Он обогнул плетень и выбрал такое место, откуда ему был виден весь лагерь. К тому времени уже смолк бой большого барабана и весёлые крики развлекавшейся молодежи. Деревня, по-видимому, заснула. Луна ярко светила, и Татокала пошёл прямо к хижине девушки. С его приближением несколько собак залаяло, но Татокала сумел заставить их замолчать, сделав то же, что делают в подобных случаях сами Арикары. Татокала тихо приподнял одеяло, закрывавшее вход в землянку вождя. Он увидел в средине догорающий огонь, а вокруг него членов семьи, спокойно спавших на своих местах. Девушка спала напротив входа, на том же месте, где и сидела вечером.

Сильно билось сердце юноши. Быстро посмотрел он направо и налево, – всё было тихо и неподвижно. Тогда он надвинул себе одеяло на голову, как это принято у юношей, делающих предложение, и тихо вошёл в хижину.

Девушка прилежно вышивала весь вечер, а потом улеглась спать. Она видела во сне сестру-близнеца, которая уже являлась ей и раньше, в особенности перед какими-либо важными событиями в её жизни.

На этот раз она пришла с красивым юношей другого племени и сказала: «Сестра, я привела тебе Лакота. Пусть он будет твоим мужем!»

Спящая открыла глаза и увидела перед собой склонившегося юношу, который нежно теребил её платье, как это делает возлюбленный, желающий разбудить свою милую.

Увидев, что она проснулась, он дотронулся до её груди и сказал:

– Талута.

Затем он сказал ей знаками, что его зовут Татокала. Это понравилось девушке, так как её единственный брат, умерший в прошлом году, носил это имя. Она немедленно поднялась и разгребла пепел, так что засверкали яркие угли. Затем она стянула одеяло с лица Лакота. Он был похож на человека, который являлся ей во сне.

Он взял её за руку. В его пожатии она почувствовала всю силу его любви и поняла чего он хочет. Затем она коснулась к своей груди, сделала знак щита и произнесла на своем языке слово «стазу» – «щит». Он истолковал это как хорошее предзнаменование, и на языке жестов, понятном всем краснокожим, предложил ей стать его женой.

Девушка ясно помнила свой сон и не противилась. Их души нашли друг друга, и несколько минут они молча сидели рядом. Затем Татокала поднялся и сказал:

– Пойдем со мной!

И она молча вышла из отцовской хижины и ушла с ним в лес.

В разгаре славы, когда представлялся самый удобный случай удовлетворить свое честолюбие, храбрый Татокала исчез таинственным образом. Уамбли вернулся к своим из разведки с самыми благоприятными известиями. Он сообщил, что три союзных племени заняты торжествами и играми и что скоро приедет Татокала с дальнейшими сведениями относительно наиболее удобного места нападения на вражескую деревню.

Краснокожие воины нетерпеливо дожидались возвращения Татокалы до самого крайнего момента. Было уже слишком поздно, когда они бросились в атаку. Солнце уже взошло над холмами, и почти все мужчины вражеских племён уже вышли из хижин и палаток. Разгорелась яростная битва. Много раз Лакоты были отбиты, но каждый раз они снова собирали свои силы и бросались в атаку, нападая до самого захода солнца. С наступлением темноты они отступили с большим уроном. Если бы Татокала вернулся вовремя, они напали бы на врага на ранней заре, когда он ещё спал. После битвы Арикары, Манданы и Хидатсы стали собирать своих убитых. Жалобные стоны и плач раздавались во мраке ночи. И вот, в лагере стало известно, что исчезла прекрасная дочь вождя Арикаров. Предполагали, что её взяли в плен ранним утром, когда она водила на водопой своих коней. К скорби по поводу её утраты примешивалось беспокойство, что Лакоты могут оскорбить её честь, и юноши посылали по адресу врагов грозные проклятия. О, как хотелось им посчитаться за это с врагом!

Хотя Лакоты одержали некоторую победу, но она стоила жизни немалому числу храбрейших воинов, и никто не мог сказать, что стало с Татокалой, этим любимцем бога войны. Кое-кто заподозрил его в том, что он испугался трудности битвы и убежал, но это подозрение было отвергнуто. Наконец, стали говорить, что его, вероятно, узнали, когда он пришёл в деревню второй раз, и, конечно, убили. Вот почему враг был так настороже при нападении Лакотов.

–  Хе, хе, хе! Мичинкши! Ах, мой сын! – заплакал старик-отец, услышав эту весть.

Голова его низко склонилась на грудь, и все присутствовавшие громко вздыхали из сочувствия к нему.

Дивными красками сверкал закат. Ярко пылали костры в лагере в честь павших героев, но в некоторых семьях царили глубокое горе и скорбь. После ужина люди уселись возле своих палаток. И вдруг они увидели, что верхом на лошади к ним едет почти обнажённый высокий старик. Он выкрасил лицо чёрным, волосы его были коротко подстрижены, а конь его тоже был лишён пышной гривы и красивого хвоста.

Это был отец Татокалы. Хриплым голосом пел он жалобную песнь, отправляясь на поиски трупа своего сына.

Целых два дня лил, не переставая, дождь. Когда он начался, убежавшая парочка достигла уже одинокой горной долины в скалах Большого Рога, и Татокала наскоро построил шалаш из еловых и кедровых веток. Огонь пылал в хижине, и муж с женой сидели в своём первом жилище, сооружённом из зелёных веток. Ни один человеческий взор не достигал их, и они могли говорить о своей любви на понятном им обоим языке.

Дух благословил их брак, – так думали они и потому считали свой союз священным. Для них начиналась совершенно новая жизнь. Всё прежнее было забыто. Молодая женщина сидела в своей душистой хижине, и когда её глаза встречались с глазами мужа, они радостно вспыхивали.

– Вот такую жену я и хотел иметь, кечува , любимая, – сказал Лакот на своём языке.

Она отвечала ему детской улыбкой. Хотя она не понимала его, но по тону голоса чувствовала его счастье и любовь.

Муж поддерживал огонь, подбрасывая хворост, а Стазу готовила ему кусок бизоньего мяса.

Когда муж ушёл поить коней – они были спрятаны неподалёку от хижины, – Стазу вышла в лес и стала собирать дрова. Узкая долина лежала меж высоких гор, поросших кедрами.

Стазу стояла молча, охваченная каким-то благоговением, и с трудом отдавала себе отчёт в том, что она начала новую жизнь. Не было ни одной женщины, которая пожелала бы ей счастья или дала бы совет, – только птицы прилетали навестить её. Но для неё весь мир заключался в Татокале. Ни одна женщина не могла прельстить его, он не мог ни с кем разговаривать, и большой барабан старейшин не мог призвать его на войну. Стазу была очень довольна.

Когда юная жена приготовила всё к возвращению мужа, – она сделала даже несколько ведер и сосудов для воды из березовой коры, – дождь уже почти перестал. Она разложила перед хижиной одеяло и уселась на него со своим рабочим мешком, в котором было несколько почти совсем вышитых голенищ для мокасин.

По временам Стазу отрывалась от работы и заходила в шалаш поворачивать вертел на огне. Много всяких мелких лесных животных подбегало к ней. Вдруг она испугалась звука чьих-то шагов. Она была ещё так недавно замужем, что пока не научилась распознавать походку мужа и, услышав шаги, одновременно испугалась и обрадовалась. Это мог быть муж, но мог быть и чужой. Она заставила себя поднять глаза, и её взор встретился с взглядом огромного серого медведя, севшего неподалёку от неё.

Стазу поразила неожиданность появления медведя, но она не испугалась. Отсутствие страха – лучшая защита от диких животных. Она быстро встала и бросила медведю большой кусок мяса.

– О, большой медведь, отведай моего свадебного угощенья! Будь ко мне милостив и благослови мое первое жилище, – сказала она медведю. – Будь милостив и похвали меня за мой храбрый поступок – за то, что я вышла замуж за воина-Лакота, заклятого врага моего народа. Мой муж не может говорить на моем языке, не понимает его, и я хочу жить с вами, как с добрыми соседями. Предлагаю тебе свою дружбу!

В ответ на её мольбы медведь тихо ворчал, сожрал мясо и, неуклюже переваливаясь, убрался восвояси.

Тем временем Татокала внимательно изучил местность, высмотрел дичь и наиболее удобные пути к своему укромному шалашу. Он понимал, что ему нет возврата ни к собственному народу, ни к племени его жены. Его соратники никогда не простят ему бегства, а от Арикаров нельзя было ожидать того, чтобы они приветствовали приход одного из самых выдающихся врагов. Не оставалось ничего другого, как жить вдали, предоставив людям говорить и думать о нём всё, что им заблагорассудится.