Фемистокл встал. Если эллины погибнут здесь, в ловушке, это будет его вина. Но если победят — его заслуга. Надо победить. Надо победить.

На корабле слышался могучий храп спавших вповалку воинов. Кто-то стонал во сне, — видно, болела рана. Фемистокл прошел по палубе, проверил стражу. Около молодого воина, стоявшего на посту прямо, как тополь, остановился:

— Ты ничего не слышишь, Менор?

Юноша прислушался:

— Слышу, как лес шумит в горах.

— Это не лес шумит в горах, — вздохнул Фемистокл, — это двести кораблей шумят веслами, идут к Еврипу.

Молодой воин не смел спорить, но все-таки сказал:

— Шума кораблей я не слышу, Фемистокл. А вот над Пелионом, я слышу, гремит гром. Не буря ли опять собирается?

— Ты прав! — сразу ободрившись, сказал Фемистокл. — Клянусь Зевсом, боги снова решили помочь нам!

Гром грохотал над горами Пелиона, в той стороне, где стояли персидские корабли. Ночь становилась непроглядной. Вскоре загудел ветер, корабли закачались на волнах, и неистовая гроза обрушилась на землю и на море. Молнии, как огненные дротики, летели с черного неба. Море бушевало.

Эллинские триеры стояли, прижавшись к мысу Артемисию. Буря не трогала их. К утру, когда ливень утих и волны осветились зарей, к эллинам пришли жители острова Евбеи.

— Радуйтесь! — сказали они. — Двести персидских кораблей пришли к Еврипу — и буря разбила их о скалы! Все двести! Только обломки от них плавают по воде!

«Боги хотят уравнять наши силы, — подумал Фемистокл. — Может, потому так и томила меня тоска, что предстояло услышать радостную весть!»

Как идет беда за бедой, так и радость — за радостью. Персы неподвижно стояли у Афет, переводя дух после страшной грозовой ночи, а к эллинам в это время шли на помощь аттические корабли. Фемистокл, счастливый и гордый, смотрел, как приближаются их афинские триеры. А кто убедил афинян построить их? Он, Фемистокл. Обманом, но убедил. А почему? Потому что он предвидел то, что совершается сейчас, он предвидел, что перс придет и бросится на Аттику и что только корабли помогут афинянам защитить свое отечество! Фемистокл было уже поднял голову — «Смотрите, это ведь моя заслуга, что идут, кроме наших ста двадцати семи, еще пятьдесят три корабля!» — эти слова уже были у него на устах, но тут же вспомнилось, что говорил ему его друг Эпикрат: «Не напоминай людям о своих заслугах!» — и промолчал.

Пятьдесят три аттических корабля подошли к Артемисию. Их встретили радостными криками со всех стоявших здесь кораблей. Такими же криками ответили и те, что пришли. На одной из этих триер прибыл Эпикрат.

— Эпикрат, друг мой! — возликовал Фемистокл, когда Эпикрат появился на палубе его триеры. — Ты с нами!

— Неужели ты думал, что я сижу в Афинах? — возмутился Эпикрат. — Я только задержался. Мы снаряжали эти триеры…

— Как дома? — нетерпеливо перебил Фемистокл.

Эпикрат вздохнул:

— Пока все живы, Фемистокл.

— Пока?

— А как ты думаешь? Разве у нас празднество, а не война?

Фемистокл сразу погас. Да, война. Тяжелая, даже непосильная. Еще неизвестно, чем она кончится…

— Да, — мрачно согласился Фемистокл, — я понимаю. Всякой отваге, всякой изобретательности есть предел. Но ты знаешь, Эпикрат, — Фемистокл снова оживился, — ведь это я уговорил Еврибиада дать персам морской бой. И вот мы выиграли!.. Против такой-то эскадры!

Эпикрат внимательно и молча поглядел на него. Фемистокл смутился:

— Ладно, ладно. Я знаю, что ты хочешь сказать.

— И что значит «выиграли», Фемистокл? Выиграли битву, но пока еще не выиграли войну. А если здраво судить, можем ли мы, несмотря на все наши усилия, выиграть эту войну? Ты же не мальчик, Фемистокл!

Фемистокл выпрямился, его глаза стали суровыми, их голубизна словно пропала.

— Гони прочь эти мысли, Эпикрат! Сейчас нам надо думать только о том, чтобы выиграть следующий бой. А за следующим — и все другие. Да помогут нам боги! Но все-таки бой при Артемисии поднял дух наших воинов. Теперь и Еврибиад будет смелее вступать в битву с персом на море. Ведь если бы не я…

— Ты сумел убедить Еврибиада? — удивился Эпикрат.

— Не я убедил, — отмахнулся Фемистокл, — серебро.

— Серебро? — испугался Эпикрат. — Откуда?

— С острова Евбеи. Вот это серебро и помогло мне остановить Еврибиада. Иначе Евбея была бы уже разграблена и порабощена.

— Они подкупили тебя, Фемистокл!

— Да что ты, Эпикрат! Зачем нужно было подкупать меня, если я и сам не хотел уводить корабли? Просто этим серебром они спасли свою Евбею. Я только подал им эту мысль!

Эпикрат покачал головой:

— По острию меча ты ходишь, Фемистокл. Смотри, как бы все твои благие замыслы не обратились против тебя, против твоего доброго имени!

— А как это может случиться? — удивился Фемистокл.

— Скажут, что половину серебра отдал, а половину оставил себе.

Но Фемистокл на это только махнул рукой.

В тот же день, к вечеру, Еврибиад снова вывел в море эллинский флот. Эллинские триеры налетели на киликийские корабли, стоявшие в отдалении, и разбили их, а как только наступила ночь, опять укрылись у Артемисия.

А на рассвете к Артемисию тронулись персидские корабли.

Эллины ждали. Они предвидели, что персы на этот раз, взбешенные их дерзостью, будут упорны и беспощадны.

Персы построились полумесяцем и начали зажимать их в кольцо, все теснее сближая свои корабли.

И еще раз взревела труба на корабле Еврибиада. И еще раз эллины бросились на вражеский флот. Они не ошиблись, битва была беспощадной. Персы решили во что бы то ни стало уничтожить эллинские корабли. А у эллинов был только один выход — во что бы то ни стало устоять перед разъяренным врагом.

Много в этой битве погибло и людей, и кораблей. Корабельные обломки и тела погибших загромоздили воды у берегов Евбеи. И опять, не добившись победы, персы отошли к Афету.

Эллины подобрали своих убитых, чтобы похоронить. И тут Еврибиад объявил, что боевых сил у них больше нет.

— Мы больше не можем сражаться. У нас много людей погибло. Почти половина кораблей повреждена…

Военачальники подавленно молчали. Фемистокл хотел было возразить Еврибиаду, но в это время раздался голос дозорного:

— Идет триаконтера!

Триаконтеру, которая шла к Артемисию, узнали сразу. Это был афинский корабль, оставленный Леониду для связи.

Триаконтера подошла к берегу. С корабля сошел Аброних, сын Лисикла, который был связным у Леонида. По его лицу все увидели, что он принес недобрые вести; казалось, что у него нет сил сказать то, что он должен сказать.

— Аброних! — не выдержав, крикнул Еврибиад. — Ты от Леонида! Что требует от нас Леонид?

— Леонид ничего не требует, он убит в Фермопилах, — ответил Аброних, — и все войско наше убито. В живых остался только я один, чтобы возвестить вам об этом.

Еврибиад пошатнулся, будто от удара копья. Но тут же овладел собой.

— На корабли, — приказал он. — Уходим во внутренние воды. Мы сделали что могли. Больше мы здесь ничего не можем сделать.

— А я знаю, что еще можно сделать, — сказал Фемистокл, — надо убедить ионийцев и карийцев, которые сражаются против нас, покинуть персов. И тогда войско Ксеркса сильно уменьшится, и мы без труда их одолеем!

— А как ты сможешь это сделать, Фемистокл? — спросил Еврибиад.

— Я знаю как, — ответил Фемистокл, — у меня есть для этого средство!

Еврибиад пожал плечами:

— В Афинах говорят, что ты хитроумен, как Одиссей. Если у тебя есть такое средство, употреби его.

На другой же день, на рассвете, эллинские корабли пошли от Артемисия к берегам Эллады.

Фемистокл принялся выполнять то, что задумал. Он взял несколько быстроходных афинских кораблей.

— Мы пойдем сейчас по всем бухтам, где есть пресная вода, — сказал он морякам, — ионийцы и карийцы обязательно зайдут в эти бухты. Вот мы там и оставим надписи, напишем все, что не имеем возможности передать устно.

Так и сделали. Корабли Фемистокла прошли по всем пресноводным бухтам, и везде на прибрежных скалах и больших прибрежных камнях афинские моряки вырезали надписи. Фемистокл эти надписи составил заранее.