Литмир - Электронная Библиотека

Кстати сказать, в одном из писем Тимо упоминаются даже его иквибы.

Визит доктора Фельмана в Выйсику проверить мне не удалось. Однако известно, что профессор Эрдман нередко вместо себя посылал к больным своего любимого ученика. И вообще в достоверности этого стоило бы сомневаться только в том случае, если допустить, что Якоб Меттик хотя бы в самой малой степени мог предвидеть здесь культурно-историческую пикантность.

Подробности ареста Тимо, содержащиеся в дневнике, мне нигде больше обнаружить не удалось. Однако тот неожиданный факт, что генерал-губернатор лично руководил арестом, тоже соответствует действительности. Отсюда, очевидно, следует пересмотреть размеры самого дела и его тогдашний удельный вес.

И господин Латроб — подлинная личность со всеми указанными подробностями, хотя в 1976 году в Таллинском государственном музее театра и музыки его имя не было известно.

Семейное предание о клятве Тимо говорить царю правду упоминает Теодор Бернхарди в своих «Воспоминаниях юности». А письмо царя к Паулуччи шестьдесят лет спустя было опубликовано.

Даже факт посылки царем в каземат фортепиано, вопреки всякой логике, соответствует действительности. Это подтверждается в рапортах генерала Плуталова князю Волконскому. Об этом же пишет и М. Н. Гернет в своем исследовании «История царской тюрьмы», Москва, 1960, I, с. 257. Следовательно, и в этом случае приходится расширить воображение и усилить гибкость логики.

О том, что шестьдесят тысяч рублей были таинственно списаны, свидетельствуют документы. Это подтверждают хранящиеся в Тарту в Государственном центральном историческом архиве бумаги, относящиеся к Выйсикуской мызе. Объяснению, исходящему от Георга фон Бока, можно верить или не верить. Об отношениях между Тимо и Нарышкиной, хотя и в чуточку ином освещении, говорится в одной из статей, опубликованных в «Русской старине».

Что касается мужа сестры Тимо, Петера Мантейфеля, приходится сказать, что роковым образом таковой на самом деле существовал. Правильнее будет — Петер Цёге фон Мантейфель, он не имеет ничего общего с другим Петером Мантейфелем, равиласким графом, которого эстонская история литературы помнит как автора повестей «Досуг при свете лучины» и «Жизнь Виллема Наави».

Наконец, текст «Меморандума» Тимо, цитируемый точно, со всей его невероятной, неопровержимой, фатальной искренностью, действительно существует. Автограф, хранящийся в настоящее время в Московском архиве, возможно, является оригиналом, отправленным Тимо императору.

Нигде, за исключением дневника Якоба Меттика, я не нашел подтверждения тому, что Тимо в глаза назвал Александра I Тартюфом. Однако письменно он это сделал, о чем свидетельствует текст меморандума.

Ээва действительно ездила в Торма, чтобы встретиться с Марией Федоровной, и в гостиной с ней в самом деле находилась вдова учителя Асверуса. И с нею был ее десятилетний внук с задорным курносым носом и карими глазами. Пятьдесят лет спустя этот мальчик написал воспоминания о встрече Ээвы с вдовствующей императрицей. Они были помещены в книге д-ра Бертрама[89].

И гусарская проделка Георга фон Бока, проникшего в Шлиссельбург, вопреки возможным сомнениям, в самом деле имела место, об этом упоминается в одном из писем О. В. Мазинга суперинтенденту Зоннтагу в Ригу.

Существует написанное Ээвой подтверждение долга, этот документ хранится в Тартуском центральном историческом архиве.

Вне дневника мне не удалось найти доказательств встречи Ээвы с Жуковским. Но известно, что в указанное время Жуковский бывал в Тарту и читал там своим друзьям перевод «Орлеанской девы» Шиллера.

Даже сама фамилия коменданта Шлиссельбургской крепости — Плуталов — может показаться не слишком удачной, но вполне оправданной иронией со стороны Якоба Меттика. Фамилия Плуталов явно в большей мере отвечала сущности генерала уже в силу самой его должности, чем описанное Георгом фон Боком почти рыцарское поведение коменданта. Тем не менее множество документов и личная подпись генерала свидетельствуют о том, что ирония исходила не от Якоба Меттика, а от самой Истории. Комендантом Шлиссельбургской крепости был в то время Плуталов. О том, как далеко может дойти ирония Истории (исходи она от писателя, ее сочли бы непростительным преувеличением, когда же она принадлежит самой Истории, то, очевидно, ее приходится считать гениальной гиперболой), об этом подчас свидетельствуют мелкие, но неопровержимые и, как кремень, неподатливые факты. Как и тот, что комендантом Петропавловской крепости был в ту пору генерал Сукин.

Стихотворение Гёте, посвященное Тимо, входит во все крупные издания сочинений поэта. О трагическом ударе саблей, которым Тимо ранил своего сослуживца, написал В. фон Бок. Тот факт, что им оказался нэресаареский Тийт, лишь подробность, в которой не стоит сомневаться.

Письма Георга фон Бока и Ээвы, адресованные Николаю I, черновики которых Якоб Меттик переписал к себе в дневник, к счастью, благополучно сохранились и находятся в тюремном досье Тимо. Кстати, там же хранится и немало не переписанных в дневник писем и иных рукописных документов, которые могут служить письменным доказательством подлинности дневника. Такого рода документы до сих пор все еще продолжают обнаруживаться и в других местах и, молено допустить, будут обнаруживаться и в дальнейшем. На одно из подобных писем обратил мое внимание д-р Юхан Кахк, нашедший его в архиве Сангастеских Бергов. Оно датировано 5 сентября 1817 года и касается предстоящей женитьбы Тимо, и начало его уместно здесь привести:

Любезная тетушка

Благодарствую за прием, оказанный Ээвочке в Вашем доме; сегодня она покинет Вас, поскольку сегодня, в столь знаменательный для меня день, она получит от меня обручальное кольцо. Спустя несколько часов она уже перестанет быть деревенской девушкой, а безвозвратно станет моей нареченной. Ей следует уехать из Уус-Пыльтсамаа, ибо смешно было бы от Вас требовать, чтобы существо, которое Вы считаете настолько ниже себя, Вы стали бы вдруг приветствовать как рядом с Вами стоящее. Вы, разумеется, спросите, что я буду делать с нею в дальнейшем, поскольку я сам признаю, что мой брак оказывается ни рядом с Вашим, ни ниже Вашего. А что Вы скажете, тетушка, если мы (с нею) чуточку опередим (других)!

Возвращаясь к документальному материалу, приведенному в дневнике, наверно, следует предостеречь читателя от опасности, которую может повлечь за собой бросающаяся в глаза точность изложения материала. Она может вызвать к дневнику доверие большее, чем того заслуживают насквозь субъективные записи.

Конфликт господина Латроба с лицами власть предержащими («И я надеюсь, что мне больше не придется иметь дела со здешними господами…») затрагивает статья, посвященная жизни этого человека, напечатанная в «Балтише монатсхефте», № 58, однако объяснение его дает только дневник Якоба Меттика.

Письмо Тимо его светлости Бурхарду Христофоровичу, как и некоторые другие бумаги, вызвали бы немножко больше доверия, если вспомнить loc. cit[90] слова д-ра Шульца Бертрама: «У меня были его (Тимотеуса Бока) письма, в которых рядом со всевозможными проказничанием и высокими духовными осенениями стояли непонятные фразы, так что появлялось искушение считать его умственные отклонения просто игрой».

Что касается известной и таинственной истории исчезновения рукописи большого эстонско-немецкого словаря О. В. Мазинга, то, к сожалению, в дневнике Якоба Меттика встречается лишь подтверждение самого факта безо всяких дополнительных сведений. Объявление о розыске рукописи, по поводу помещения которого в «Дёрптише цейтунг» идет речь в дневнике, было напечатано. В нем взывали к совести обладателя рукописи и убеждали его вернуть это лингвистическое сокровище. Полтораста лет тщетной и все более угасающей надежды!

вернуться

89

Шульц Бертрам Георг (1803–1875) — прибалтийский литератор и фольклорист.

вернуться

90

В упомянутом месте (лат.).

87
{"b":"253269","o":1}