан. Уже из кабины разгоряченный летчик крикнет своим друзьям-партизанам: «Привет вам, ребята, из Москвы! Будьте живы...»

Он еще выкрикивает какие-то пожелания, но последних слов его никто не может расслышать. Оглушительно взревут моторы, луч прожектора на мгновение разрежет темноту, и могучая машина, покачиваясь, легко заскользит по кочковатому полю партизанского аэродрома.

А в воздухе уже кружит другая, требуя места для посадки. Сверху, откуда-то из-за облаков, плавно опускаются под белыми куполами парашютов огромные мешки, повисая стропами на деревьях. Москва посылала в эти дни своим далеким защитникам только оружие и боеприпасы. Разве уж какой-нибудь очень сердобольный и опытный интендант, улучив удобную минуту, когда заглядится пилот, бросит в машину сверх положенного груза ящик табаку или мешок соли.

...Осень 1942 года. Грозовая, вдохновенная была пора в брянских лесах!

По другую сторону лесного массива, недалеко от села Витемля, второй день не прекращается бой. Окопавшись вдоль берега Десны, партизанский отряд «Смерть фашистам» под командованием неукротимого в боевом упорстве Владимира Соколова сдерживает яростный напор стрелкового полка гитлеровцев. Стремясь отрезать партизан от реки, фашисты буквально вспахивают берег снарядами, и вот уже гибкий тесовый настил, лежащий прямо на воде, гудит под фашистскими сапогами.

Но как только гитлеровцы достигают середины шаткого моста, с противоположного берега, прямо из свежих воронок, вдруг раздается глуховатый рокот пулеметов и автоматов, звук которых после бешеного артиллерийского обстрела кажется оглушенным людям совсем тихим и даже мирным. Тотчас же на мосту завязывается свалка, гитлеровцы валятся друг на друга, некоторые шлепаются в воду, неуклюже вскидывая руки.

На короткое время вода спокойной Десны принимает мутно-красный оттенок. Но неутомимая хлопотунья река быстро уносит трупы оккупантов, рассовывая их по сторонам на отмели и оставляя у излучин крутых поворотов.

Объединенный штаб приказал «Мстителю» выступить на помощь Соколову. Вызвав к себе командиров подразделений, Гуров приказал немедленно всем собраться и ждать команды.

Отряд сразу ожил. На повозки быстро грузили оружие, боеприпасы, палатки; партизаны укладывали свое нехитрое имущество в вещевые мешки. Работали молча, с подчеркнутой деловитостью И только одноглазый Тихон шумел на весь лагерь, крутился около старшины, о чем-то спорил, то и дело хватаясь за свою бесцветную бороденку. Он запряг пару лошадей, наполнил доверху глубокую арбу мешками, ведрами, котлами, бидонами и готов был уже загромыхать своим добром по лесной дороге, но его удержал старшина Сидоренков.

— Пойдем, Тихон, в тыловом охранении, — без тени улыбки предложил старшина, стараясь охладить воинственный пыл помощника Агафьи Петровны. — Править будем к деревне Парубки. Так приказал командир. Это самое большое — три версты от Витемля.

— Да тебя хоть хлебом не корми, только подальше бы от сражения, — в гневе проговорил старик, уничтожающе сверля единственным оком своего начальника.

Благоразумный старшина счел за благо не вступать с Тихоном в пререкания.

Егор вычистил автомат, осмотрел пистолет, побрился и пошел к ручью помыться. Возвращался он обратно подтянутым, посвежевшим. Повстречавшийся с ним комиссар, взглянув мимоходом на разведчика, отмстил его необычную серьезность, какую-то внутреннюю собранность.

А Егор, заглянув на минуту в шалаш, направился к Ефиму, нахмурившемуся при его приближении.

— Бесшабашная голова, зачем напросился идти? — встретил он упреком Егора.

— Для этого задания, Ефим Акимыч, я самая подходящая кандидатура, — весело заговорил разведчик. — Люблю ходить, ездить. Больно охота посмотреть мне, как воюют белорусские партизаны. Слава о них большая идет. Завидно даже.

Опасливо оглядевшись, Егор достал из кармана штанов алюминиевую флягу в фетровом чехле и протянул Ефиму:

— Давай-ка опрокинем на прощанье. Берег на случай.

Ефим с озабоченным видом взял посудину, потряс в руке, чтобы определить, много ли в ней, и, спрятав флягу за спину, проговорил:

— Упреждаю тебя, Егор, прошу: избегай эту штуку в дороге. Сгинешь ни за что.

— Капли не возьму в рот, Ефим Акимыч, пока не вернусь, — искренне обещал разведчик, видя, как опечалился вдруг его товарищ. — А теперь все же давай немного хлопнем для разлуки.

Артиллерист не стал больше возражать. Он отвернулся, сделал несколько глотков и возвратил флягу Егору. Тот допил остатки, завернул крышку и, подбросив кверху посудину, ловко поймал ее.

— Обязательно достану себе лошадь, — заговорил Егор. — А то пешком больно далеко идти. Измучаешься, пока доберешься.

— Где тебе ее взять?

— У немцев попрошу, — невозмутимо ответил разведчик. — В безлесных районах много гарнизонов, у каждого села табуны пасутся. Вот прошлый раз хорош у меня был конь. Теперь бы его!

— Когда был у тебя конь? — удивился Ефим.

— А помнишь, ходил я в Рассуху? Так на обратном пути достал гнедого мерина. Только сел на него, сразу почувствовал— строевой! За ночь махнул верст шестьдесят!

— Не видел я у тебя гнедого мерина, выдумываешь, — возразил Ефим.

— Да я его продал, когда подъезжал к лесу, в деревне Малиновке.

— Как продал, кому? — с недоумением спросил Ефим.

— Очень просто. Сторговался с мужиком и загнал за два фунта самосаду. Курить нечего было, — пояснил Егор.

— Озорник ты, Егорка! Одно слово — озорник,— с притворным возмущением проговорил Ефим. — Ну, смотри, барышник, не сломи башки. Ждать тебя буду! — тихо добавил он, шагнув к Егору.

Друзья крепко обнялись.

Егору надо было отнести пакет в один из партизанских отрядов, действующих где-то на границе с Брянской областью. Поручение это исходило от объединенного штаба, а возможно и выше, как намекнул командир Гуров. С белорусским отрядом вот уже с полмесяца не могли наладить связь. Возможно, он вел тяжелые бои с фашистами, могла испортиться или в бою погибнуть рация. Все могло случиться. Егору и поручено было выяснить судьбу этого отряда.

— Тяжелый путь предстоит тебе, дружище, — тепло начал комиссар, передавая разведчику небольшой пакет.

— Ничего, по своим дорогам ходим. Знакомо, — ответил Егор, пряча пакет в карман гимнастерки.

— Дороги-то свои, да ходоков чужих на них нынче  много, — опять заметил Куликов.

Гурову, не отличавшемуся чувствительным характером, не понравилось, как комиссар начал беседу с разведчиком. Чтобы придать ей строгий, как подобает в такой обстановке, характер, командир сухо приказал:

— Прочти пакет несколько раз, в случае опасности — уничтожить обязательно!

Отдавая этот приказ, командир понимал, что такому опытному разведчику, как Егор, можно было не говорить этих элементарных вещей, но он хотел подчеркнуть всю важность поручения. Егор понял его и моментально посерьезнел.

— Будет сделано! — лаконично ответил он.

— Ты должен вернуться к нам, Егор, — смягчившись, проговорил Гуров. — Избегай ненужного риска в дороге. Осторожность—одно из главных достоинств храброго человека, тем более разведчика. Что толку дураком погибнуть? Отметят, что приказ не выполнен, и все.