В Эдинбурге не замедлили поставить в известность английского консула в Амстердаме, где, как писал в письме Броди, он намеревался отсидеться, а затем удрать за океан, в Америку.

Курьеры передвигались быстро. Получив предписание, консул нанял одного молодца по имени Джонс Дели, которому поручил отыскать преступника. Без особого труда ему удалось в порту напасть на след. Он привел его в таверну, где на втором этаже жил все тот же мистер Диксон.

На стук в дверь ответа не последовало. Дели вошел. Комната была пуста. Он открыл шкаф и заглянул внутрь — там прятался Броди.

Дели был вежлив, но строг: «Как поживаете, мистер Диксон, он же Уильям Броди? Следуйте за мной». Сопротивляться не имело смысла — Дели был огромным детиной. Через несколько дней арестованный предстал перед Д. Уильямсоном. Его поместили в той же тюрьме Толбуси, приставили надежную стражу. Вскоре он узнал, что судить будут лишь его и Смита. Остальные два члена шайки дали показания и тем самым заслужили прощение.

В конце августа 1788 года начался суд. Люди рвались на процесс, несмотря на довольно высокую цену — пять шиллингов за право присутствовать в зале. Среди публики находился издатель, впоследствии описавший этот суд, едва ли не самый длинный в истории английского судопроизводства, — он продолжался без малого целые сутки.

Когда ввели подсудимых и они заняли свои места за барьером, лицом к четырем присяжным и судье, лорду Браксфилду, показалось, что публика в зале, амфитеатре и на балконе чуть привстала с кресел и скамеек — так велико было любопытство эдинбуржцев.

После того как прокурор зачитал обвинительное заключение, лорд Браксфилд, беспощадный Судья- Вешатель, обратился к главному подсудимому: «Уильям Броди, вы слышали обвинение. Признаете вы себя виновным или нет?» На что последовал циничный, но твердый ответ: «Мой лорд, я не виновен». Видимо, Броди еще на что-то надеялся. Хотя и знал, что выскользнуть из железных лап Судьи-Вешателя мало кому удавалось. Этот сын шерифа, ставший лордом и в тот год как раз назначенный верховным судьей, был человеком грубым, саркастичным и беспощадным. Именно он, лорд Браксфилд, послужил прототипом Уира Гермистона — главного героя одноименного последнего, незаконченного, романа Стивенсона. Писатель прямо указывал на то, что этот персонаж списан с Браксфилда.

Обвинение представило двадцать семь свидетелей, защита — всего семерых. Главным ее козырем стала Джим Уэтт, возлюбленная Броди, с помощью которой адвокат пытался обеспечить алиби своему подзащитному. Однако ни ухищрения Генри Эрскина, одного из лучших адвокатов Шотландии, нанятого Броди, ни его блестящая речь, в которой он пытался реабилитировать Броди, ни показания свидетелей — ничто не спасло его от справедливого возмездия.

На другой день, в час пополудни, суд объявил о своем решении: признать виновными Уильяма Броди и Джорджа Смита и казнить их через повешение.

Броди поместили в камеру смертников. К ноге приковали цепь — правда, он попросил сделать ее подлинней, чтобы иметь возможность подойти к столу. Он много писал — просил друзей, советников, пэров походатайствовать за него. А пока, в ожидании помилования или смерти, Броди по давней привычке игрока сражался сам с собой в шашки на доске, которую начертил на полу, — правая рука играла против левой. Казалось, и в тюрьме оптимист Броди не унывал. В столь же хорошем настроении начал он сочинять завещание. Он писал, что все его имущество конфисковали, поэтому у него ничего не осталось, кроме хороших и плохих качеств. «Однако своему близкому другу я завещаю, — писал он, — все мои политические знания о городском магистрате и корпорации», другому — «все мои фонды экономические, мою гордость и тщеславие», третьему досталась «его удачливость в игре в карты и кости». А своим «хорошим друзьям и старым компаньонам, Брауну и Эйнсли» он завещал «все свои плохие качества, и чтобы в конце концов они получили свою собственную петлю». Надо сказать, что в этом Броди не ошибся, — их действительно вскоре повесили за другие преступления.

В день казни, как писала «Каледониен меркури», перед тюрьмой собралась толпа, какой никогда не видели прежде. Взойдя на эшафот, Броди с достоинством поклонился членам городского магистрата, опустился на колени и прочел молитву. Затем поднялся и слегка подтолкнул дрожащего Смита: «Иди, Джордж, ты предстанешь первым». Когда настала его очередь, он спокойно развязал галстук, надел петлю на шею и дал знак палачу. Так окончились две жизни Уильяма Броди.

Правда, он надеялся на третью жизнь. И не случайно перед казнью попросил, чтобы его тело сразу же отдали друзьям для погребения. Неужели он так спешил предстать перед Всевышним? Конечно, нет; его просьба объяснялась совсем другими причинами.

Дело было в том, что еще в тюрьме Броди навестил французский физик доктор Дегравер, который обещал воскресить его после смерти. Накануне казни сей эскулап вновь побывал в камере Броди и сделал карандашом отметки на его висках и руках, чтобы не тратить зря время после повешения. Кроме этого, он вручил ему небольшую серебряную трубочку, которую тот вставил себе в горло за час до экзекуции. Она должна была предотвратить удушье.

После казни тело доставили было в лабораторию, где ждал Дегравер. Однако специалист по оживлению так ничего и не добился. Броди умер: у него был переломан позвоночник.

Тем не менее, когда история с попыткой воскрешения Броди всплыла наружу, некоторые жители Эдинбурга с готовностью уверовали в нее и говорили, что Броди после казни выжил, что он вскоре уехал в Париж, где его будто бы и видел кто-то из соотечественников. Эта легенда жила долгие годы и до сих пор, как говорят, еще бытует в Шотландии. Хотя нетрудно удостовериться в обратном. Для этого достаточно посетить кладбище в Эдинбурге, где легко отыскать могилу того, кто жил двойной жизнью.

Нет, Уильям Броди не был воскрешен, пока Стивенсону не приснилась его дьявольская сказка о человеке с росчерком зла на лице.

… В три дня с работой было покончено. За это время Стивенсон написал три тысячи слов о докторе Джекиле и мистере Хайде. Конечно, трудность заключалась не в том, чтобы физически написать это количество строк, а в том, чтобы написать то, что хочешь. Ему казалось, что вещь удалась. Возбужденный и радостный, Стивенсон сбежал вниз с рукописью в руках и заявил, что готов прочитать вслух новое произведение. С воодушевлением, часто жестикулируя, он читал низким, звучным голосом. Все слушали, словно зачарованные. Лишь Фэнни оставалась равнодушной.

Когда чтение окончилось, Льюис порывисто повернулся к жене, явно ожидая похвалы. Она молчала. На вопрос мужа, как ей понравилась его новая повесть, мягко, но прямо высказала то, что думала. У повести нет цельности, и вместо настоящего художественного произведения получился бульварный роман. Так же, как и в его пьесе о Броди, он увлекся внешним описанием, пожертвовал глубиной — вероятно, из-за спешки.

Что произошло потом, мы знаем из воспоминаний Ллойда Осборна — пасынка Стивенсона. Писатель побелел от гнева и буквально вылетел из комнаты. Однако вскоре вернулся, относительно успокоенный. В руках он все еще держал рукопись. Подойдя к жене, коротко произнес: «Ты права». Затем направился к камину и бросил рукопись в огонь. Жена кинулась к нему, умоляла спасти написанное. Он отказался.

После этого Стивенсон вновь лег в кровать, взял карандаш и чистую бумагу. И хотя лихорадка усилилась, он никого не пускал к себе, лишь иногда звонил в колокольчик.

Три дня почти без сна он непрерывно писал, и наконец появились новые три тысячи слов «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда».

Теперь Стивенсон точно знал, что он написал то, что хотел. Наконец-то ему удалось ухватить внутреннюю сущность образа Уильяма Броди и перевоплотить его в свои персонажи, расчленив на доктора Джекила и мистера Хайда.

«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» — тоненькая книжка в сто сорок девять страниц — была опубликована месяц спустя, в январе 1886 года. Однако сенсации не произвела. Более того, ее просто не заметили, пока лондонская «Таймс» не выступила с хвалебной рецензией. С этого дня произведение Стивенсона стало бестселлером.