Одну из гостиниц держит славный итальянец, старый толстяк по имени Дино как-то; он знает меня с тех пор, как я был «бамбино». Я сказал ему, что вернулся только что из Америки, где завел себе врагов, и теперь мне нужно где-то тихонько отлежаться.

— Не волнуйсси, мистерра Чарли, этти чертоввы сицильски ублюдди васса тутта не найдетти. Ессли их тутта уввижу, полицция буддетти очченни быстри. Они тутта хорошши, не боийси вонюччи мафиози.

— Дело не совсем в этом, Дино. Мне кажется, если ты кого-нибудь увидишь, лучше будет мне тихонько об этом сообщить.

— ОК, мистерра Чарли.

— Спасибо, Дино. Эввива Наполи!

— Абасса Милано!

— Каццоне пенденте! [211] — вскричали мы хором — наш старый лозунг минувших дней.

Мы с Джоком провели там в герметичном уединении недель пять, пока у меня не зажила подмышка и я не отрастил более-менее достоверную бороду. (Я сразу хочу прояснить: у Дино не было ни малейшего подозрения, что мы как-то напроказничали.) Я перестал красить волосы и есть крахмалистую пишу и вскоре выглядел на семьдесят хорошей сохранности. Наконец, перед выходом наружу я вынул изо рта два верхних клыка, что крепились на проволочной скобе. Легонько укладывая верхние резцы на нижнюю губу, я выгляжу образцом старческого слабоумия — миссис Спон от такого зрелища обычно визжит.Ныне поседевшие свои волосы я отрастил и взбил, купил себе хороший полевой бинокль и спутался с орнитологами-любителями. Поразительно, сколько их нынче развелось: орнитология раньше была тайным и сокровенным хобби желчных школьных учителей, сбрендивших старых дев и одиноких маленьких мальчиков, но теперь она стала нормальным времяпрепровождением на выходных, вроде ковроткачества или обмена женами. Учась в школе, я очень ею увлекался, поэтому знал, кто как правильно кричит, — да вообще-то и сейчас довольно-таки увлекся, и экскурсиями своими совершенно наслаждался.

В этих краях Ланкашира — едва ли не лучшие места для наблюдения за птицами в Англии. Морские и береговые пернатые миллионами навещают огромные солончаковые болота и приливные равнины залива Моркам, а тростники Лейтон-Мосса — заповедник Королевского общества защиты птиц — кишат утками, лебедями, чайками и даже выпями.

Я дал Дино триста фунтов, и он купил мне подержанный темно-зеленый «мини», зарегистрировав его на свое имя. Я наклеил на машину несколько липучек — «СПАСИТЕ ЛЕВЕНС-ХОЛЛ», [212] «ГОЛОСУЙ КОНСЕРВАТИВНО», «ВСЕ В ПАРГОРОД» [213] — и бросил на заднее сиденье детскую переноску «Карри-Кот»; согласитесь, вдохновенная маскировка. Джоку мы умудрились отыскать пару цветных контактных линз и глаза его из потрясающе голубых стали грязно-бурыми. Линзы ему очень понравились, он их называл «мои очочки».

Тем временем, поскольку телефонный узел в Карнфорте уже автоматизировали, стало безопасно сделать несколько осторожных звонков в Лондон, где разнообразные шкодливые друзья в обмен на большое количество дензнаков принялись за создание нам с Джоком новых личностей, чтобы мы смогли переехать в Австралию и зажить новой жизнью среди Бикс и Чуваков. Новые личности ныне очень дороги и требуют длительного времени, но процесс их получения значительно облегчился — все-таки столько наркотиков вокруг. Просто находите парнишку, которому недолго уже в этом мире осталось, ибо он увлечен «большим-Г-значит-героином», предпочтительно — такого, который хоть в чем-то вас напоминает. Берете его под свое крылышко — или, скорее, ваши шкодливые друзья его берут, — вписываете его, выписываете ему это Г и кормите его, когда он в силах чем-нибудь подавиться. Оплачиваете ему Карточку Национального Страхования, покупаете ему паспорт, открываете на его имя счет в Сберегательной Кассе Почтового Отделения, [214] сдаете за него тест на вождение и снабжаете его воображаемой работой в реальном месте. («Наниматель» получает его зарплату наличными — в двойном размере.) Затем платите очень дорогому умельцу, который заменяет его фотографию в новом паспорте вашей, и вы — новый человек.

(Наркоман, само собой, теперь становится несколько избыточен: можете заказать его профессионально, но это оплачивается сверху и в наши дни ужасно дорого. Лучший и самый дешевый курс — лишить его лекарства дня на три или около того, пока он совсем из себя не выйдет, а потом оставить в людной общественной уборной — в этом ремесле очень котируется подземка на Пиккадилли, — со шприцем, в котором содержится тяжелая передоза. И пусть Природа милостиво берет свое. Коронер на него едва глянет: быть может, ему лучше там, где он сейчас; ох, да он зажился лет на пять; и т.д.)

Короче говоря, все вроде бы и ничего, но только Уильям Хики [215] или кто-то из тех обозревателей раз-другой обронил деликатные намеки: дескать, определенные Лица в Высших Кругах получали некие фотоснимки, — а это могло или не могло соотноситься с художествами Фугаса. Если да, то я не очень понимал, кто может это делать — не Иоанна же? Кто-нибудь из этих жутких друзей Фугаса? Мартленд? Я не поддавался беспокойству.

Вчера вечером, когда в бар гостиницы Дино я входил полный свежего воздуха, нагуляв великолепный аппетит, кому угодно я мог бы рассказать, что дела мои обстоят на удивление хорошо. День я провел на Моссе, где мне повезло — несколько минут я не упускал из своих окуляров усатую зиньку, а если вы полагаете, что таких птиц не бывает, ступайте читать ближайший птичий справочник. Это было лишь вчера вечером, когда я входил в бар.

ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ, КОГДА Я ВХОДИЛ В БАР

Бармен должен был улыбнуться и сказать: «Вечер, мистер Джексон, чего желаете?» То есть именно это он говорил мне каждый вечер много недель подряд.

Но вместо этого он враждебно вперился в меня и спросил:

— Чего, Пэдди, обычного? — Я совершенно опешил. — Давай же, — сварливо продолжал бармен, — решай быстрее. Мне и других обслуживать надо, знаешь ли.

Два незнакомца на другом конце стойки мимоходом изучали меня в зеркале за выставкой бутылок. До меня дошло.

— Хорроршок, хорроршок, — густо прорычал я. — Начисляй мине обычного, свилеватый ты отпездал.

Он двинул мне по стойке двойной ирландский «Джеймисон».

— И язык придержи, — сказал он, — а не то вылетишь.

— Херрниа, — ответил я и неопрятно опрокинул в себя виски. Утерся рукавом, рыгнул и вывалился наружу. Хорошо, что полевое обмундирование серьезного орнитолога мало чем отличается от питейного костюма ирландского землекопа. Я взлетел по лестнице и обнаружил Джока в номере на кровати — он читал «Бино». [216]

— Пошли, — сказал я. — Они сжимают кольцо.

Мы жили в состоянии готовности к любой крайности, поэтому выскочили из гостиницы сквозь кухню примерно через девяносто секунд после того, как я покинул бар, и направились к вокзальному двору, где я держал на стоянке «мини». Я завел двигатель и задом выехал с парковки; я был довольно спокоен — у них не было ни малейшей причины меня заподозрить.

Затем я выругался и заглушил мотор — меня парализовало смятением.

— Чё такое, мистер Чарли, чего-то забыли?

— Нет, Джок. Что-то вспомнил.

А вспомнил я, что не заплатил за виски — и бармен не попросил меня это сделать. Пьяным ирландским землекопам едва ли открывают кредиты в уважаемых провинциальных гостиницах.

Я снова завелся, жестоко вдавил и отжал все рычаги до предела и вымахнул со двора на улицу. Человек, стоявший на углу, развернулся и рысью припустил обратно в отель. Я молился, чтобы их машина стояла носом в другую сторону.

Я гнал безотказный «мини» из города к северу по Миллхед-роуд; перед вторым железнодорожным мостом я погасил фары и юркнул влево, к Хагг-Хаусу и болотам.