Маликульмульк шел, наслаждаясь скрипом свеженького, чистенького снежка, и разом думал о княгинином экипаже и о пиеске «Пирог». Сложность была не только в том, что домашний театр в замке трудно устроить; кого прикажете нанимать в артисты? В Зубриловке приедет знакомое семейство в гости на месячишко-другой, так дамы и девицы сражаются за роли. Сколько же человек потребуется?

Сам он, положим, мог бы исполнить роль помещика Вспышкина или даже Ужимы, супруги его. Нет молодой актрисы, чтобы сыграла их дочку Прелесту, нет щеголя, чтобы достойно изобразил ее избранника Милона. Разве что Брискорн? Актер он, видать, неплохой, но вот беда – по-русски говорит не совсем гладко. Для инженерного полковника в гарнизоне его речь отменно прекрасна, а как прозвучит на подмостках? На роль жениха, Фатюева, нужен подлинный артист-комик – нешто самому взяться? Или предложить Брискорну – роль пресмешная, и немецкий выговор только добавит хохоту. Опять же – Брискорну за тридцать, не юный любовник… Зато Дашу, горничную Прелесты, отменно сыграет Тараторка. Ваньки нет! На этом Ваньке вся интрига строится. А крестьянина Потапа, который явится под занавес, кто угодно из дворни изобразит. Дворня… Фросю, что ли, завербовать в Прелесты? Горничная хороша собой (это Маликульмульк разглядел наконец после того, как пошел слух о его амурных шалостях с Фросей), ловка, шустра, хорошим манерам обучена. Нужно посовещаться с княгиней…

Маликульмульк время от времени пытался посмотреть правде в глаза – не той неземной и прекрасной правде, которая воцарится когда-нибудь среди благодарного человечества, а своей личной, иногда весьма неприглядной правде, выставлявшей перед ним зеркало – а из зеркала сонно таращился Косолапый Жанно с опухшей от долгого пребывания в постели рожей и весь усыпанный всякой мелкой дрянью. На сей раз правда изрекла следующее: просто тебе не хочется, голубчик, сесть и переносить на бумагу уже созревшую в голове комедию, вот и ищешь оправдания. Не хочется – а прочее от лукавого.

Занятый этими рассуждениями, Маликульмульк отвлекся от подсчета шагов и довольно быстро доставил себя в аптеку Слона. Он отворил дверь, на которой висел трогательный рождественский веночек из еловых лапок, бантиков и бумажных цветов, изготовленный фрау Струве или кем-то из аптекарских дочек. Тепло и ароматы объяли его, разнообразные ароматы трав, микстур, кофея, ванили, корицы, шоколада. Герр Струве сидел за прилавком и перекладывал пилюли из фаянсовой миски в стеклянный пузырек. Рядом с миской лежал можжевеловый венок, в который были вставлены четыре свечки. Их следовало зажечь в последнее воскресенье перед Рождеством.

– Рад видеть вас, герр Крылов, – сказал старый аптекарь. – Что, и вы готовитесь к Рождеству? Как это у русских полагается?

– Разумеется! Полагается перед праздником держать сорокадневный пост, – тут Маликульмульк покосился на большую чашку кофея со сливками, которой герр Струве скрашивал свои труды. – В последний день ничего не едят до звезды…

– То есть как?

– Пока на небе первая звезда не появится. Но и тогда пища самая простая… – не зная, как перевести на немецкий «сочиво», Маликульмульк заместо него употребил «сладкую кашу», а потом кратко рассказал о ночной службе в церкви. Герр Струве кивал, явно делая из этих сведений какие-то свои выводы. Может, даже соображал, каких микстур нужно запасти побольше к Святкам, когда отвыкшие от мясной пищи животы злоупотребят праздничной снедью.

– А какие приняты увеселения?

– Ее сиятельство устроит у себя большой прием. Я как раз иду в Дом Черноголовых искать итальянских музыкантов. Она хочет пригласить мальчика, дивное дитя, Никколо Манчини. Сказывали, истинный виртуоз.

Аптекарь нахмурился.

– Не смею давать советы ее сиятельству, герр Крылов, а будь моя воля – я бы первым делом позвал к мальчику хорошего врача. А врач бы прописал ему недели две отдыха в постели, вы уж мне поверьте.

– Вы его видели? – удивленно спросил Маликульмульк.

– Мне вовсе не обязательно его видеть – из Дома Черноголовых прислали человека за лекарствами для мальчика. У него был рецепт. Достаточно посмотреть на такой рецепт – и ясно, что у ребенка больное сердечко. Скажите об этом ее сиятельству госпоже княгине. Мальчик перенес долгую дорогу и слишком слаб, чтобы давать концерты. Я такие лекарства готовлю для пожилых людей, которые не уверены, что доживут до завтрашнего дня. Взять хотя бы мочегонное – видано ли где, чтобы ребенок принимал так много мочегонного? Это значит, что сердце отказывается разгонять кровь и на ногах образуются отеки. Вот вернейший признак больного сердца, герр Крылов! Увидите мальчика – прошу вас, посмотрите на его ноги. Кто-то должен вмешаться…

– Разумеется, я все скажу ее сиятельству. У вас ли герр Гриндель? – спросил наконец Маликульмульк.

Герр Струве тихонько рассмеялся.

– Ступайте к нему, ступайте! Он вас развеселит! Такого мое заведение еще не знавало! Я уж стал сомневаться, точно ли этот господин вздумал покупать мою аптеку. А супруга моя утверждает, что Давид Иероним влюблен в замужнюю даму и, желая проникнуть к ней в дом, решил наняться туда кухаркой… Моя супруга редко ошибается, герр Крылов!..

Маликульмульк, встревожившись, вошел во внутренние помещения аптеки. Карл Готлиб, младший из учеников, указал ему, где занимается опытами Гриндель, и тоже не мог удержаться от улыбки.

Молодой химик сидел в дальнем углу и чистил ланцетом большую картофелину. У ног его стояли две корзинки, с картофелем и с морковью. На столе, среди сосудов с наклейками и спиртовок, Маликульмульк увидел блюдо с яйцами.

– Добрый день, милый друг, – сказал он. – По-моему, тут недостает лишь сковородки.

– Добрый день, – рассеянно отвечал Давид Иероним. – Как только женщины со всем этим управляются? Не желал бы я быть женщиной… А вот приходится этим заниматься…

– Чем, позвольте спросить?

– Приношу жертву на алтарь дружбы, – Гриндель показал палец, обмотанный тряпочкой. – Но результат может быть великолепен!

И на лице, и в голосе была неподдельная радость.

Маликульмульк знал, что его приятель занимается своими опытами с большим азартом. Но чистить с азартом корнеплоды и ощущать восторг – в этом было нечто безумное.

– Может быть, вы объясните мне, для чего вам вся эта кулинария?

– Извольте! Вам никогда не казалось странным, каким образом растут и цветут деревья?

– Право, никогда над этим не задумывался… Корни питают их, сосут из земли соки… – Маликульмульк вдруг вообразил себе корни и листья, наделенные разумом, но не понимающие законов природы: листья, поди, тоже понятия не имеют, что кто-то копошится в земле ради их блага, но могут что-то предположить, а вот корни представляют ли себе, куда деваются плоды их трудов?

– Но как корни сосут соки из земли? – пылко спросил Давид Иероним. – Дерево ведь не существо, наделенное разумом. Есть некое физическое приспособление, позволяющее сокам подниматься ввысь. Вернее, выманивающее соки из земли и перемещающее их к цветам и листьям. Георг Фридрих полагает, будто близок к открытию этой тайны. Он прислал мне письмо, в котором описал опыты. Я должен проделать их самостоятельно, и если наши результаты сойдутся, значит, он на верном пути. Знаете, когда делаешь опыт в одиночестве, возможны ошибки. Особенно опасно, когда ждешь известного результата…

– Но при чем тут картофель? – удивился Маликульмульк.

– А вот глядите. Использовать картофель догадался Георг Фридрих. Вот сосуды – тут пресная вода, тут немного подсоленная, тут концентрация раствора выше, тут еще выше. В каждый из сосудов я положу кубик очищенного картофеля со стороной в дюйм и другой кубик, со стороной в полдюйма. А наутро погляжу, что получится. Опыт же с морковью немного сложнее.

– А что там может получиться? Соленая картошка? Думаете, это съедобно?

– Хм… – Давид Иероним задумался. – Вы правы – пора наконец пообедать.

Маликульмульк вздохнул с облегчением – если ученый помнит про обед, то он не безнадежен.