(за нумизматикой; о политике и печати).

Да, всё так, – и просвещение, и связь с идеями времени. Но она готовит хорошее наследство внукам, прочное и основательное, и это и дочь, и зять твердо знают. Так о главном мотиве жизни мы все молчим и делаем ссылки на то, что, в сущности, тоже есть мотив, и хороший, и горячий даже: но – не самый горячий.

(одна из лучших репутаций в России).

Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь…

И сколько порочного, – и тоже где не ожидаешь.

(на улице).

Созидайте дух, созидайте дух, созидайте дух! Смотрите, он весь рассыпался…

(на Загородном пр., веч.;

кругом проститутки).

Дело в том, что таланты наши как-то связаны с пороками, а добродетели – с бесцветностью. Вот из этой «закавыки» и вытаскивайся.

В 99 из 100 случаев «добродетель» есть просто: «Я не хочу», «Мне не хочется», «Мне мало хочется»… «Добродетельная биография» или «эпоха добрых нравов» (в истории) есть просто личность добровольно «безличная» и время довольно «безвременное». Всем «очень мало хотелось». Merci.

(въехав на Зеленину).

Мне и одному хорошо, и со всеми. Я и не одиночка и не общественник. Но когда я один – я полный, а когда со всеми – не полный. Одному мне все-таки лучше.

Одному лучше – потому, что, когда один, – я с Богом.

Я мог бы отказаться от даров, от литературы, от будущности своего я, от славы или известности – слишком мог бы, от счастья, от благополучия… не знаю. Но от Бога я никогда не мог бы отказаться. Бог есть самое «теплое» для меня. С Богом мне «всего теплее». С Богом никогда не скучно и не холодно.

В конце концов, Бог – моя жизнь.

Я только живу для Него, через Него. Вне Бога – меня

нет.

Что такое Бог для меня?.. Боюсь ли я Его? Нисколько. Что Он накажет? Нет. Что Он даст будущую жизнь? Нет. Что Он меня питает? Нет. Что через Него существую, создан? Нет.

Так что же Он такое для меня?

Моя вечная грусть и радость. Особенная, ни к чему не относящаяся.

Так не есть ли Бог «мое настроение»?

Я люблю того, кто заставляет меня грустить и радоваться, кто со мной говорит, меня упрекает, меня утешает.

Это Кто-то. Это – Лицо. Бог для меня всегда «он». Или «ты»; – всегда близок.

Мой Бог – особенный. Это только мой Бог; и еще ничей. Если еще «чей-нибудь» – то этого я не знаю и не интересуюсь.

«Мой Бог» – бесконечная моя интимность, бесконечная моя индивидуальность. Интимность похожа на воронку, или даже две воронки. От моего «общественного я» идет воронка, суживающаяся до точки. Через эту точку-просвет идет только один луч: от Бога. За этой точкой – другая воронка, уже не суживающаяся, а расширяющаяся в бесконечность, это Бог. «Там – Бог». Так что Бог

1) и моя интимность

2) и бесконечность, в коей самый мир – часть.

Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их. «Пренесносный Щедрин». Но почему я ненавижу всякого, кто тоже их ругает? И даже почти только и ненавижу тех, кто русских ненавидит и особенно презирает.

Между тем я, бесспорно, и презираю русских, до отвращения. Аномалия.

(за нумизматикой).

На полемике с дураком П. С. я все-таки заработал около 300 р. Это ¹/₃ стоимости тетрадрахмы Антиоха VII Гриппа, с Палладой Афиной в окружении фаллов (2400 франков). У Нурри-бея продавалась еще тетрадрахма с Афродитой, между львом и быком, которая сидит на троне и обоняет цветок. Этой я не мог приобрести (обе – уники).

С основания мира было две философии: философия человека, которому почему-либо хочется кого-то выпороть; и философия выпоротого человека. Наша русская вся – философия выпоротого человека. Но от Манфреда до Ницше западная страдает сологубовским зудом: «Кого бы мне посечь?»

Ницше почтили потому, что он был немец, и притом – страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил в духе: «Падающего еще толкни», – его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать.

(по прочтении статьи Перцова:

«Между старым и новым»).

Победа Платона Каратаева еще гораздо значительнее, чем ее оценили: это в самом деле победа Максима Максимовича над Печориным, т. е. победа одного из двух огромных литературных течений над враждебным… Могло бы и не случиться… Но Толстой всю жизнь положил за «Максима Максимовича» (Ник. Ростов, артиллерист Тушин, Пл. Каратаев, философия Пьера Безухова, – перешедшая в философию самого Толстого). «Непротивление злу» не есть ни христианство, ни буддизм: но это действительно есть русская стихия, – «беспорывная природа» восточноевропейской равнины. Единственные русские бунтовщики – «нигилисты»: и вот тут чрезвычайно любопытно, чем же это кончится; т. е. чем кончится единственный русский бунт. Но это в высшей степени объясняет силу и значительность и устойчивость и упорство нигилизма. «Надо же где-нибудь», – хоть где-нибудь надо, – побунтовать»: и для 80-миллионного народа, конечно, – «это надо». Косточки устали все только «терпеть».

(тогда же).

Бог мой! вечность моя! Отчего же душа моя так прыгает, когда я думаю о Тебе…

И все держит рука Твоя: что она меня держит – это я постоянно чувствую.

(ночь на 25 декабря 1910 г.).

Я задыхаюсь в мысли. И как мне приятно жить в таком задыхании. Вот отчего жизнь моя сквозь тернии и слезы есть все-таки наслаждение.

(на Зелениной).

Меня даже глупый человек может «водить за нос», и я буду знать, что он глупый и что даже ведет меня ко вреду, наконец – «к вечной гибели», и все-таки буду за ним идти. «К чести моей» следует, однако, заметить, что ¹/₂ случаев, когда меня «водят за нос», относится к глубокой, полной моей неспособности сказать человеку – «дурак», как и: – «ты меня обманываешь». Ни разу в жизни не говорил. И вот единственно, чтобы не ставить «ближнего» в неловкое положение, я делаю вид, иногда годы, что все его указания очень умны или что он comme il faut[7] и бережет меня. Еще ¹/₄ случаев относится к моему глубокому (с детства) безразличию к внешней жизни (если не опасность). Но ¹/₄, однако, есть проявление чистого минуса и безволия, – без внешних и побочных объяснений

……………………………………………………………………….

Иное дело – мечта: тут я не подвигался даже на скрупул ни под каким воздействием и никогда; в том числе даже и в детстве. В этом смысле я был совершенно «не воспитывающийся» человек, совершенно не поддающийся «культурному воздействию».

Почти пропорционально отсутствию воли к жизни (к реализации) у меня было упорство воли к мечте. Даже, кажется, еще постояннее, настойчивее… именно – не «подвинулось ни на скрупул» и «не уступило ничему».

На виду я – всесклоняемый.

В себе (субъект) – абсолютно несклоняем, «несогласуем». Какое-то «наречие».

Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не хочется родиться. «Мне и тут тепло»…

(на извозчике, ночью).

Авраама призвал Бог: а я сам призвал Бога… Вот вся разница.