До Мадрида было еще далеко, а меня отчаянно клонило в сон. Чтобы двигаться дальше, нужно было хоть немного отдохнуть. Мне повезло. Свернув с автострады, я почти сразу обнаружил указатель с названием ближайшего населенного пункта. Было еще не поздно, и я решил снять номер в местной гостинице. Надим я оставил на заднем сиденье, вкратце обрисовав ей перспективы возможного побега: пришлось бы ломать замок, выбираться из машины, долго брести куда глаза глядят, чтобы в результате угодить за решетку или в лапы бандитов, а потом оказаться на Каса-де-Кампо в дешевых трусиках-танга и с ножом в дешевой сумочке в качестве единственной и весьма ненадежной защиты. Гостиничный номер пропах хлоркой, а кровать встретила меня жалобным старческим кряхтеньем. Я знал, что едва ли смогу заснуть. Стресс у всех проявляется по-разному, а меня природа наделила такими симптомами, что даже неловко признаться. По ночам у меня нестерпимо чешется в паху. Можете смеяться сколько душе угодно. От этой напасти меня не смог избавить ни один эскулап. Меня пичкали обезболивающими, успокоительными, выписывали разные мази, но все без толку. Зуд не проходил. За неимением более подходящего слова я стал называть его “своей проблемой”. Что ж, если это наказание за мои грехи, значит, Бог обладает изрядным чувством юмора.
У меня есть одна игра. Я играю в нее, когда куда-нибудь опаздываю или просто чтобы развеяться. Большинству из вас эта игра наверняка знакома, хоть вы и стесняетесь в этом признаться. Я выбираю какого-нибудь пешехода, опередившего меня приблизительно на сто метров, и воображаю, что мы бегуны на Олимпийских играх. Побеждает тот, кто быстрее достигнет условного финиша. Если мой соперник сворачивает на другую улицу, я объявляю себя победителем и начинаю играть сначала.
Я затеял очередной забег в тот день, когда стало ясно, что у нас с Паолой все кончено. На этот раз мне в соперницы досталась девчонка, которую я, сам не знаю почему, принял за немку. Мысленно поместив финишную ленточку в восьмистах метрах от нее, у светофора на углу проспекта Менендеса Пелайо, я стиснул зубы и прибавил шагу. Можете сколько угодно считать меня инфантильным простофилей, но в такие минуты я казался себе великим спортсменом, последней надеждой страны на олимпийское золото в стопятидесятиметровке. Голос из комментаторской кабинки умолял меня не подвести. Болельщики на трибунах размахивали флагами.
Моей соперницей была коротко стриженная девушка в кроссовках и потертых джинсах. Нас разделяли семьдесят пять метров, и я понятия не имел, что это Лусмила. До светофора на углу проспекта Менендеса Пелайо, одной из главных улиц Севильи, обрамленной рядами лип, что впадали в зеленое море садов Мурильо, оставалось больше пятидесяти метров. Я упрямо шагал вперед, не замечая других прохожих, не слыша ничего, кроме голоса комментатора и рева трибун. Каждый пройденный мной метр сопровождался радостными возгласами, вдохновлявшими меня на победу.
Дистанция между мной и немкой неуклонно уменьшалась. Оставалось метров тридцать, не больше. Мне стало казаться, что с этой девчонкой мы уже где-то встречались. И тут случилось непредвиденное. Девушка обернулась, заметила меня, услышала заклинания комментатора, поняла, что медаль под угрозой, и прибавила шагу. Теперь я убедился, что моя соперница не немка, а албанка, и что мы к тому же хорошо знакомы. Но если она меня узнала, то почему убегает? Наверное, решила, что фотографии не получились и я хочу их переснять или вернуть свои деньги. Несмотря на то что девушка почти бежала, я вполне мог дотянуться до нее рукой, похлопать по спине и спросить: “Эй, куда ты так несешься?” До светофора было метров двести.
И вот, когда до финиша оставался всего один рывок, болельщики на трибунах впали в неистовство, а впереди уже сверкала заветная медаль, и я собирался применить небольшую хитрость, чтобы легко обойти своего противника слева, девчонка вновь резко ускорила шаг, не давая себя обогнать. Я отвернулся и промолчал. Албанка на меня даже не взглянула. Судя по всему, она серьезно настроилась заполучить золотую медаль, подняться на пьедестал почета и, положив руку на сердце, под звуки гимна смотреть, как в небе полощется флаг ее страны.
Комментатор заклинал меня вырвать у албанки (“А она точно не немка?” — уточнил он на всякий случай. “Нет, — отмахнулся я. — Она албанка, албанка!”) вожделенную медаль, трибуны охрипли от рева, но Лусмила твердо решила прийти первой. Что ж, в конце концов, Албания тоже не была избалована спортивными достижениями.
Мы бодро прошагали в ногу довольно большое расстояние, словно вымуштрованные солдаты на плацу. Албанка наблюдала за мной, я наблюдал за ней, и оба мы не упускали из виду светофор. Я уже был готов догнать свою соперницу, во всем сознаться и посмеяться вместе с ней над моими олимпийскими амбициями, но не знал, поймет ли она меня. Решусь ли я рассказать почти незнакомой девушке, что мое сердце разбито? Что моя подруга нашла себе нового приятеля, а “Фрейзера”, мой любимый сериал, перестали показывать? Что я затеял это соревнование, чтобы на время позабыть о своих печалях, и совершенно случайно выбрал в противники именно ее? Что фотографии получились просто великолепно и я хотел бы подарить ей самый лучший снимок?
Не подумайте, что мои несчастья были как-то связаны между собой. “Фрейзер” был тут абсолютно ни при чем, просто его перестали показывать как раз в тот день, когда я застал свою девушку с другим. Я понятия не имел, когда это началось. Возможно, еще до того, как мы поселились вместе. С новым избранником Паолы мы несколько раз встречались в баре, где я поджидал ее из университета. Он торговал дорогими автомобилями, но держался запросто, словно сам собрался занять денег, чтобы купить подержанный “фольксваген”. Это был субъект лет сорока с элегантной прической, безупречными зубами и поджарым телом — результатом еженедельных визитов в спортзал. Мне нравился его утонченный космополитизм и бесконечные рассказы о старых амстердамских домах с подвижными блоками, через которые спускали гробы, о безумных улицах Палермо, где красный сигнал светофора считался не запретом, а всего лишь ненавязчивым предупреждением, о кубинках — больших мастерицах центрифуги (для этого изысканного и экзотического сексуального упражнения требуются очень крепкие бедра), о стройных пальмах Тозюра и прочих вещах, о которых нельзя прочесть в журналах. К несчастью, знакомство с новоявленным королем мира завершилось апперкотом в его челюсть. С тех пор улыбка моего соперника уже не была столь безупречной. Паола метнулась в сторону и скрючилась на полу, обхватив голову руками, словно вокруг начали рушиться стены. “Это не то, что тебе нужно”, — повторял он перед тем, как я его нокаутировал. Я и сам не знал, что мне нужно. “Прекрати, не будь идиотом”, — пищала Паола. В общем, я не только оказался на улице, но и обеспечил себе повестку в суд и счета от травматолога. Невидимые болельщики энергично размахивали флагами, бодрый голос комментатора просил меня не сдаваться и поднажать. Я убедил себя, что албанка — мой главный враг, единственный человек на земле, который стоит на пути моего счастья. Это она наслала на меня проклятие. Поражение означало конец всему. Я и так потерял слишком много: Паолу, дом, любимый сериал. До светофора оставалось сто метров.
В юности я приобрел кучу забавных поверий: например, перед важным экзаменом нужно было загадать, сколько книг стоит на полке. Если мне случалось угадать их количество, я тут же бросал заниматься: какой смысл протирать локти за столом, если пятерка и так у меня в кармане. Не могло же такое совпадение быть случайным, это определенно знак судьбы. Теперь, преследуя албанку, я отчего-то вспомнил о своих подростковых предрассудках. Мне показалось, что от победы в забеге будет зависеть вся моя дальнейшая судьба: и обретение новой работы, и возвращение Паолы, и возобновление “Фрейзера”. Меня не покидала абсурдная уверенность, что албанка пусть неосознанно, но твердо решила лишить меня удовольствия от маленькой победы именно тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Она знала, что меня предали, догадывалась, что мне предстоит судебное разбирательство, наверняка была знакома с моим соперником и, возможно, имела какое-то отношение к исчезновению “Фрейзера” из телепрограммы. Она знала, что я, как перед тем экзаменом по английскому, загадал: давай, парень, выиграй этот чертов забег, и тебе немедленно предложат классную работу, Паола вернется и попросит прощения, а если не вернется, что ж, Паол на свете много, и ты еще встретишь хорошую девушку, а “Фрейзера” начнут показывать снова. Бред, скажете? Ну, конечно, бред. В голове у меня царила мешанина из обрывков не связанных друг с другом мыслей; я представлял себе Паолу, нагую, с любовником, в нашей постели, которую она, возможно, не один месяц тайком делила с другим, в уборных забегаловок, в телефонных будках, на полутемных стоянках. Прикидывал, как лучше составить резюме с полным перечнем своих навыков и достижений (кроме хука справа, разумеется). Вспоминал, как классно было приходить домой в десять вечера, наспех ужинать на кухне и устраиваться вдвоем перед телевизором, чтобы посмотреть очередную серию. Пытался понять, почему албанка от меня убегает. Краем уха слушал комментатора. И дивился на задавак-прохожих, считающих ниже своего достоинства дать себя обогнать. Хотя желающие ввязаться в гонку из спортивного азарта находились всегда. Так что албанка, вполне возможно, не давала обогнать себя не из гордости и не потому, что желала зла мне или “Фрейзеру”. Возможно, ей просто хотелось победить.
