Леонидов доказывал с кафедры, что уравнения выведены не строго, а схемы гравилета некорректны, поэтому антигравитационный импульс не может иметь места в хулиганском полете его многоуважаемого друга Ивана Томсона. Именно этот патетический момент речи Леонидова Томсон и выбрал для того, чтобы взметнуть оппонента в воздух.

Старый академик, раскинув руки, жалко перекосив лицо, тихо парил над кафедрой, а с его седых волос, вдруг превратившихся в проволочный частокол, лилось дымное сияние. Через минуту, обретя под ногами твердую почву, Леонидов закричал среди всеобщего смятения: «Не было! Не будет! Это не антигравитация! Вы нашли какое-то иное поле! Требую, чтобы вы извинились передо мной за то, что выдвигаете в качестве серьезных аргументов наспех придуманные цирковые трюки!»

Томсон, добившись молчания в развеселившемся зале, в свою очередь потребовал, чтобы его друг Чарльз Леонидов извинился перед ним, ибо многоуважаемый оппонент нанес Томсону тяжкое оскорбление, обвинив в придумывании наспех цирковых трюков. Ученому собранию был продемонстрирован не развлекательный трюк, а решающий опыт, подлинный «экспериментум круцис». И разрабатывался он не наспех, а в течение четырех месяцев. «Я могу засвидетельствовать это рабочими записями! — объявил Томсон. — Ровно сто девятнадцать дней назад в лабораторный журнал были внесены отправные данные эксперимента — ваш рост, вес, объем туловища, обычная одежда, даже то…» Конец фразы потонул в общем хохоте.

Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних воспоминаний к впечатлениям совместной работы с Томсоном, проводившейся в течение последних двух месяцев. Генрих с испугом посмотрел на брата: Рой ушел расстроенным, вернулся подавленным. Он умел сдерживать свои настроения. Очевидно, Боячек сообщил нечто такое, что Рой не мог совладать с собой.

— Ужас! — сказал он, тяжело опускаясь на диван. — Всего можно было ожидать, только не того, что произошло!

— Новые данные об аварии? — спросил Арман.

Рой покачал головой.

— Новые данные, да. Но только не об аварии, потому что аварии не было. Было преступление.

— Преступление? — Генрих вскочил. — Ты хочешь сказать, что Иван стал жертвой злого умысла?

— Его убили!

— Убийство? — недоверчиво переспросил Арман. — В наше время? На Земле? И кого? Знаменитого ученого!

— И тем не менее, совершилось убийство!

— Но кто же убийца, Рой?

— Его ассистент Роберт Арутюнян.

Генрих изумленно вскрикнул:

— Рорик? Этот тихоня? Это живое собрание всех школьных добродетелей? Этот сосуд вежливых фраз и приторной обходительности? Невероятно, Рой, невероятно!

Рой сердито возразил:

— Я передаю то, о чем узнал у Боячека. Рорик пришел в себя и признался в убийстве Томсона.

— Но мотивы, Рой? Не мог же он ни с чего…

— Похоже, что Томсон отбил у своего ассистента его невесту Агнессу Антонелли. В час аварии Томсон направлялся на свидание к Агнессе, а Рорик улучил момент, чтобы беспощадно расправиться…

— Позволь, Рой, — сказал Арман. — Томсон ведь погиб в испытательной камере, а не у Агнессы. Что она по этому поводу говорит?

— Она, как и Рорик, в больнице. У нее тяжелейшее нервное потрясение.

Арман развел руками.

— Я плохо понимаю твое объяснение, Рой.

— Я и сам мало что понимаю, — признался Рой. — Рорик, придя в себя, пробормотал то, о чем я вам сказал, и снова потерял сознание. Я слушал его показание, записанное на ленту. Он путался, не договаривал фраз.

Генрих гневно ходил по комнате.

— Вот уж кого я не любил! Я раньше стеснялся своей недоброжелательности к Арутюняну, старался ее не показывать. А это было не пристрастие, а прозрение! — Он с мстительным выражением лица остановился перед Роем. — Ты знаешь, я не злой человек. Если меня вызовут в качестве свидетеля, знавшего Томсона, я расскажу обо всем, что чувствовал, когда встречался с Арутюняном.

— Ты сам будешь вызывать кого захочешь. Боячек пригласил меня, чтобы поручить нам расследование технических обстоятельств катастрофы. — Он сердито добавил, заметив протестующий жест Генриха: — Я не мог отказаться. Томсон был нашим руководителем, твоим другом. Мы не имеем морального права стоять в стороне. Но если ты все-таки не пожелаешь участвовать в расследовании, объясни мотивы самому Боячеку. Я посредником между вами быть не хочу, тем более что его любимец ты, а не я.

— Я буду участвовать в расследовании, — хмуро ответил Генрих. — Я только поставлю единственное условие: чтобы ты не говорил мне своих привычных фраз о беспристрастности и объективности! Я пристрастен и субъективен, знай это заранее. Вины обелять не буду, смягчающие обстоятельства выискивать не стану. И сделаю все, чтобы виновник преступления получил максимальное наказание!

— Ты будешь не один, мы с Арманом тоже имеем право голоса. — Рой обратился к задумавшемуся Арману: — Я, впрочем, не спросил, согласен ли ты участвовать…

— И спрашивать не надо! — Арман грустно улыбнулся. — Знаешь, о чем я думал? Убийство из ревности, конечно, отвратительный пережиток… Но если бы мы жили во времена Шекспира или Пушкина… В общем, в те доисторические эпохи, когда соперники сводили счеты при помощи оружия… Такая девушка!

— Агнесса, конечно, красавица, — согласился Рой. — Она могла бы позировать для статуи античной богини, если говорить о ее внешности. И с ней всегда интересно разговаривать. Но это не оправдывает Рорика.