И здесь в роли спасителя выступил министр юстиции П. Н. Переверзев, который на свой страх и риск решил предать гласности материалы контрразведки о «преступных связях» большевиков с германским генеральным штабом. По свидетельству А. Ф. Керенского, эти сведения, предназначенные для проведения соответствующих арестов большевистских руководителей, не могли быть разглашены без разрешения председателя Временного правительства Г. Е. Львова[340]. Хотя Переверзев был человеком Керенского и стал в мае 1917 г. министром юстиции по его рекомендации, у него сложились достаточно напряженные отношения с другими министрами, в особенности с Н. В. Некрасовым. «Сам по себе милый человек, „душа человек“, веселый и экспансивный, Переверзев производил на всех очень хорошее впечатление, – писал его заместитель по Министерству юстиции А. Демьянов. – Но я знал его за самого неположительного человека, человека, который под влиянием минуты мог наговорить такого, что потом нельзя было найти выхода из его слов, разве только, „мало ли что можно сказать“. „не всякое лыко в строку“ и проч. Я удивляюсь и теперь, как Керенский мог не знать Переверзева с этой стороны и как он не учел этого обстоятельства…»[341] Свое вступление в должность министра юстиции Переверзев ознаменовал речью в Совете присяжных поверенных, удивившей своей откровенной прямолинейностью даже этих «законников». Смысл этой речи состоял в том, что властям часто приходится совершать беззакония и он знает об этом на основании собственного опыта работы прокурором Петроградской судебной палаты, поэтому, вероятно, ему придется поступать так и в качестве министра[342]. К этому следует добавить, что именно при Переверзеве в Министерстве юстиции создается свой отдел контрразведки, на деятельность которого Временное правительство отпустило 100 тысяч рублей, хотя никакого постановления о создании такого органа не принималось[343]. За короткий срок пребывания на посту «блюстителя закона» Переверзев совершил, по свидетельству своих коллег, немало промахов и ошибок, вызывая не раз неудовольствие своего шефа – Керенского. «Переверзев, по-видимому, сам чувствовал, что не все удачно идет у него по министерству, – вспоминал А. Демьянов. – Он все время был в удрученном состоянии духа, действовало на это состояние, конечно, и то, что он не пользовался авторитетом во Временном правительстве. Ему стало казаться, что все идет прахом»[344].
И вот теперь 4 июля, в критический для Временного правительства момент, Переверзев решил действовать самостоятельно, спасая страну и своих коллег по правительству. Под его руководством было подготовлено специальное сообщение для печати, в основу которого были положены известные нам показания прапорщика Ермоленко и перехваченная контрразведкой коммерческая переписка между Стокгольмом и Петроградом. «Я полагал, что обнародование этих сведений вызовет в гарнизоне настроения, которые сделают дальнейший нейтралитет невозможным, – писал через несколько дней Переверзев. – Я находился перед выбором: либо предать огласке все корни и нити этого чудовищного преступления через неопределенное время, либо незамедлительно подавить восстание, чреватое свержением правительства»[345]. Воздействие составленного в министерстве юстиции «документа» было первоначально проверено на солдатах запасного батальона гвардейского Преображенского полка, специально собранных на Дворцовой площади к вечеру 4 июля для его оглашения, и надо признать, что «разоблачения» Ленина и других руководителей большевиков как агентов Германского генерального штаба произвели на солдат прямо-таки шокирующее впечатление, и тогда было решено провести «разъяснительную работу» и в других частях столичного гарнизона. По свидетельству эсера Н. Арского, «весть о том, что большевистское восстание служит немецким целям, немедленно стала распространяться по казармам, всюду производя потрясающее впечатление»[346]. В результате этой акции командованию Петроградского военного округа удалось добиться психологического перелома в колеблющихся и нейтральных частях, сформировать вечером 4 июля специальные наряды для патрулирования на улицах города в запасных батальонах гвардейских Семеновского, Волынского, Павловского и Литовского полков, в Гвардейском и 2-м Балтийском флотских экипажах. К вечеру эсеро-меньшевистским лидерам удалось заручиться поддержкой комитета автобронедивизиона, выделившего в их распоряжение 6 бронемашин[347].
Политическая сенсация была с удовлетворением принята и в Таврическом дворце, где продолжали заседать ЦИК Советов и исполком Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Хотя эсеро-меньшевистское руководство, узнав о том, что материалы об «измене» большевиков уже направлены в редакции целого ряда петроградских газет, и приняло меры, чтобы задержать их публикацию до выяснения обстоятельств этого дела в «ответственных советских сферах», оно получило хороший шанс осадить не в меру зарвавшихся большевиков, подрывавших все сильнее и сильнее их влияние в советах, рабочих кварталах и солдатских казармах. По свидетельству начальника петроградской контрразведки Б. Н. Никитина, находившегося вечером 4 июля в Таврическом дворце, один из членов ЦИК, первым узнавший эту сенсационную новость, вбежал в зал заседаний и закричал: «Мы спасены! У Временного правительства есть точные данные об измене большевиков!». Выступая в этот вечер перед солдатами запасного батальона гвардейского Измайловского полка и гвардейского саперного батальона, эсеро-меньшевистские ораторы всякий раз начинали так: «Временное правительство несет сведения, что Ленин продался немцам»[348]. Той же ночью большевистский ЦК постановил «прекратить демонстрации в виду того, что политическими выступлениями рабочих и солдат 3 и 4 июля самым решительным образом подчеркнуто то опасное положение, в которое поставлена страна, благодаря губительной политике Временного правительства». В связи с этим Н. Н. Суханов писал: «Вот какая гримаса должна была изобразить улыбку удовлетворения… Да, урон был тяжелый и материальный, и моральный, и идейный. Но это были еще цветочки…»[349].
Ранним утром 5 июля правительственные силы перешли в наступление против большевиков. Были разведены мосты через Неву, выключены телефоны предприятий и воинских частей. В первую очередь была захвачена редакция «Правды», где был учинен настоящий погром. Начальник отряда по выполнению задания представил командующему Петроградским военным округом генералу П. А. Половцову рапорт: «Доношу: к 4 часам утра 5 июля я получил словесное приказание обезоружить всех находившихся в редакции газеты «Правда» солдат, а также захватить переписку и документы. Означенное поручение мною выполнено. Документы и 10 винтовок доставлены моими людьми в штаб»[350]. Захваченные документы и литература, по некоторым сведениям до 50 пудов весом, составили затем значительную часть следственного дела. Окончательный разгром редакции «Правды» довершила толпа, которая ломала, рвала и жгла все, что попадалось на ее пути, дабы не осталось и следа от «германской заразы». Еще бы: в этот день обыватель был под впечатлением от только что опубликованной в одной-единственной газете – бульварном «Живом слове» политической сенсации, выпущенной накануне в ведомстве П. Н. Переверзева при участии «общественных деятелей». На первой странице самой популярной 5 июля газеты было набрано крупным жирным шрифтом: «Ленин, Ганецкий и К° – шпионы!». Далее сообщалось:
